Владислав Ходасевич - Стихотворения Страница 16

<Дополнения>

Слепая мудрость сердца! Что ты значишь?    На что ты можешь дать ответ?Сама томишься, пленница и плачешь:    Тебе самой исхода нет.

Рожденная от опыта земного,    Бессильная пред злобой дня,Сама себя ты уязвить готова,    Как скорпион в кольце огня.

Слышать я вас не могу.Не подступайте ко мне.Волком бы лечь на снегу!Дыбом бы шерсть на спине!

Белый оскаленный клыкВ небо ощерить и взвыть —Так, чтобы этот языкЗубом насквозь прокусить…

Впрочем, объявят тогда,Что исписался уж я,Эти вот все господа:Критики, дамы, друзья.

Невеста

Напрасно проросла траваНа темени земного ада:Природа косная мертваДля проницательного взгляда.

Не знаю выси я творца,Но знаю я свое мученьеИ дерзкой волею певцаПриемлю дерзкое решенье.

Смотри, Молчальник, и суди:Мертва лежит отроковица,Но я коснусь ее груди —И, вставши, в зеркало глядится.

Мной воскрешенную красуБеру, как ношу дорогую, —К престолу Твоему несуМою невесту молодую.

Разгладь насупленную бровь,Воззри на чистое созданье,Даруй нам вечную любовьИ непорочное слиянье!

А если с высоты ТвоейНа чудо нет благословенья —Да будет карою моейСплошная смерть без воскресенья.

Сборник «Европейская ночь» (1927)

Петербург

Напастям жалким и однообразнымТам предавались до потери сил.Один лишь я полуживым соблазномСредь озабоченных ходил.

Смотрели на меня — и забывалиКлокочущие чайники свои;На печках валенки сгорали;Все слушали стихи мои.

А мне тогда в тьме гробовой, российской,Являлась вестница в цветах,И лад открылся музикийскийМне в сногсшибательных ветрах.

И я безумел от видений,Когда чрез ледяной канал,Скользя с обломанных ступеней,Треску зловонную таскал,

И, каждый стих гоня сквозь прозу,Вывихивая каждую строку,Привил-таки классическую розуК советскому дичку.

Жив Бог! Умен, а не заумен,Хожу среди своих стихов,Как непоблажливый игуменСреди смиренных чернецов.Пасу послушливое стадоЯ процветающим жезлом.Ключи таинственного садаЗвенят на поясе моем.Я — чающий и говорящий.Заумно, может быть, поетЛишь ангел. Богу предстоящий,—Да Бога не узревший скотМычит заумно и ревет.А я — не ангел осиянный,Не, лютый змий, не глупый бык.Люблю из рода в род мне данныйМой человеческий язык:Его суровую свободу,Его извилистый закон…О, если б мой предсмертный стонОблечь в отчетливую оду!

Весенний лепет не разнежитСурово стиснутых стихов.Я полюбил железный скрежетКакофонических миров.

В зиянии разверстых гласныхДышу легко и вольно я.Мне чудится в толпе согласных —Льдин взгроможденных толчея.

Мне мил — из оловянной тучиУдар изломанной стрелы,Люблю певучий и визгучийЛязг электрической пилы.

И в этой жизни мне дорожеВсех гармонических красот —Дрожь, побежавшая по коже,Иль ужаса холодный пот,

Иль сон, где, некогда единый,—Взрываясь, разлетаюсь я,Как грязь, разбрызганная шинойПо чуждым сферам бытия.

Слепой

Палкой щупая дорогу,Бродит наугад слепой,Осторожно ставит ногуИ бормочет сам с собой.А на бельмах у слепогоЦелый мир отображен:Дом, лужок, забор, корова,Клочья неба голубого —Всё, чего не видит он.

Вдруг из-за туч озолотилоИ столик, и холодный чай.Помедли, зимнее светило,За черный лес не упадай!

Дай посиять в румяном блеске,Прилежным поскрипеть пером.Живет в его проворном трескеВесь вздох о бытии моем.

Трепещущим, колючим токомС раздвоенного острияБежит — и на листе широкомОтображаюсь… нет, не я:

Лишь угловатая кривая,Минутный профиль тех высот,Где, восходя и ниспадая,Мой дух страдает и живет.

У моря

Лежу, ленивая амеба,Гляжу, прищуря левый глаз,В эмалированное небо,Как в опрокинувшийся таз.

Все тот же мир обыкновенный,И утварь бедная все та ж.Прибой размыленною пенойВзбегает на покатый пляж.

Белеют плоские купальни,Смуглеет женское плечо.Какой огромный умывальник!Как солнце парит горячо!

Над раскаленными песками,И не жива, и не мертва,Торчит колючими пучкамиБелесоватая трава.

А по пескам, жарой измаян,Средь здоровеющих людейНеузнанный проходит КаинС экземою между бровей.

Сидит в табачных магазинах,Погряз в простом житье-бытьеИ отражается в витринахШирокополым канотье.

Как муха на бумаге липкой,Он в нашем времени дрожитИ даже вежливой улыбкойЛицо нездешнее косит.

Он очень беден, но опрятен,И перед выходом на пляжДля выведенья разных пятенУпотребляет карандаш.

Он все забыл. Как мул с поклажей,Слоняется по нашим дням,Порой просматривает дажеСтолбцы газетных телеграмм,

За кружкой пива созерцает,Как пляшут барышни фокстрот,—И разом вдруг ослабевает,Как сердце в нем захолонет.

О чем? Забыл. Непостижимо,Как можно жить в тоске такой!Он вскакивает. Мимо, мимо,Под ветер, на берег морской!

Колышется его просторныйПиджак — и, подавляя стон,Под европейской ночью чернойЗаламывает руки он.

Пустился в море с рыбаками.Весь день на палубе лежал,Молчал — и желтыми зубамиМундштук прокуренный кусал.

Качало. Было все немило:И ветер, и небес простор,Где мачта шаткая чертилаПетлистый, правильный узор.

Под вечер буря налетела.О, как скучал под бурей он,Когда гремело, и свистело,И застилало небосклон!

Увы, он слушал не впервые,Как у изломанных снастейМолились рыбаки Марии,Заступнице, Звезде Морей!

И не впервые, не впервыеОн людям говорил из тьмы:«Мария тут иль не Мария —Не бойтесь, не потонем мы».

Под утро, дымкою повитый,По усмирившимся волнамПоплыл баркас полуразбитыйК родным песчаным берегам.

Встречали женщины толпоюОтцов, мужей и сыновей.Он миновал их стороною,Угрюмой поступью своей

Шел в гору, подставляя спинуСтруям холодного дождя,И на счастливую картинуНе обернулся уходя.

Изломала, одолеваетНестерпимая скука с утра.Чью-то лодку море качает,И кричит на песке детвора.

Примостился в кофейне где-тоИ глядит на двух толстяков,Обсуждающих за газетойРасписание поездов.

Раскаленными брызгами брызжа,Солнце крутится колесом.Он хрипит сквозь зубы: «Уймись же!» —И стучит сухим кулаком.

Опрокинул столик железный,Опрокинул пиво свое.Бесполезное — бесполезно:Продолжается бытие.

Он пристал к бездомной собакеИ за ней слонялся весь день,А под вечер в приморском мракеЗатерялся и пес, как тень.

Вот тогда-то и подхватило,Одурманило, понесло,Затуманило, закрутило,Перекинуло, подняло:

Из-под ног земля убегает,Глазам не видать ни зги —Через горы и реки шагаютСемиверстные сапоги.

Берлинское