Александр Образцов - Четыре с половиной киносценария из Петербурга (сборник) Страница 6

28.

Лена встречает Риту и пугается. Заметно, что она ждала эту встречу и боялась ее. Поэтому не смотрит в глаза Рите. А та, наоборот, улыбается и смотрит в упор.

– Что ж ты не спрашиваешь? – говорит Рита.

– О чем?

– О Володе.

– Ну, а что… Как он, еще на катере?

– Ты что, Лен? Ты что – не обижаешься?

– Ну, а что… Значит, он полюбил. Что ж…

– Ты с ним спала?

– Да как… Разве это важно теперь?

– Ты совсем-совсем не обижаешься?

– Я… его любила… Мне тяжело.

– Ничего, переживешь. Найдешь кого-нибудь понадежней. Тебе нужен такой, чтобы за ним прятаться.

– Мне нужен… мне нужен… – плачет.

– Да ты что, Лен? Брось. Он никогда о тебе не думал. Он только о жизни вообще. Ему нужна такая, как я, беспощадная.

– Ты меня… растоптала.

Лена уходит, медленно, жалко. Рита смотрит ей вслед и что-то мешает ей быть хозяйкой жизни. Как будто соринка в глаз попала. Она отбрасывает рукой – то ли прядь волос со лба, то ли минутную слабость.

– Тряпка, – говорит она негромко.

29.

Рита в «Пежо». Володя выходит из парадного. Она сигналит. Он подходит.

– Сядешь? – говорит она, играя глазами.

– Тебе не кажется, что ты поменяла роли?

– Не-а. Мне так нравится. Женщинам вообще нравится сверху.

– А что им мешает? По-моему, и мужчины не против.

– Трусость им мешает. Будешь садиться?

Он садится. Молчит.

– Ну? – говорит Рита. – Слушаю.

– Это я слушаю.

– Ты классный все-таки! Впервые в жизни мне не скучно.

– Что, так и будем мчаться? К общей цели?

– Черт… Ты меня смутил. Тебе куда?

– За DVD.

– Музыка? По-моему, тебе нужен Кобейн.

– Русские художники. Конец девятнадцатого, начало двадцатого.

– Я не пойму – ты всерьез озабочен словом «Родина»?

– Нет, не всерьез.

– Понты, что ли?

– Я этим словом болею.

– Извини.

Рита нажимает на газ. Едут.

– Хочешь меня? – говорит она. – Только не говори сразу «нет».

Молчание.

– Теперь можешь сказать, – говорит Рита и давит на тормоз.

Сзади визжат тормоза. Она сидит, уткнувшись лицом в руль.

30.

Володя входит в офис отца. Это большое здание, с вахтой, охраной. Он впервые здесь.

– Вы к кому?

– К Новикову.

– Фамилия?

– Новиков.

– Сейчас позвоню… – звонит. – Евгения Пална, тут к Вячеславу Ивановичу… Вам назначено?

– Нет.

– Ну так какого черта…

– Я к отцу.

– Прошу прощения. Саша, проводи.

Володя входит в кабинет. Отец показывает на кресло, нажимает кнопку.

– Женя, два кофе.

– Возвращение блудного сына, – говорит Володя. – Кошмарный сюжет.

– Ничего. Главное – бескровный.

– Я тут увлекся одной девушкой. Деньги нужны.

– Сейчас тебе карточку оформят. Как там, в порту?

– Печально все.

– Понятно. Будешь входить в дела?

– Не знаю. Я бы лучше сам.

– Что именно?

– Да что-нибудь… с русскими художниками.

– Просто хэппи энд.

– И не говори.

– Извини, Володя… Я немного… прослезился.

– Я вообще… увлекся.

– Понятно.

– Я вообще… проиграл.

– Этого никто не может знать.

– Да нет, я знаю. Я вообще, пап… сдался. Херня какая-то.

Володя встает, уходит.

31.

На набережной Невы у Пролетарского завода, в машине с затененными стеклами. Володя лежит на откинутом сидении. Рита курит.

– Ну что? Не скучно?

– Что?

– Во мне?

– Пока нет.

– Ты понимаешь, что это хамство?

– Это честность. Сама хотела это услышать.

– Неужели я тебя люблю?

– Наверно.

– А за что?

– За подлость.

– Ну уж… Подлость. Мальчик мой. Ты просто солнце. Такой ясный. И не скучный, что самое странное… Вон, посмотри!

– Что? – Володя садится, смотрит на Неву.

32.

