Станислав Смоляков - Я дрался с бандеровцами Страница 8

Однажды в Копылье появился странноватый парень из Грузятина, который стал рассказывать, что в селе появились бандеровцы, издеваются над его матерью и хотят вывезти урожай. Ребята тут же рванулись спасать зерно и людей. Выехала группа из десяти «истребков» на пяти подводах. Дорога шла через лес, на выезде из него стоял сенокос, а чуть дальше был заброшенный сад. Именно в нем бандеровцы сделали засаду. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. Шестерых мальчишек убили наповал…

Мы с военкомом уже собирались домой, как вдруг поднялся шум. Звонили из больницы города Рожище. Какой-то крестьянин привез смертельно раненного «истребка», которого он нашел на дороге. Мы, прихватив с собой врача, из Колок тут же рванули на место происшествия. Пока ехали, окончательно стемнело. Мы с лейтенантом Ивановым выехали прямо на бугор. Увидев какие-то тени, решили, что это бандиты, и залегли. Что-то не сходилось… Дали ракету. С их стороны в нашу сторону фыркнула другая. Сошлись на переговоры. Оказалось, что это наши солдаты, прибывшие по тревоге.

Трупы «истребков» лежали на подводах. Бандеровцев, разумеется, и след простыл. Врач побежала проверять, может, кто живой есть. У одного тела она остановилась и пронзительно закричала. Я подошел – парень еле-еле, но дышал. Врач ему сделала перевязку, вкатила укол и приказала срочно везти на аэродром. Там его забрал самолет.

Сотрудники Цуманского РО НКВД, 1945 год

Парня спасли. Остался жив, счастливчик. Пуля прошла через легкие навылет. До сих пор помню, что его звали Василий Мусюк.

На райцентр Колки бандеровцы напасть не пытались – не рисковали. Еще в 1944 году правительство Советского Союза обратилось к бандформированиям с требованием сложить оружие и выйти из леса. Многие тогда вышли. Помню, один вообще пришел с бандеровскими наградами, и никто его не тронул. Власть как могла поддерживала сдавшихся, помогала вернуться к мирной жизни. Мы гордились тем, что они сложили оружие. Приведу такой пример: даже Иван Григорьевич Сокол, уроженец села Старый Чарторыйск Маневичского района Волынской области, получивший в апреле 1944 года звание Героя Советского Союза, до того, как попасть в партизанский отряд имени Щорса, некоторое время провел в бандеровской банде. У бандитов все было просто: кто не с нами, тот против нас. И стреляли, и принуждали. Когда мы в 1944-м проводили мобилизацию призывников и ходили по хатам, то видели, что народ запуган – многие боялись мести бандеровцев.

В 1946 году после объявления амнистии из леса снова вышли люди, поверившие власти. Однако бои с бандитами продолжались до 1955 года. Правда, к тому времени бандитов оставалось уже единицы. Убийства, хотя и редкие, продолжались еще и в 50-х годах. Их уже расценивали не как политические, а как уголовные преступления. Опишу один случай. Молодая женщина летом 1955 года возвращалась с базара в село Четвертня. Было жарко. Она решила зайти в Грузятин к маме напиться воды. Хата родителей стояла с краю, а в соседнем доме пили вылезшие из схрона бандеровцы. Женщина напилась воды и пошла себе домой. Что им ударило в голову, не знаю. Они вернули ее назад и убили. А закопали прямо в огороде напротив окна. Да еще посадили капусту сверху. Но сколько веревочке ни виться, конец будет. Попались они на чем-то другом. Одного, уроженца Ровенской области, привезли в село. Он привел следователей на место и показал, где лежит убитая женщина. Выкопали капусту, а под ней нашли труп.

Семья Лаврентьевых, 1951 год

В райвоенкомате я проработал до 1948 года. Потом недолго был заведующим портняжной мастерской. Назначили заведующим колковского сельпо. Затем внезапно вызвали в обком партии и в 1953 году срочно направили в Тернопольскую областную двухгодичную партшколу, которую окончил в 1955 году. Стал инструктором-организатором в политотделе МТС.

Оперативники РО МГБ и РО МВД. Слева направо: И.П. Астахов, С.А. Максимчук, Н.А. Решетняк, А. Костромин, П. Маркин, П.И. Молотовский, А. Довгучиц

Монумент погибшим «истребкам»

В 1959 году избрали секретарем парткома. Когда объединили три колхоза в один, меня сделали заместителем председателя. Пришлось строить три новые школы в селах. Затем три Дома культуры. Возвели три памятника погибшим советским воинам и партизанам. Зазывал агрономов и зоотехников. Колхозы стали очень богатыми. Членов партии было сто человек, не меньше. Отношение к советской власти изменилось на позитивное. Получали высокие зарплаты и премии за переработку льна. Женщинам выплачивалась дополнительная плата за сезонные работы. Ушел на пенсию с должности председателя сельского совета села Копылье. Волынская область в целом всегда была более расположена к коммунистической идеологии, нежели Львов или Ивано-Франковск. Там национализм и в советское время жил в подполье.

