Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо Страница 16

Несогласованность действий в Польше была не единственной накладкой. В сентябре наконец-то поступила команда на революцию в Болгарии — хотя это направление становилось теперь второстепенным. Но время здесь было упущено. Пока возились с белогвардейцами, правые силы сумели сорганизоваться и устроили свой переворот, свергли соглашательское правительство Земледельческого союза. Причем коммунисты получили приказ ни в коем случае не поддерживать социал-демократов, а сохранять боевой потенциал для собственного восстания. Когда же они сами выступили, то власть была уже посильнее, чем при Стамболийском, и революционеров разгромили без особого труда.

Однако на неудачу в Болгарии махнули рукой. Главное было — Германия. Карл Радек, проезжая со своей женой Ларисой Рейснер через Варшаву, устроил инструктаж для сотрудников советского полпредства. Как вспоминал дипломат Беседовский, Радек разъяснил, что после победы революции немцы тут же разорвут Версальский договор и начнут войну с Францией. А посему следует ориентироваться на сотрудничество не только с коммунистическими, но и националистическими кругами. По данному поводу Радек поучал: «Немецкая социал-демократия гораздо опаснее для нас, чем националисты. Она отнимает у нас рабочие массы, без которых мы не можем раскачать революционного движения в Германии. Националисты сыграют положительную роль. Они мобилизуют большие массы и бросят их на Рейн против французского империализма вместе с первыми красногвардейскими отрядами немецкого пролетариата».

В рамках этой программы в Германии большевики устанавливали контакты с националистическими организациями, чтобы выступить вместе. И с нацистами тоже. В частности, в этом направлении работал Рихард Зорге. Так что первый случай союза Гитлера с коммунистами имел место не в 1939 г., а в 1923-м.

А вот с компартией Германии вышла еще одна накладка. В ней шли фракционные раздоры между так называемой «группой Брандлера», представлявшей официальное руководство, и группой «Маслова — Рут Фишер», державшейся особняком от Коминтерна. В преддверии надвигающихся событий конфликт решили срочно устранить. Лидерам второй группировки угрожали, что Уншлихт их ликвидирует, предлагали взять отступного и уехать за границу. Но они оказались «идейными» и не соглашались ни в какую. Однако попутно выяснилось, что руководство КПГ в качестве «боевого штаба» вообще никуда не годится, и уровень его работы оставляет желать много лучшего. Поэтому было признано, что «компартия не подготовлена к быстрым и решительным действиям». И из ЦК КПГ центр подготовки восстания переместился в советское полпредство — на аппарат берлинского представительства во главе с Крестинским легли теперь и закупка оружия, и его транспортировка, и оргработа.

А тут еще и с финансами вышла накладка — значительная часть тех сумм, которые поступали по разным каналам на нужды революции, испарилась в результате безудержной германской инфляции. Поскольку не все удавалось обратить в твердую валюту. Впрочем, на самом-то деле ситуация обстояла гораздо проще — ленинский доверенный Рейх проворовался, только и всего. Сколько он прикарманил, пользуясь такой исключительной возможностью, навсегда осталось тайной. Ну а какую-то часть денег оставил в жертву инфляции, чтобы потом уже никто и никогда не разобрался, что и по каким причинам пропало. В дальнейшем было назначено расследование, благодаря покровительству «старых ленинцев» вроде Крупской и Радека Рейх сумел выкрутиться. Но сразу после оправдания удрал в США, где и зажил весьма состоятельным человеком.

Хотя подготовка восстания и его дата считались строжайшей тайной, но при таком размахе секреты то и дело просачивались наружу. Германское правительство встревожилось переговорами Коппа в Польше, слало запросы. Немецкий посол в Москве Брокдорф-Ранцау требовал от Чичерина немедленного отзыва Радека из Германии, угрожая разрывом дипломатических отношений. При угрозе нового взрыва в самом центре Европы всполошились и державы Антанты. Французская контрразведка стала оказывать помощь Берлину, снабжая его информацией из своих источников. Приводились в боевую готовность французские войска. Англия начала дипломатические демарши против СССР.

Получая поддержку Запада, и германское правительство Штреземана наконец-то повело себя более решительно. В конце сентября оно ввело на всей территории государства чрезвычайное положение. Обратило оно внимание и на деятельность нацистов в Баварии. И потребовало от баварского министра-президента Густава фон Кара «нормализации» положения. Приказало арестовать руководителей добровольческого «фрайкора» капитана Хейса, лейтенанта Росбаха, капитана Эрхарда, закрыть нацистскую газету «Фолькишер беобахтер».

