Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02 Страница 40

Легко сказать, ну а если человек усилием воли гнет металлическую ложку — это антинаучно? И пожалуйста, готов процесс против Ури Геллера. Но если как следует подумать, то антинаучна именно резкая реакция-утверждение поборника «чистой науки». Устранив все тривиальные причины, он придет к выводу, что человек действительно способен изменять форму металлических предметов, и это повергнет его в шок. Но если бы поборник попробовал выяснить механизм явления памяти формы у металла, тогда ему не показалось бы таким невероятным, что очень слабое воздействие, которое оказывает человек, может вызвать подобный эффект.

Высшая математика — это чистая экстрасенсорика в мире арифметики и начинается она как-то незаметно, всего лишь с введения каких-то ничтожных бесконечно малых величин, а позволяет без особого труда передвигать горы в мире арифметики и, можно сказать, буквально парить над арифметическими задачами. Однако же, ни арифметика, ни высшая математика не отменяют друг друга (можно сказать, у них одинаковая методология) и высшая математика расширяет основу математических дисциплин. Они как бы вступают во взаимоотношения тела и души.

Попробуем изобразить некую графическую максиму тех взглядов на уровни организации единого мира и на классификацию наук, отражающую эту природную иерархию. Как мы уже говорили о распространенной, почти классической точке зрения, с которой (открестясь от редукционизма на словах, на деле приближаются к формуле «не согрешишь — не покаешься») химия рассматривается как прикладная физика, биология как прикладная химия и т. д. и т. д. Немного порисуем: см. Рис. 1. В нашем рисунке редукционизм — это просто стирание всех стрелочек, кроме центральных, а его антипод витализм — стирание вообще всех. В то время как полная схема отображает то, что в словесной формулировке звучит приблизительно так: более высокая ступень природной иерархии зиждется на предыдущей, но восходит к общим фундаментальным основаниям (в прежней терминологии — это описание взаимосвязи между материальным и идеальным).

Рассмотрим биофизику (хотя мы можем обнаружить почти сразу массу других поучительных примеров, работая со схемой в других областях) По современной парадигме суть и отличие живого состоят в том, что элементарные биополимеры, составляющие живое (в первую очередь, ферменты), меняют свою форму при функционировании. Но это, конечно, слишком понятно, настоящий специалист должен говорить «испытывают конформационные изменения». Чтобы вам стала ясна вся глубина мысли, это если бы мы сказали: динозавры двигаются и поэтому любят. Теперь вы легко можете стать своим человеком среди современных биохимиков и биофизиков, просто надо говорить — такой-то процесс обеспечивается такими-то биополимерами, при этом они меняют конформацию.

Но если мы обратимся к нарисованным нами ступенькам и вспомним определение биофизики как науки о физических (фундаментальных) основах живого, и будем считать, что биополимеры должны восходить к основанию химии, к понятию химической связи, то, выражаясь химическим языком, мы склонны будем предположить, что сама химическая связь должна «мутировать» в биополимерах, то есть там должны создаваться условия для управления, но не силового, а легкого (можно сказать, идеального) управления химической связью при исчезающе малых затратах энергии. Если мы обратимся к еще более глубокому уровню — физическому, фундаментальному — нам придется предположить, что, поскольку химическая связь осуществляется координированными электронами, то физический смысл структур в идеальном управлении — именно этим движением.