В конце хочу заметить. Настоящих бандеровцев у нас в районе не осталось. Те, что вышли после длительных сроков заключения, боялись возвращаться в родные места. Многим в Сибири дали квартиры и высокие зарплаты. Время залечивало раны. Люди обзаводились семьями, растили и учили детей, стараясь забыть о страшных событиях своей юности.

Лавренюк Антон Иванович

Интервью и литобработка: Юрий Трифонов

Я родился в 1929 году в Луцке. Отца своего вообще не помню. Жил с матерью Антониной Ивановной. Братьев и сестер у меня нет и не было. Я единственный ребенок в семье. До 1939 года Луцк входил в состав Польши. Мать фактически не имела постоянной работы, трудилась у панов то в одном, то в другом месте. При поляках в школу я не ходил, учиться начал уже только при советской власти.

В сентябре 1939 года нас освободила Красная Армия. Боев не было. Утром проснулись, а на дворе уже другая власть! Вышел на улицу, смотрю, стоят какие-то военные в незнакомой форме. Как узнал, что красноармейцы, то страшно обрадовался. Жить после их прихода стало как-то свободнее. Мы почувствовали себя увереннее. Волынь же тогда была очень необразованным краем, здесь жили в подавляющем большинстве неграмотные и забитые люди. Через некоторое время начали строиться заводы, фабрики, школы и детские садики. Помню такой случай.

Иду как-то по улице в центре Луцка, пацан совсем еще, весь оборванный. Навстречу идет какой-то командир с кубиками на петлицах. Подзывает к себе: «Иди сюда, мальчик!» Подхожу, он стал расспрашивать, откуда я. Рассказал о том, что я местный, живу один с матерью. Тогда этот командир предложил пойти вместе с ним. Заводит в подвал одного из домов, а там вещевые склады. Солдаты одевают меня в чистую одежду, командир дает сумочку с подарками. И я в качестве благодарности рассказал военным стихотворение об октябрятах на украинском языке. Они были очень довольны. С собой дали еще одну сумочку. Мама очень обрадовалась, а уж какой я был счастливый и довольный – словами не передать.

Но уже весной 1941 года стало ощущаться приближение войны. Обстановка стала какая-то тревожная, накаленная. Идешь по улице, встречаешь взрослых и слышишь разговоры о том, что скоро будет война с немцами.

Когда началась война, мы жили в центре города. На улице 1 Мая, в маленькой комнатке на 2 этаже. Накануне, в субботу 21 июня числа спокойно легли спать. Около четырех часов утра внезапно раздался мощный взрыв. Выбежали на лестничную площадку, там уже собрались соседи. Сначала мы все подумали, что, быть может, разразилась гроза. Но слишком уж сильный грохот был. А напротив нашего дома через дорогу стоял трех- или четырехэтажный дом, единственное на улице столь высокое здание, и оказалось, что вражеская бомба попала как раз в него. Смотрим – горит все, дым, развалины…

Тут мы всей гурьбой выбежали из своего дома и решили куда-то убежать. А куда? Побежали к реке Стырь, протекавшей через город. Думали, что там, может быть, бомбить не так будут. Но город бомбили страшно. А уже 25 июня у нас появились немцы.

Лавренюк Антон Иванович

Шли уверенно, с губной гармошкой в руках. Рукава рубашек закатаны. Этакие «герои». Идут по шоссе, и аж искры сыплются из-под подкованных ботинок. Дальше за пехотой пошли танки, причем в стволах торчали бутылки. Вроде как они и не воюют уже – всех разбили.

Матери тогда уже со мной не было, я остался один. Когда немцы стали стремительно наступать, она сбежала с командиром НКВД, с которым имела любовную связь. Так что накануне оккупации с улицы прихожу, а в хате никого нет. Меня просто бросили… Так я стал круглым сиротой. Надо себя как-то кормить, а как? У нас жили евреи, которым по религии в субботу работать было запрещено, поэтому я им помогал: то курицу резал, то печку растапливал. За это меня кормили.

Теперь снова об оккупации. Я не видел таких, кто бы встречал немцев цветами. В Луцке такого не было! В городе все было разбито и разбомблено. Луцк, надо честно признаться, в то время являлся небольшим провинциальным местечком, отстроились мы уже после войны с помощью советской власти.