Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка Страница 29

Всё иное в мире – проходит.

Млечный след и отсвет безымянный.

Всё – иное; только ветер плачет

о последней стае листопада.

VII

Касыда о розе

Роза,

уже становясь неземною,

искала не утренний проблеск —

искала иное.

Не жаждала света,

ни тьмы не просила, ни зноя —

рубеж полусна-полуяви,

искала иное.

Роза,

застыв под луною,

на небе искала не розу —

искала иное.

VIII

Касыда о золотой девушке

В воде она застыла —

и тело золотое

затон позолотило.

Лягушками и тиной

пугало дно речное.

Пел воздух соловьиный

и бредил белизною.

Ночь таяла в тумане,

серебряном и светлом,

за голыми холмами

под сумеречным ветром.

А девушка вздыхала,

над заводью белея,

и заводь полыхала.

Заря горела ясно,

гоня стада коровьи,

и, мертвая, угасла

с венками в изголовье.

И соловьи рыдали

с горящими крылами,

а девушка в печали

расплескивала пламя.

И тело золотое

застыло цаплей белой

над золотой водою.

IX

Касыда о смутных горлицах

Клаудио Гильену

Две горлицы в листьях лавра

печалились надо мною.

Одна из них была солнцем,

другая была луною.

Спросил я луну: «Сестрица,

где тело мое зарыли?» —

«Над сердцем моим», – сказала,

а солнце раскрыло крылья.

И я вдалеке увидел,

по пояс в земле шагая, —

две снежных орлицы взмыли

и девушка шла нагая.

Спросил я у них: «Сестрицы,

где тело мое зарыли?» —

«Над сердцем», – луна сказала,

а солнце сложило крылья.

И я двух нагих голубок

увидел в тени орлиной —

и были одна другою,

и не было ни единой.

Сонеты темной любви

Перевод Анатолия Гелескула

«О, шепоток любви глухой и темной…»

О, шепоток любви глухой и темной!

Безрунный плач овечий, соль на раны,

река без моря, башня без охраны,

гонимый голос, вьюгой заметенный!

О, контур ночи четкий и бездонный,

тоска, вершиной вросшая в туманы,

затихший мир, заглохший мак дурманный,

забредший в сердце сирый пес бездомный!

Уйди с дороги, стужи голос жгучий,

не заводи на пустошь вековую,

где в мертвый прах бесплодно плачут тучи!

Не кутай снегом голову живую,

сними мой траур, сжалься и не мучай!

Я только жизнь: люблю – и существую!

«Всё выплакать с единственной мольбою…»

Всё выплакать с единственной мольбою —

люби меня и, слёз не отирая,

оплачь во тьме, заполненной до края

ножами, соловьями и тобою.

И пусть на сад мой, отданный разбою,

не глянет ни одна душа чужая.

Мне только бы дождаться урожая,

взращенного терпением и болью.

Любовь моя, люби! – да не развяжешь

вовек ты жгучий узел этой жажды

под ветхим солнцем в небе опустелом!

А все, в чем ты любви моей откажешь,

присвоит смерть, которая однажды

сочтется с содрогающимся телом.

«В том городе, что вытесали воды…»

В том городе, что вытесали воды

у хвойных гор, тебе не до разлуки?

Повсюду сны, ступени, акведуки

и траур стен в ожогах непогоды?

Всё не смывает лунные разводы

хрустальный щебет хукарской излуки?

И лишь терновник ловит твои руки,

ревниво пряча свергнутые своды?

Не вспоминалась тень моя дорогам

в затихший мир, который, как изгоя,

томит змею, крадущуюся логом?

И не расцвел ли в воздухе нагорья

тебе из сердца посланный залогом

бессмертник моей радости и горя?

«Любовь до боли, смерть моя живая…»

Любовь до боли, смерть моя живая,

жду весточки – и дни подобны годам.

Забыв себя, стою под небосводом,

забыть тебя пугаясь и желая.

Ветра и камни вечны. Мостовая

бесчувственна к восходам и заходам.

И не пьянит луна морозным медом

глубин души, где темень гробовая.

Но за тебя шел бой когтей и лилий,

звериных смут и неги голубиной,

я выстрадал тебя, и вскрыты жилы.

Так хоть бы письма бред мой утолили,

или верни меня в мои глубины

к потемкам, беспросветным до могилы!

«Турийский голубь с нежными зрачками…»

Турийский голубь с нежными зрачками

к тебе летит посланцем белоперым,

как дым костра, сгорая на котором

я заклинаю медленное пламя.

Пуховый снег над жаркими крылами,

вскипая, словно пена по озерам,

жемчужно стынет инистым узором

в саду, где наши губы отпылали.

Погладь рукою перышко любое —

и снежная мелодия крылато

весь мир запорошит перед тобою.

Так сердце от заката до заката

боится, окольцовано любовью,

не вымолить тебя, моя утрата.

«Я прянул к телефону, словно к манне…»

Я прянул к телефону, словно к манне

небесной среди мертвенного зноя.

Пески дышали южною весною,

цвел папоротник в северном тумане.

Откуда-то из темной глухомани

запела