Еще одно следствие. Нам стоит распроститься с привычкой считать малые дозы веществ (в том числе, канцерогенных) и излучений различных полей незначительными. Мы можем заменить слово «идеальное» на слово «информационное», и станет понятно, что даже самые малые дозы веществ и излучений могут приводить к весьма выразительным эффектам. Современная наука столкнулась с этим просто в лоб, то есть экспериментально. Оказалось, что чем меньше доза или концентрация, не всегда тем меньше эффект. То есть, вначале все так и происходит: уменьшаем концентрацию — уменьшается эффект, затем зона молчания («дальнейшее — молчание»), но вот еще дальше, если концентрацию продолжать уменьшать, начинаются чудеса. Эффект вдруг снова появляется, по амплитуде тот же, что и при в миллион раз больших концентрациях, знак эффекта становится переменным и подчиняется каким-то сложным законам, пропорциональная зависимость заменяется арабеской. Реально таков эффект действия вещества или излучения на какую-нибудь химическую реакцию или биологический объект. Причем это справедливо для огромного числа разнородных веществ и излучений, а не каких-то особых катализаторов. Почему после этого надо отвергать экстрасенсорику, а не просто экспериментировать с ней — непонятно. Она вполне честно, как это принято в науке — экспериментальным путем — заслужила это. Основы экстрасенсорики, очищенные от всякой экзотической пестрой терминологии, как действие малых и сверхмалых доз и излучений давно пора преподавать в школах. Ведь существует один неутешительный для романтиков-экологов вывод распылив один мешок удобрении или проведя всего одну линию электропередач, мы теряем первозданность Природы. Увы, это не преувеличение, и похоже, что последними посмеялись гомеопаты.

При взгляде на ступеньки видно, что самосознание не может быть побочным продуктом самоорганизации материи (установления гомеостазиса Винера) на «последней» или «предпоследней» ступеньке. Это неверно по сути. Лучше сказать — дух восходит по ступенькам материи, и фантастика не просто бледная тень науки, а художественное отражение этого пути.

В общем, оказывается, что Вселенная чудовищно информационна, то есть все незыблемости оказываются хорошо подогнанной суммой «зыблемостей», то есть существует точка зрения и такой путь, при котором материальное словно исчезает, и в этом смысле компьютер — космический корабль, и не где-нибудь в вымышленной виртуальной вселенной, а в нашей реальной. Только, конечно, надо знать алгоритм входа и выхода в информационные, а значит, и реальные нуль-пространства.

Обзор

Александр Ковалев

Дар творения

Заметки о религии в фантастике

Человек слаб. Подойдя сегодня как никогда близко к осуществлению своих самых заветных надежд, создав и сорганизовав свой мир, может ли он, оглянувшись на свое творение, сказать: воистину, это хорошо?

Что он может сказать в отношении самого себя? Добившись технического совершенства, приблизился ли он к осуществлению другой мечты совершенному человеку? Правдивому и справедливому, любящему ближнего своего, а не самого себя?

Ответ слишком ясен. Мы вынуждены притворяться, обманывать себя и других, будто наша жизнь имеет надежный фундамент, и стараемся не обращать внимания на преследующие нас беспокойство и тревогу. А вокруг рушатся города и государства, кризис идеологии приводит к кризису сознания.

Но человек силен. Он не желает признавать себя побежденным, не падает ниц. Он не смиряется — пытается осознать и свои проблемы, и себя. Появляются новые цели и идеалы.

Итак, парадокс: человек слаб и человек силен. Но и в силе своей, и в слабости он обращается к Богу, к своему Отцу и Создателю.

Люди снова учатся молиться, надеясь в религии обрести духовную опору среди рушащихся догм, желают спастись от невыносимых сомнений и вновь уверовать пусть в иное, но светлое Завтра. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов пусть даже движимую сильным практическим интересом природную человеческую любознательность. Драма Фауста повторяется вновь: вечное человеческое стремление ввысь и неудовлетворенность достигнутым.

Это стремление проявляется особенно сильно в развитых странах, пришедших к материальному благополучию. Чем сильнее власть массовой культуры, влияние урбанизации, тем сильнее чувствует индивидуум тяжесть этих новых оков. Религия же остается наиболее личностной из всех форм человеческой деятельности. Поэтому именно в ней дух, затерянный в лабиринтах цивилизации, вновь и вновь обретает для себя прочную основу и внутреннюю свободу.

Возврат к религии для человека — не отступление, а новый шаг на пути Познания себя и мира, в поисках доброго, разумного, спокойного будущего…

Свои душевные поиски и переживания человек всегда старался выплеснуть на бумагу или холст, чтобы потом оценить и осознать, взглянув со стороны. Когда же традиционные формы уже не в состоянии удовлетворить эту потребность, — возникают новые жанры, направления и течения, обогащающие художественную литературу.