Александр Алейник - Апология Страница 13

янв. 91

x x x

Мир на оси повернулсягрозные лопнули царствакровь наполняет пределы земельи ей некуда вытечьтонкими стали границылюди свободы хотяти свободу беруткак потом страшно им жить на свободе —воздух другой и земля их иная

янв 90

x x x

там скоро солнце будет по талонами лето по талонам три часана душу населения в июле.Товарищ Генеральный Секретарьвойдет в народ, как новая болезнь,лечение которой неизвестно.

Из языка исчезнут падежи,но населенье сможет изъяснятьсяиспользованьем феньки воровской,посредством нескольких инфинитивов,камаринско-татарским переплясом,весьма двусмысленной системой жестов,включающей свободное сопеньес крещеньем лба и живота.Печать продолжит, видимо, бурлить,способствуя успеху новых трюковминистра иностранных делна внешнеполитической арене.Название страны, предполагаю,исчезнет с карты, и она самаизображаться будет как плитакладбищенская, с трещинок рисунком,с которой мудрый исторический процессстирает постепенно письмена.

17 нояб. 90

x x x

А. Межирову

В провинциальных городах России,на переживших «ленинов» вокзалах,ещё стоят фанерные диваныс крутыми вензелями М.П.С.

Трамваи, как аквариумы света,несут покорных жизни пассажиров,набоковскими поводя сачками,в которые влетают фонари.

На привокзальных площадях деревьястоят поруганной толпой в воронах,а жизнь кипит: пельмени в ресторанахот ужаса зажмуривают веки.На улицах китайщиной торгуют,многажды книг, как встарь «Политиздата»,хихикая листают малолеткикартинки дивные про органы любви.

Так и выходит из кулис свободаи гипсовые рушит изваянья,и топчет обесцененные деньги,и приобщает отроков страстям.

В Перми, Саратове, Новосибирскештудируют язык языковеды,«шнурки в стакане»*, «ваучеры», «лизы»по алфавиту строят в словари,

и если «в родине»** на той же ниветы продолжаешь поприще своё —переведи меня на речь эпохичудесно оголённых постаментов.

* родители дома;

** в нашей стране (сленг)

x x x

Когда я вспоминаю те края,я вижу ряд предметов неподвижных:луга и рощи не меняют места,а мимо них бежит все тот же поезд,и с той же проводницей пассажир,терзая летную фуражку,любезничает в тамбуре укромном,но скоро станция и ей махать флажком.

Все так же там пылят дороги,асфальт долбают в том же месте,газеты продают в киоске том жеи церковь ремонтируют всегда.Миграции строительных лесов,таинственная вязь заборовподчинены нордическим законам,незыблемым, как восхожденье звезд.

Как девки в русском хороводе,по кругу ходят милые явленья:вот в этой подворотне пузыряют,занюхивая водку рукавом.А тот чердак — любви стоячей служит,и сколько ж из него взошло детишек,какие страсти он не повидал.Там провожают юношу в тюрьму,а здесь оттуда же встречают тятю.

Уж Ильича и Сталина не колютподростки на томящейся груди,но на плаксивых надписей набори на русалок мода не проходит,как на восход светила в бирюзеи купола, что означают «ходки».

И я, отрезанный ломоть,на дне зрачков Россию осаждаю,тюремно-праздничной архитектурыКремля приветный узнаю напор,и заводных солдатиков кремлевских,печатающих шаг, как сторублевки,и трупно коченеющих у двери,ведущей в подземелье, где живетКощей советский перед погребеньем…

92 г.

x x x

Мир стоял на зеленых ногах, как цветы,корни трогали глиняный ларчик воды.

Бледной флейты лепечущих девять колендышат в зернах проросших в хорошей земле.

За болтливой цикадой ходили в саду,птицы падали в воздух с травы в высоту.

Мы казались им меньше цветущих кустов,чем-то вроде махавших руками крестов.

Нас терпели деревья и шмель облетел,шевелилалась трава, миллионами тел

подставляя суставы свои под шаги,а ложились — ребенком касалась щеки.

В этом тихом собраньи не помнят о нас,бук кивает и клен составляет указ,

а азалии в зале краснеют за всех,кто пришел от реки и сияет в росе.

Входит солнце по капле безмолвной в холмыи смущает наивных растений умы.

Нас впустили цитатой в чужой разговор,в жесты сада, что помнит луны восковой

восхожденье и медные звезды в пазахлодок неба в несметных ночных парусах.

апр. 92

x x x

Внимая стуку жизненной машины,вставали, пили чай, листали книги,внимая-вынимая, мы ложились —диваны напрягались как заики.

Деревья разводили в небе руки,выкидывая птиц из желтых клеток,мосты повисли на бретельках,брюки сточила снизу бахрома за лето.

Как современно каблучки стучали —встречаем осень в правом полушарьи,пока поводишь узкими плечами —ключами в темноте по двери шарю.

Дождь пахнет мутной оторопью окони мокрой головою после ванны, —горючая шуршит и бьется пленкаи………………………………../обрыв/

11 апр.92

x x x

Сердце спускающееся этажами —сна содержанье,

гулкие лестницы и дворы —всегда пустые, цвета норы,

небо прижатое к крышам и окнамвсей тоской одиноко,

в штриховке решеток повисшие лифтына кишках некрасивых,

перила в зигзагах коричневой краски —как сняли повязки,шахты подъездов с тихим безумиеммасляных сумерек,

любви, перепалок, прощанийнебольшие площадки

в геометрии вяловлекущей жизни,склизкой как слизни,город с изнанки — двери, ступенив улиц сплетенья,

куст ржавеющей арматурыиз гипсовой дуры,

лиловые ветви спят на асфальтесмычками Вивальди,

скелетик моста над тухлой водою,сохнущий стоя,

холмы, к которым шагнуть через воздухне создан,

но можно скитаться в сонном кессоне,расставив ладони,

врастая в обломки пространства ночами,жизнью — в прощанье.

25 июля 92

x x x

Дней обраставших листвой и снегомстолько прошло, сколько в льдине капель,смотришь назад —

города под небомосторожной повадкой цапельзавораживают взгляд.

Время мое примерзлок стенам долгих улиц и маленьких комнат,не отодрать.

Красные лошади мчались по венамсорокалетним забегом коннымв выдоха прах.

Вдох — к средостенью — к бьющейся мышце,чтобы остыть, потому что холодкостью стоит в ней.

Каждую ночь возвращаются лица,слова, чей-нибудь голос,с ужасом слитый.

Лед нарастает минут, мне дают ихтак, не за что, слишком много,что делать мне с ними…

Люди живут в ледяных каютах,руки их трогал,каждое имя

губы грело мои, их дыханьесмешано было с моим в молекулах общегомига,

данного нам на закланьена тощей площадимира.

Жесты уничтоженья — жесты любви, объятийнеподвижно застылиперед зрачками —

падающее театральной завесой платье,фонаря лебединый затылок,где встречались…

Не растопить белого временихворостом комканыхслов.

Давно за мной — тенью за Шлемелемледяными обломкамикралась любовь.

Чувства, страсти и судороги,в горле комки — остановкив розовой шахте лифта,

в голуботвердой, сверкающей сутолкельда, как на катке, тверже кровизастывшей залито.

Лезть сквозь слепые бойницыв бумагу за словом исторгнутым —плечи застрянут,

так под хорошей больницейанатомы моргагрудью крахмальной встанут.

Переплавляя в ледвсе, что я вижу, трогаю, отсылаю,зову,

пережигаю годв холод, белой золой отслаивая,живу, живу.

92 г