Не тут-то было! Баварский сепаратизм показал зубы. Кар закусил удила и выполнять требования Берлина отказался. Квалифицировал их как наступление Берлина на права Баварии — и, в свою очередь объявил на ее территории «осадное положение». Во главе земли встал «чрезвычайный триумвират» из Кара, командующего военным округом генерала фон Лоссова и начальника полиции полковника фон Зайссера. Командующий рейхсвером фон Сект отстранил Лоссова от должности, но триумвират не подчинился. И заставил войска округа принести новую присягу — не берлинскому, а баварскому правительству. То есть фактически эта земля брала курс на отделение от Германии. Фон Сект грозил послать на Мюнхен части рейхсвера, но «триумвират» по-прежнему саботировал распоряжения из столицы.

А коммунисты по своим каналам продолжали «активизировать» революцию. В Польше 12 октября мощный взрыв разнес склады боеприпасов и воинской амуниции в Варшавской цитадели. Он был такой силы, что роту солдат, стоявших на плацу за 500 метров от крепости, подняло в воздух и бросило в Вислу. Пострадали сотни людей. Осуществил операцию чекист Казимир Баранский (Кобецкий), числившийся вторым секретарем советского полпредства. Впоследствии его вычислили, но, обладая дипломатической неприкосновенностью, он был лишь объявлен персоной нон грата, а в Москве получил орден Красного Знамени. Другим руководителям террористов, Багинскому и Вечоркевичу, так легко отделаться не удалось. Правда, после ареста их решили обменять на содержавшихся в СССР польских шпионов, но конвоиры, возмущенные тем, что убийцы уйдут безнаказанными, прикончили их по дороге к границе.

Чем ближе была дата готовящейся революции, тем интенсивнее разворачивались действия. Произошли инспирированные Коминтерном волнения в Литве и Эстонии. А в начале ноября вспыхнуло восстание в Кракове, вылившееся в баррикадные бои. Мятежники разбили уланский полк, разоружили краковский гарнизон. В полпредство СССР в Варшаве посыпались телеграммы от Троцкого и Уншлихта, требующие немедленно взять руководство восстанием в свои руки, создавать отряды красной гвардии и начинать польскую революцию. Но в эти же самые дни, 5–8 ноября, коммунисты устроили всеобщую забастовку железнодорожников! И агитаторы из Варшавы не смогли попасть в Краков… Они прибыли туда уже слишком поздно, когда депутаты сейма Марек и Бобровский сумели уговорить восставших разоружиться.

В Прибалтике тоже ничего не получилось. Большевикам удалось здесь поднять лишь несколько сот люмпенов и чернорабочих, и войска сразу их разогнали. А в Германии меры, предпринятые Штреземаном и фон Сектом, дали свои результаты, да и большинство рядовых немцев сообразило, что дело пахнет очередной смутой, от участий в массовых акциях стало уклоняться. И ситуация во многих районах нормализовалась. В общем «мировая революция» запуталась и потонула в неразберихе.

Чему, надо сказать, имелись весомые причины. И не только в Германии, но и в Москве. В самом советском руководстве не было единства. Ленин находился в Горках в безнадежном состоянии, было уже ясно, что ему не выкарабкаться. И в верхах разворачивалась борьба за власть между Троцким с одной стороны — и триумвиратом Сталин — Зиновьев — Каменев с другой. А в отличие от космополита Троцкого, отводившего российскому народу лишь роль «охапки хвороста» для разжигания «мировой революции», Сталин был «государственником». Считал главной задачей хозяйственное восстановление и усиление России. Советской — но России. И безоглядно бросать ее в катастрофу новой мировой войны ради призрачных идеологических целей он не считал нужным. Зиновьев и Каменев особым патриотизмом не отличались, но экспорт революции в Германию и большая война автоматически выдвигали на первое место в руководстве Троцкого. В чем эти деятели никак не были заинтересованы.

Просто отменить и запретить начинание, выгодное для конкурента, Сталин и его временные союзники в 1923 г. еще не могли, «мировая революция» была краеугольным камнем марксизма-ленинизма. Но они догадались пустить дело на самотек, чтобы само развалилось из-за ведомственной несогласованности и дезорганизации. После чего, накануне решающих событий, собралось Политбюро и констатировало, что «революционная волна» спадает, подготовку закончить не успели, а англичане и французы явно готовы вмешаться. Значит, шансов на успех нет. И было решено отложить восстание до лучших времен. Разгорелась ссора. Троцкий катил бочки на Зиновьева, Каменева и Сталина, что они затянули подготовку, а в критический момент просто «сдрейфили». Кричал, что надо было отдать приказ на восстание, и дело само пошло бы как надо. Они, в свою очередь, обвинили Троцкого, что он «переоценил» революционную ситуацию в Германии. А в Коминтерне всю вину свалили на «группу Брандлера», объявили ее «правой» и исключили из компартии. И решено было делать отныне ставку на «группу Маслова — Рут Фишер». (Которая, кстати, продолжала вести себя своевольно, а в 1927 г. вообще откололась и образовала троцкистскую компартию Германии — после чего и выдвинули в вожди Тельмана).