Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3 Страница 15

ЕЩЕ ИЮЛЬ

Ты лжешь, что, запрокинув голову,Я синий воздух жадно пью, —Небес расплавленное оловоВ июле в глотку льют мою,

Чтобы себя не выдал голосом,Чтоб удивляться перестал,Чтобы похожи были волосыНа этот льющийся металл.

* * *

Возможно ль этот тайный спорМеня с самим собоюПростому сердцу вперекор —Назвать моей судьбою?

Возможно ль подчиниться мнеКакой-то тяжкой силе,Чтобы не изнутри — извнеПришла и воскресила?

Или спасенье только естьВ мечтаниях бродяги,В оберегаемых, как честь,Клочках моей бумаги.

ИЮЛЬ[21]

Все соловьи осоловелиИ не рокочут ввечеру,Они уж целых две неделиВ плетеной нежатся постелиНа охлаждающем ветру.

Колючим колосом усатымТрясет раскормленный ячмень,И день малиной ноздреватой,Черносмородинным агатомСиниц заманивает в тень.

Здесь сущий рай для птиц бездомных,Для залетевших далеко,Им от прохлады полутемнойВ кустах, достаточно укромных,Бывает на сердце легко.

И я шепчу стихи синицам,Губами тихо шевеля,И я разыгрываю в лицах,В зверях, растениях и птицах,Что сочинила мне земля.

Она к моей спине прижаласьИ мне готова передатьВсе, что в душе у ней осталось,Всю нерастраченную малость —Всю неземную благодать.

Жарой коробятся страницы,Тетрадка валится из рук,И в поле душно, как в больнице,И на своих вязальных спицахПлетет ловушку мне паук.

И мотыльки щекочут щеку,Перебивая мой рассказ,И на ветру скрипит осока,И ястреба кружат высоко,Меня не упуская с глаз.

ГРОЗА[22]

Смешались облака и волны,И мира вывернут испод,По трещинам зубчатых молнийРазламывается небосвод.

По желтой глиняной корчагеГуляют грома кулаки,Вода спускается в овраги,Держась руками за пеньки.

Но, в сто плетей дубася телоПятнистой, как змея, реки,Гроза так бережно-умелоЦветов расправит лепестки.

Все то, что было твердой почвой,Вдруг уплывает из-под ног,И все земное так непрочно,И нет путей и нет дорог.

Пока прохожий куст лиловыйНе сунет руку сквозь забор,И за плечо не остановит,И не завяжет разговор.

И вот я — дома, у калитки,И все несчастья далеки,Когда я, вымокший до нитки,Несу за пазухой стихи.

Гнездо стихов грозой разбито,И желторотые птенцыПищат, познав крушенье быта,Его начала и концы.

ТАЙГА[23]

Тайга молчальница от векаИ рада быть глухонемой,Она не любит человекаИ не зовет его домой.

Ей благозвучней вопли сычьи,Чем нарушающее сонКрикливое косноязычьеВсех человеческих племен.

Но если голосом ребенкаПопросят помощи у ней,Она тотчас бежит вдогонкуИ будет матери нежней.

Она заманит чудесами,Грозы покажет фейерверкИ птиц над черными лесами,Шутя, подбрасывает вверх.

Раскрашенные безделушкиЦветов качает на лугу.У ней и камни — погремушки…Алмазы брошены в снегу.

А гам, смещая все масштабы,Со здравым смыслом не в ладу,Смущает взрослым душу, дабыПотом не жечь ее в аду.

И в этих знаках, в этих жестахВоинствующей немотыЯ вижу истинное местоМоей ребяческой мечты.

Тайга смещает все масштабыИ наши путает пути,Хотя воистину могла быСердечно к взрослым подойти.

И тот, кто, в сущности, не молод,Кто, безусловно, не юнец,Тот видит лишь гранит и холод,Что достигает дна сердец.

И в снеговом однообразьеГора проходит за горой.Уж лучше б вымазала грязью,Землей испачкала сырой.

А здесь лишь камень известковыйИ снег небесной чистоты,И мы горды такой обновой,Таким подобием мечты.

СОСНЫ СРУБЛЕННЫЕ[24]

Пахнут медом будущие бревна —Бывшие деревья на земле,Их в ряды укладывают ровно,Подкатив к разрушенной скале.

Как бесславен этот промежуток,Первая ступень небытия,Когда жизни стало не до шуток,Когда шкура ближе всех — своя.

В соснах мысли нет об увяданье,Блещет светлой бронзою кора.Тем страшнее было ожиданьеПервого удара топора.

Берегли от вора, от пожара,От червей горбатых берегли —Для того внезапного удара,Мщенья перепуганной земли.

Дескать, ждет их славная дорога —Лечь в закладке первого венца,И терпеть придется им немногоНа ролях простого мертвеца.

Чем живут в такой вот час смертельныйЭти сосны испокон веков?Лишь мечтой быть мачтой корабельной,Чтобы вновь коснуться облаков!

* * *[25]

Он из окна своей квартирыС такой же силой, как цветы,Вдыхает затхлый воздух мира,Удушье углекислоты.

Удушье крови, слез и пота,Что день-деньской глотает он,Ночной таинственной работойПереплавляется в озон.

И, как источник кислорода,Кустарник, чаща и трава,Растут в ночи среди народаЕго целебные слова.

Он — вне времен. Он — вне сезона.Он — как сосновый старый бор,Готовый нас лечить озономС каких-то очень давних пор.

Нам все равно — листы ли, листья —Как называется предмет,Каким — не только для лингвистов —Дышать осмелился поэт.

Не грамматические спорыНас в эти горы завлекли —Глубокое дыханье бораЦелительницы земли.

О ПЕСНЕ

Темное происхожденьеНаших песен и баллад —Давнего грехопаденьяНеизбежный результат.

С тем же, кем была когда-тоЖизнь оплодотворена,В этот властный миг расплатыКак бы соединена.

Что доношено до срока,До бессонниц января,Что рождается в потокеСлез и слов у фонаря

На коробке папиросной,Подстеленной кое-как,На листке, а то и простоНа газеты уголках,

То, что вовсе ждать не может,Шага не дает шагнуть,То, что лезет вон из кожиИ чего нельзя вернуть.

Ты отрежешь пуповину,В темноте остановясь,Станет легче вполовину —Лишь порвется эта связь.

И, покончив с полубредомЭтих самых древних мук,Втопчешь в снег клочки последаИ оглянешься вокруг…

………………………………Много лет пройдет. И песнеСнова встретиться с тобой,Может быть, нужней и лестней,Чем наследнице любой.

Вот она идет по тропке,Опустивши долу взгляд,Неуверенно и робкоИ со сверстницами в ряд.

Ты глядишь, не понимая,Кто она в твоей судьбе,Вся теперь как бы чужая,Незнакомая тебе.

Где-то в давке, в книжной лавкеРазглядишь, в конце концов,Бывшей золушки-чернавкиПозабытое лицо.

И по родинкам, приметам,По разрезам губ и глазТы узнаешь дочь поэтаВ первый и последний раз.

* * *