Бк-43 бежит от моста Володарского мимо них к Смольному.

В рубке Паша бьет степ. Штурвал сам по себе. Лицо у Паши пустое. Так, под чечетку, наползают последние титры.

25 января 2014

Каре

Киносценарий

Военно-медицинская академия. Палаты. Сестры в белом. Тишина. Ночь. Вдруг раздаются глухие крики, хохот. Сестра неслышно бежит к чуть приоткрытой двери, но не сдерживается, заглядывает в нее.

В палате на четверых зеленый суконный стол, на нем карты, записи. Лица в тени. Только руки четырех.

Фон титров – салон самолета. Елагин читает газету, спит, затем аэропорт Симферополя, автобус, Судак, разговор с Пьянковой, хозяйкой, вселение на веранду.

Елагин в сумерках, которые сразу по-южному переходят в ночь, провожает пляжную знакомую. Девять вечера на уличных часах.

Елагин. Так значит, до завтра? Во сколько вы появляетесь на берегу?

Знакомая. Это зависит от настроения.

Елагин. Но я могу надеяться, что не потеряю вас?

Знакомая. Вы меня еще и не нашли.

Смеются.

Елагин. Вы не верите в счастливые встречи? Напрасно.

Знакомая. Спокойной ночи.

Елагин. Спокойной ночи.

Елагин идет вначале по освещенной улице, еще много людей, сворачивает и сразу – темнота, из-за деревьев не видно даже окон. Навстречу – трое.

Первый. Ладно. Выгребай все из карманов и тебе ничего не будет.

Елагин. А вам?

Первый. Чего?

Елагин. Вам тоже ничего не будет?

Второй (с кавказским акцентом). Кончай с ним, слушай.

Первый. Ну?

Елагин. Здесь очень темно. Боюсь, что вместо денег я вытащу грязный носовой платок… (Бьет первого в живот. Бьют его. Но все происходит беспорядочно, непонятно в темноте.)

Утро. Совсем рано. Елагин просыпается, на лице ссадины. Слышно, как Пьянкова варит завтрак в летней кухне. Выходит Пьянков, ее сын.

Пьянков А. Коленька, ты что так рано?

Пьянков молча идет к рукомойнику, тщательно моется, чистит зубы.

Пьянкова. Кричал кто-то вечером, не слышал?

Пьянков. А? Когда?

Пьянкова. Да уж темно было. Часов в девять. Говорят, человека зарезали.

Пьянков. Ты откуда знаешь?

Пьянкова. Милиция приезжала. Ты бы, Коленька, не ходил так поздно. Когда ты вернулся?

Пьянков. Не твое дело.

В соседнем дворе человек в наколках, на спине – собор Василия Блаженного, на груди – лев. Он в черных очках.

Кабинет следователя. Двое: Горяинов и Сидоренко в штатском.

Горяинов. Ну что? Время?

Сидоров. Около полуночи.

Горяинов. Так. Значит, лежал всю ночь и никто не видел.

Сидоров. Похоже, что никто. Улочка такая, темная. Хотя… Народ приезжий, дикари. Зачем портить отпуск? Затаскают.

Горяинов. Не надо так плохо думать обо всех.

Сидоров. Я не обо всех. Я выборочно.

Горяинов. Ну ладно, если выборочно. Значит, карманы обчистили, документов никаких?

Сидоров. Абсолютно. Два троллейбусных талона ленинградских.

Горяинов (оживленно). Где?

Сидоров. Вот они.

Горяинов. Да я не о том. Где нашли, в каком кармане?

Сидоров. В нагрудном кармане пиджака.

Горяинов. Так. Или у убитого не было ничего кроме денег и документов… или убийца хочет, чтобы убитого как можно дольше не опознали. Совсем не опознали. Никогда. А? Костюм, белье – чье производство?

Сидоров. Костюм финский. Рубашка французская. Ну, трусы неизвестного происхождения.

Горяинов. Дела… Что ж, дадим отпечатки, фотографии в Москву… в Питер. Будем ждать… Морока сейчас с этой незалежностью.

Сидоров. А если проверить ближайшие улицы? Ну, знаете, выборочно.

Горяинов. Снова выборочно. Конечно, выборочно, методом исключения, и убийца сам явится с повинной. Ладно, ладно, не обижайся. Займись этим делом. Кстати, ты знаешь, сколько людей ежедневно уезжает из города? Около тысячи. А?.. Я же говорю – дела… Значит, второй удар сверху, в шею. Грамотно. Очень грамотно.