Райнер Мария Рильке - Новые стихотворения Страница 20

ИЗ ЦИКЛА «ПУТЕШЕСТВИЯ»

Венеция

I

Речь чужая. Мы в гондолусели, в черную. И вотнад водою, будто долу,город мраморный плывет.

Тишь. Рыбацких разговороврокот да весло звенит.Из каналов и соборовнас чужая ночь манит.

Черный след бежит все тише,звон к вечерне веет с вод.Верь: я — кесарь опочивший,ждет меня надгробный свод.

Касабъянка

Церквушка со ржавым фронтономсовсем занеслась в облаках,а к ней кипарисы с поклоном,как иноки в серых шлыках.

В алтарной пыли святыетомятся за поставцом.В глазницы окон пустыезаря их дарит венцом.

ИЗ КНИГИ «РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ»

Слова, всю жизнь прожившие без ласки,непышные слова — мне ближе всех.Я их одену в праздничные краски,услышу тихий, благодарный смех.

Откроется, о чем они молчали,о чем не знали сами до сих пор.Они в стихах ни разу не бывалии робко входят, опуская взор.

Дрожа, ощущаю пороюпо жизни глубинный свой путь.Слова воздвигались стеною,а за ними синеет грядоюи сияет их суть.

Еще не ясны мне приметы,но есть такая страна:коса там звенит с рассвета,и лодка плещется где-то,и кругом — тишина.

Когда опять прольется свет луны,стряхнув печали города-громады,прильнем к узору стрельчатой ограды,чьей тенью с садом мы разлучены.

Теперь уж он не тот, каким был днем:в нем нет детей, нарядов, светотени,сейчас он одинок в своем цветеньис открытым для бессонницы прудом.

И кажется, что белых статуй рядчуть-чуть шевелится во тьме аллеи,и стали мраморнее и светлеефигуры легкие у входа в сад.

Дороги, как распутанные пряди,лежат рядами, тихие, без цели,луна слегка касается полян;и аромат цветов течет к ограде,и над фонтанами в ночной прохладекак будто струи плещут еле-еле —след игр дневных…

ИЗ КНИГИ «ЧАСОСЛОВ»

ИЗ «КНИГИ МОНАШЕСКОЙ ЖИЗНИ»

И час этот пробил, ясен и строг,и металлом коснулся меня.Я дрожу. И знаю: теперь бы я смогдать пластический образ дня.

Здесь ничто без меня не завершенои ничто не успело стать.И мой взгляд все светлее — ему даноэтот мир, как невесту, обнять.

Даже малая вещь для меня хорошаи в картине моей цвететна сияющем фоне, — и чья-то душа,с нею встретившись, оживет.

Столетье сдвинулось. Мне слышен шум глухой,с страницы исполинской рвется ветер взлета,она божественной, твоей, моей испещрена рукой,в бездонной высоте, неведомый — ее листает                                           кто-то.Уже страницы новой край намечен,на ней еще должно все появиться.

Безмолвно силы расправляют плечии сумрачно друг другу смотрят в лица.

Из Слова твоего читаю эту быль,Из свитка мудрых мановенийтвоей руки — она вокруг творений,их обтекая, нежно изгибалась.Звучало громко — жить, а умирать —                       шепталось,и слово быть гремело, как прилив.Но смерти час рожден убийством был.И пропасть в мироздании раздалась.И прянул взрыви голоса мгновенно раздробил, —они едва-едва собралисьтебя назвать,тебя позвать,мост через пропасти великий —

намеки в речи их с тех пор одни остались —блики:мерцанье древнего именованья.

ИЗ «КНИГИ ПАЛОМНИЧЕСТВА»

Нет без тебя мне жизни на земле.Утрачу слух — я все равно услышу,очей лишусь — еще ясней увижу.Без ног я догоню тебя во мгле.Отрежь язык — я поклянусь губами.Сломай мне руки — сердцем обниму.Разбей мне сердце. Мозг мой будет битьсянавстречу милосердью твоему.А если вдруг меня охватит пламяи я в огне любви твоей сгорю —тебя в потоке крови растворю.

Душа моя, как некая жена,снопы Твои увязывает днем,весь день, как Руфь, Ноэмии сноха,на ниве труженица, а потом,как свечереет, входит в водоем,омоется, нарядится и в домидет к Тебе, когда все смолкло в нем,и ставит яства с медом и виному ног твоих усердна и тиха.

А кликнешь в полночь — сердца не тая,она в ответ: Я — Руфь, слуга твоя.Простри же над слугой своей крыла:ведь Ты — наследник.И спит у ног Твоих душа моя,от крови божией она теплаи до зари не покидает сна.Она — как Руфь. Как некая жена.

Ведь Ты — наследник.Сын бывает с детстварабом наследства.И как сады — сыны.      Ведь ты наследник.

И в наследьи зеленысады былые с синей тишинойразвалин неба.Луг с росой и лета,вещающие солнцем слово света,и весны жалобные, как приветы,наплаканные молодой женой.Наследуй пышных осеней наряды,как поэтические благостыни.Бочком к тебе прижаться будут радывсе зимы, как сиротские пустыни.Тебе в наследство и Казань, и Рим,Флоренция с Венецией, а к ними Лавра Троицкая, и тот монастырь,что в Киеве разросся вглубь и вширь,уйдя под землю в сумрак богомольный.Тебе в наследство град первопрестольный —Москва с великой думой колокольной,языков речь и звук волынки вольной,как жемчугом, твои усыплют дни.

Ты старый, темный, закоптелыйи волосы Твои — как дым.Свое незримо правишь дело,седой кузнец годам седым.У наковальни век свой целыйстоишь, великий, нелюдим.

И в праздник у Тебя дела —Ты меч ковать не перестанешь,его без устали чеканишь,да станет сталь его светла.Когда все пьяны, сонны, сытыи смолкли жернов и пила,то слышно нам, как в те часы Тымахаешь молотом сердито,гремя во все колокола.

Ты не учился, мастер вещий,а сразу молот взял и клещии сам в себе обрел права.Ты — нам неведомый заезжий,о ком то робко шепчут вещи,а то набатом бьет молва.

Дом одинокий, на краю села —как во вселенной у ее конца.

Дорога постояла у сельцаи снова в ночь тихонько побрела.

Сельцо всего лишь робкий переход,меж двух пространств оно чего-то ждет, —не тропка, а дорога вдоль окон.

И кто из дому странствовать уйдет,в пути, быть может, смерти обречен.

Все станет вновь великим и могучим.Деревья снова вознесутся к тучам,к возделанным полям прольются воды,и будут снова по тенистым кручамсвободные селиться скотоводы.

Церквей не будет, бога задавивших,его оплакавших и затравивших,чтоб он, как зверь израненный, затих.Дома откроются как можно шире,и жертвенность опять родится в мире —в твоих поступках и в делах моих.

С потусторонним больше не играяи смерть не выставляя напоказ,служа земному, о земном мечтая,достойно встретим свой последний час.

Уж рдеет барбарис, и ароматомувядших астр так тяжко дышит сад.Тот, кто на склоне лета не богат,тому уж никогда не быть богатым.

И кто под тяжестью прикрытых векне ощутит игры вечерних бликов,и ропота ночных глубинных рек,и в нем самом рождающихся ликов, —тот конченный, тот старый человек.

И день его — зиянье пустоты,и ложью все к нему обращено.И ты — господь. И будто камень — ты,его влекущий медленно на дно.

ИЗ «КНИГИ НИЩЕТЫ И СМЕРТИ»