Юлия Друнина - Мир под оливами Страница 8

КОНИ

1. В СОРОК ПЕРВОМ

Ночью — скорбное сиянье зарев:«Мессеров» очередной налет…Ну а в полдень на Цветном бульваре,В цирке представление идет.

Клоуны, жонглеры, акробаты,Через обруч прыгающий лев.Школьники, ушедшие в солдаты,Рты поразевали замерев.

И бомбежка и война забыты —Как сияют детские глаза!Вылетают на манеж джигиты,Свищут шашки, падает лоза.

Ну а ночью, прямо с представленья,Под оваций бешеный прибойКонное ушло подразделеньеЗащищать свою столицу, в бой.

2. ВНУКИ ВОЙНЫ

Когда браконьерскою пулейБыл ранен вожак табуна,Пред ним, умиравшим, мелькнулиПожары, разрывы — война.Не жил он в эпохе военной,Откуда же помнит те дни?Наверное, в памяти геннойЗаписаны были они.И ржание, схожее с плачем,И танков ревущий косяк…Сражался в отряде казачьемДед крымских мустангов — дончак.Земля под ногами пылала,Душила угарная мгла.Горячая капля металлаХозяину сердце прожгла.Упал человек под копыта,Застыл, как стреноженный, конь.По яйле, снарядами взрытой,Скакал, торжествуя, огонь.Лизал конь хозяину щекиИ плакал, не в силах помочь.А после, хромая, зацокалОт взрывов и выстрелов прочь…

Бои откатились на Запад,На яйлу легла тишина.Казалось коню, что внезапноГалопом умчалась война.Останьтесь безмолвными, горы,Пусть смертью не пахнут ветра!…Стал сильным дончак и матерым,Свободным и злым, как бора.Давно перетерлась подпруга,Давно от седла он отвык,Давно с ним бок о бок подруга —Такой же лихой фронтовик.Уже через рвы и траншеиС доверчивым ржаньем летят,Высокие вытянув шеи,Ватаги смешных жеребят.…И разве же кто–нибудь в силеПрогресса застопорить шаг?Всех выпусков автомобилиК Ай—Петри, пыхтя, спешат.Туда, где бушуют травы,Где, счастливы и вольны,Плывут под луной величавоБесхозные внуки войны.«Бесхозны, бесхозны, бесхозны» —Как смертный звучит приговор,И щупает яйлу грозноПрожектора мертвый взор.Коней ослепляют фары,Гром выстрела, эхо скал.Вожак, иноходец старый,Споткнулся, качнулся, упал.Пред ним, умиравшим, мелькнулиПожары, разрывы, война.А в ялтинский спящий улейСпокойно вплыла луна…

ДЕТИ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА

Мы были дети 1812 года.

ТРИНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ [1]

Зловещая серость рассвета…С героев БородинаСрывают и жгут эполеты,Бросают в огонь ордена!И смотрит Волконский усталоНа знамя родного полка —Он стал в двадцать пять генералом,Он все потерял к сорока…

Бессильная ярость рассвета.С героев БородинаСрывают и жгут эполеты,Швыряют в костер ордена!И даже воинственный приставОтводит от виселиц взгляд.В России казнят декабристов,Свободу и Совесть казнят!Ах, царь милосердие дарит:Меняет на каторгу смерть…Восславьте же все государяИ будьте разумнее впредь!Но тем, Пятерым, нет пощады!На фоне зари — эшафот…«Ну что ж! Нас жалеть не надо:Знал каждый, на что он идет».Палач проверяет петли,Стучит барабан, и вотУходит в бессмертие Пестель,Каховского час настает…Рассвет петербургский тлеет,Гроза громыхает вдали…О боже! Сорвался Рылеев —Надежной петли не нашли!О боже! Собрав все силы,Насмешливо он хрипит:«Повесить и то в РоссииНе могут как следует!Стыд!..»

