Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2 Страница 22

1913

Весенний вечер, веющий забвеньем,Покрыл печально плачущее поле.И влажный ветер робким дуновеньемНам говорит о счастье и о воле.

Вся отдаюсь томительным мгновеньям,Мятежно верю зову вечной Воли:Хочу, чтоб ты горел моим гореньем!Хочу иной тоски и новой боли!

Немеет ветра вздох. Уснуло поле.Грустя над чьим-то скорбным заблужденьем,Пророча муки, тихий дождь струится...

Но сладко ждать конца ночной неволиПод плач дождя: слепительным виденьемНаш новый день мятежно загорится!

1913

Беспечный паж, весь в бархате, как в раме,Он издали следит турнира оживленье.Ребенок,– он склоняется, как в храме,И ловит набожно скользящие мгновенья.

Смятенный,– он не грезил вечерами.Улыбки он не знал всевластного забвенья.Он не клялся служить прекрасной Даме,Склонясь, он не шептал обетов отреченья.

Еще не слышал он тревожные раскатыТомительной грозы. Цветы вокруг не смяты.Ребенок, – он глядит, как день – задорно...

Он не клялся пред статуей Мадонны...Все ж близок миг! Он склонится покорноУ чьих-то ног коленопреклоненный!

... И Данте просветленные напевы,И стон стыда – томительный, девичий,Всех грез, всех дум торжественные севыВозносятся в непобедимом кличе.

К тебе, Любовь! Сон дорассветный Евы,Мадонны взор над хаосом обличий,И нежный лик во мглу ушедшей девы,Невесты неневестной – Беатриче.

Любовь! Любовь! Над бредом жизни чернымТы высишься кумиром необорным,Ты всем поешь священный гимн восторга.

Но свист бича? Но дикий грохот торга?Но искаженные, разнузданные лица?О, кто же ты: святая – иль блудница?

За детский бред, где все казалось свято,Как может быть святым лишь детский бред,За сон любви, слепительный когда-то,За детское невидящее «нет»,Которым все, как ясной сталью сжато,—

Ты дашь за все, ты дашь за все ответ!Ты помнишь сад, где томно пахла мята,Где полыхался призрачный рассвет?..В твоем саду все стоптано, все смято,—За детский бред!

Что ж плачешь ты, как над могилой брата?Чего ж ты ждешь?.. Уже не блещет свет,И нет цветов... О, вот она – расплатаЗа детский бред!

Иван Логинов

Памяти Эм. Верхарна

Стих Верхарна, как звон колокольный,Разливался повсюду, вездеИ сзывал к новой жизни привольнойИзнывающих в тяжком труде.

И поэзия музы великойВ этом мире не знала границ,Пела гимны толпе многоликойСредь больших городов и столиц.

Пела там, где борьба и движеньеИ где к «Зорям» святое стремленье.Все явления жизни воспеты,

Даже взмахи машинных колес,И нашлись у трибуна ответыНа мирской социальный вопрос.

1916

Маленький фельетон

(Карманный словарик) Андреев Леонид – писатель, пишет в «Русской воле»

И для меня пора насталаЗабыть «Повешенных» своихИ для магнатов капиталаТворить героев дорогих.За тридцать шесть тысчонок в годТалант мой много накуетРассказов, повестей, романов,Публицистических статей,Что позавидует ПлехановПатриотичности моей.

Поcв.цикла «Литературные портреты»

IV

А. Амфитеатров

«О, если бы вспомнить,

как весел был, молод!»

О, если бы вспомнить Романова Колю!О, если бы вспомнить пасхальный кулич!О, если бы вспомнить и «Русскую Волю»,И «Красное Знамя», и пошленький «Бич»!

О, если бы царских увидеть холопов!О, если бы снова в России был царь!О, если б явился опять Протопопов!Ему, как бывало, я спел бы тропарь!

О, если бы сгинули всюду Советы!О, если бы милый Каледин воскрес!Но песенки наши, как видится, спеты,В России рабочий имеет лишь вес!

О, если бы вспомнить стальную лопату,Как ею сгребал я построчную плату!