СЕРГЕЙ МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ

Дитя двенадцатого года:В шестнадцать лет — Бородино!Хмель заграничного похода,Освобождения вино.«За храбрость» — золотая шпага,Чин капитана, ордена.Была дворянская отвагаВ нем с юностью обручена.Прошел с боями до ПарижаЕще безусый ветеран.Я победителем вас вижу,Мой капитан, мой капитан!О, как мечталось вам, как пелось,Как поклонялась вам страна!…Но есть еще другая смелость,Она не каждому дана.Не каждому, кто носит шпагуИ кто имеет ордена, —Была военная отвагаС гражданской в нем обручена:С царями воевать не просто!(К тому же вряд ли будет толк…)Гвардеец Муравьев-АпостолНа плац мятежный вывел полк!«Не для того мы шли под ядраИ кровь несла Березина,Чтоб рабства и холопства ядомБыла отравлена страна!Зачем дошли мы до Парижа,Зачем разбили вражий стан?..»

Вновь победителем вас вижу,Мой капитан, мой капитан!Гремит полков российских поступь,И впереди гвардейских ротВосходит Муравьев-Апостол…На эшафот!

«НЕУДАЧНИКИ»

…Вернули тех, кто в двадцать пятомВ Санкт—Петербурге, в декабре,На площади перед сенатомВойска построили в каре.Теперь их горсточка осталась:Сибирь и годы — тридцать лет!Но молодой бывает старость,Закат пылает как рассвет.Непримиримы, непреклонны,Прямые спины, ясный взгляд.Как на крамольные иконы,На старцев юноши глядят.Нет, их не сшибли с ног метели,Они не сбились в темноте.Но почему так одряхлелиИх сверстники — другие, те,Что тоже вышли в двадцать пятомНа площадь в злой декабрьский день,Но после… Ужас каземата,Громадной виселицы тень,Бред следствия, кошмар допроса,Надежды тоненькая нить.Они сломились…Все непросто,И не потомкам их винить…Ошибки юности забыты,Пошли награды и чины.Они сановники, элита,Они в монарха влюблены!Все больше ленточек в петлицах,Не жизнь — блистательный парад!Но отчего такие лица:Увядший рот, погасший взгляд?Ах, что с «удачниками» сталось?Ответа нет, ответа нет…А рядом молодая старость,Закат, похожий на рассвет.

ЯЛУТОРОВСК

Эвакуации тоскливый ад —В Сибирь я вместо армии попала.Ялуторовский райвоенкомат —В тот городок я топала по шпалам.Брела пешком из доброго села,Что нас, детей и женщин, приютило.Метель осатанелая мела,И ветер хвастал ураганной силой.Шла двадцать верст тудаИ двадцать верст назад —Ведь все составы пролетали мимо.Брала я штурмом тот военкомат —Пусть неумело, но неумолимо.Я знала — буду на передовой,Хоть мне твердили:— Подрасти сначала! —И военком седою головойПокачивал:— Как банный лист пристала!И ничего не знала я тогдаО городишке этом неказистом.Ялуторовск — таежная звезда,Опальная столица декабристов!..Я видела один военкомат —Свой «дот», что взять упорным штурмом надо.И не заметила фруктовый сад —Веселый сад с тайгою хмурой рядом.Как так? Мороз в Ялуторовске крутИ лето долго держится едва ли,А все–таки здесь яблони цветут —Те яблони, что ссыльные сажали!..

Я снова здесь, пройдя сквозь строй годов,И некуда от странной мысли деться:Должно быть, в сердцевинах тех стволовСтучат сердца, стучит России сердце.Оно, конечно, билось и тогда(Хотя его и слыхом не слыхала),Когда мои пылали города,А я считала валенками шпалы.Кто вел меня тогда в военкомат,Чья пела кровь и чьи взывали гены?Прапрадеды в земле Сибири спят,Пред ними преклоняю я колена.

ЭПИЛОГ