Анна Радлова

Ангел Песнопения

Сонет

Он целовал меня в часы тревогиИ говорил мне: слушай, я пою.Веселие душило грудь мою,Подкашивались от волненья ноги,И Ангел пел о море и о Боге.Как ключевую путник пьет струю,Его слова пила я на краюБольшой и пыльной медленной дороги,Но ветер города горяч и груб,Но тягостно любовное говенье,И отвернулся Ангел ПеснопеньяОт соблазненных, многогрешных губ,Меня оставил средь домов и трубИ в голубые отлетел селенья.

Лето 1918 г.

Белая ночь

Сонет

Как позолота, стертая веками,На куполе огромного собораБдит солнце здесь, не ослепляя взора,Разлитое незримыми руками,И сот ночных расплавленное пламяНе тронет розоперстая Аврора,Такая ночь не скроет злого вора,Мечтателя не укачает снами,Не ищем мы забвения печали,Золотонощные вдыхаем весныИ вспоминаем редко о начале,Когда над нами не дремали сосныИ море вторило бессильным клятвамО чистоте и счастье непонятном.

Лето 1918 г.

Каждое утро

Т. М. Персии

Каждое утро мы выходим из дому вместеИ бродим по городу в поисках хлеба.Он целует мне руки, как будто невесте,И мы смотрим на розовое, еще не проснувшееся небо.Этой весною земля вместо хлеба цветы уродила,И пахнут ландыши в Петербурге, как на Корсикемагнолии.Что ж, что уходят все наши силы,Вечером мы цветы покупаем и вспоминаемо пшеничном загорелом поле.Иногда небо начинает тихо кружитьсяИ вдруг без удержу падает на землю,А земля, как большая черная птица,Из-под ног выпархивает, и я твоему голосу внемлю.Когда кружится голова – большое утешеньеГулять с голодным и крылатым Ангелом Песнопенья.

Май 1921 г.

Осин Мандельштам

Пешеход

Я чувствую непобедимый страхВ присутствии таинственных высот.Я ласточкой доволен в небесах,И колокольни я люблю полет!

И, кажется, старинный пешеход,Над пропастью, на гнущихся мостках,Я слушаю, как снежный ком растетИ вечность бьет на каменных часах.

Когда бы так! Но я не путник тот,Мелькающий на выцветших листах,И подлинно во мне печаль поет.

Действительно, лавина есть в горах!И вся моя душа – в колоколах,Но музыка от бездны не спасет!

1912

Казино

Я не поклонник радости предвзятой,Подчас природа – серое пятно.Мне, в опьяненьи легком, сужденоИзведать краски жизни небогатой.

Играет ветер тучею косматой,Ложится якорь на морское дно,И бездыханная, как полотно,Душа висит над бездною проклятой.

Но я люблю на дюнах казино,Широкий вид в туманное окноИ тонкий луч на скатерти измятой.

И, окружен водой зеленоватой,Когда, как роза, в хрустале вино,—Люблю следить за чайкою крылатой!

1912

Шарманка

Шарманка, жалобное пеньеТягучих арий, дребедень —Как безобразное виденье,Осеннюю тревожит сень...

Чтоб всколыхнула на мгновеньеТа песня вод стоячих лень,Сентиментальное волненьеТуманной музыкой одень.

Какой обыкновенный день!Как невозможно вдохновенье —В мозгу игла, брожу как тень.

Я бы приветствовал кременьТочильщика – как избавленье:Бродяга – я люблю движенье.

1912

Паденье – неизменный спутник страха,И самый страх есть чувство пустоты.Кто камни нам бросает с высоты,И камень отрицает иго праха?

И деревянной поступью монахаМощеный двор когда-то мерил ты:Булыжники и грубые мечты —В них жажда смерти и тоска размаха!

Так проклят будь, готический приют,Где потолком входящий обмороченИ в очаге веселых дров не жгут.

Немногие для вечности живут,Но если ты мгновенным озабочен —Твой жребий страшен и твой дом непрочен!

1912

Пусть в душной комнате, где клочья серой ватыИ склянки с кислотой, часы хрипят и бьют—Гигантские шаги, с которых петли сняты,—В туманной памяти виденья оживут.

И лихорадочный больной, тоской объятый,Худыми пальцами свивая тонкий жгут,Сжимает свой платок, как талисман крылатый,И с отвращением глядит на круг минут...

То было в сентябре, вертелись флюгера,И ставни хлопали, но буйная играГигантов и детей пророческой казалась,

И тело нежное – то плавно подымалось,То грузно падало: средь пестрого двораЖивая карусель без музыки вращалась!

1913