Михаил Зенкевич - Стихотворения Страница 3

1913

Небо, словно чье-то вымя

Небо, словно чье-то вымя,В трещины земли сухойСвой полуденный удойЛьет струями огневыми.И пока, звеня в ушах,Не закаплет кровь из носа,Все полощатся у плесаРебятишки в камышах.А старухи, на погостеПозабывшие залечь,Лезут с вениками в печьНа золе распарить кости.И тревожно ловит слух —В жидком огненном покоеЧем чудит угарный дух:Пригорит в печи жаркоеИз запекшихся старух;Иль, купаясь, кто распухнетВ синий трупик из ребят.Иль дыханьем красным ухнетВ пыльный колокол набат.

1912

И у тигра есть камышовое логово

И у тигра есть камышовое логово,И он, усталый от ночных охот.Налакомившийся сладким мясом двуногого,Залезая, языком кровавым лизнетПроснувшийся, кинувшийся к матери помет.Где ж спасенье от нее, от женщины пышнотелой,Если шепчет вождю, прижимаясь, — люблю.Или скажет за тебя мужское нетС прорезиненными крыльями металлический скелет.Пусть засвищет воздух… улю-лю… улю-лю…В руль вклещившись руками, головой оголтелойТурманя, над черным муравейником проделайПоследнюю, затяжную, мертвую петлю.

Весна 1914

Тягостны бескрасные дни

Тягостны бескрасные дни.Для мужчины — охотника и воинаСладостна искониНе стервятина, а убоина.Но крепит душа сомкнувшуюся глубь,Погружая раскаленную оболочку в снег.Отрезвевшая от любовных нег,Черепную чашу пригубь,Женщина, как некогда печенег.Ничего, что крышка не спилена,Что нет золотой оправы. Ничего.Для тебя налита каждая извилинаЖертвенного мозга моего.

Весна 1914

Безумец! Дни твои убоги

Безумец! Дни твои убоги,А ты ждешь жизни от любви, —Так лучше каторгой в острогеПустую душу обнови.Какая б ни была утрата,Неси один свою тоскуИ не беги за горстью златаУниженно к ростовщику.От женских любопытных взоровТаи смертельный страх и дрожьИ силься, как в соломе боров,Из сердца кровью выбить нож.

1913

В поднебесье твоего безбурного лица

В поднебесье твоего безбурного лицаНе я ль на скаку, встряхнув рукавицей,Позволил каменной грудью взвитьсяБелому соколу с золотого кольца.Конец девичнику и воле девичьей.Подшибленная лебедь кличет в крови.Мой сокол, мой сокол под солнцем с добычей,Терзай ее трепетную, когти и рви!

1913

В ЛОГОВИЩЕ

Пускай рога трубят по логуИ улюлюканье в лесу,Как зверь, в родимую берлогуКомок кровавый унесу.

Гоните псов по мерзлым травам,Ищите яму, где лежу.Я языком своим шершавымВсе раны сердца залижу.

А нет… Так, ощетинясь к бою,Втянув в разрытый пах кишки,С железным лязганьем откроюИз пены желтые клыка.

1912

ВЕРХОМ

Я вновь верхом в пространствах, взрытыхПлугами солнцу и ветрам,И слышу предзакатный гамГрачей прожорливых, несытых.Ржет жеребец, почуя в темныхПолях за гумнами станицШарахающихся и томныхИгриво-нежных кобылиц.Но черно-бархатные губыИ трепет шерсти золотой,Мой пылкий конь, смирю я грубоРот раздирающей уздой.Ведь и меня средь пашен тожеОна незримо позвалаИ вновь над сердцем в хлябкой дрожиКрасны стальные удила.

1913

В ДРОЖКАХ

Дрожа от взнузданного пыла,В лицо швыряя мне землей,Вся в мыльном серебре кобылаБлистает шерстью вороной.

А я весь брызгами покрыт,Зажмурясь, слушаю — как четокПод бабками косматых щетокВ два такта бьющий стук копыт.

Мне в этот вольный миг дороже,Чем красные пиявки губ,В оглоблях прыгающих дрожекРазмашистый рысистый круп.

И мягче брызжущие комьяВесенней бархатной землиПрикосновений той, о ком яГрустил и грезил там вдали.

1913

КУПАНЬЕ

Над взморьем пламенем веселымИсходит медленно закат,И женские тела за моломИз вод сиреневых сквозят.

То плещутся со смехом в пене,Лазурью скрытые по грудь,То всходят томно на ступениРосистой белизной сверкнуть.

И пламенник земным красотам —Сияет вечной красотойВенерин холмик золотойНад розовым потайным гротом.

И мглится блеск. Блажен, кто ихПред ночью поцелуем встретит,Кто в светлых их зрачках заметит,Как вечер был огнист и тих,Кому с их влажных уст ответитСолоноватость волн морских.

Июль 1917

II. ЛЮБОВНЫЙ АЛЬБОМ

ЛОРА

Вы — хищная и нежная.  И мнеМерещитесь несущеюся с гикомЗа сворою, дрожащей на ремне,На жеребце степном и полудиком.И солнечен слегка морозный день.Охвачен стан ваш синею черкеской;Из-под папахи белой, набекреньНадвинутой, октябрьский ветер резкийВзлетающие пряди жадно рвет.Но вы несетесь бешено впередЧрез бурые бугры и перелески,Краснеющие мерзлою листвой;И словно поволокой огневойПодернуть! глаза, в недобром блескеПьянящегося кровью торжества.И тонкие уста полуоткрыты,К собакам под арапник и копытаБросают в ветер страстные слова.И вот, оканчивая бег упругийМогучим сокрушительным броском,С изогнутой спиной кобель муругийС откоса вниз слетает кувыркомС затравленным матерым русаком.Кинжала взлет, серебряный и краткий,И вы, взметнув сияньем глаз стальным,Швыряете кровавою перчаткойОтрезанные пазанки борзым.И, в стремена вскочив, опять во мглуУноситесь. И кто еще до ночиНа лошадь вспененную вам к седлу,Стекая кровью, будет приторочен?И верю, если только доезжачийС выжлятниками, лихо отдаряБорзятников, нежданною удачейПорадует, и гончих гон горячийПоднимет с лога волка-гнездаря, —То вы сумеете его повадкуПерехитрить, живьем, сострунив, взятьИль в шерсть седеющую под лопаткуЕму вонзить кинжал по рукоять.И проиграет сбор рожок веселый,И вечерами, отходя ко сну,Ласкать вы будете ногою голойЕго распластанную седину…Так что же неожиданного в том,Что я вымаливаю, словно дара,Как волк, лежащий на жнивье густом,Лучистого и верного удара?

1916

Подсолнух поздний догорал в полях

Подсолнух поздний догорал в полях,И, вкрапленный в сапфировых глубинах,На легком зное нежился размахПоблескивавших крыльев ястребиных.

Кладя пределы смертному хотенью,Казалось, то сама судьба плылаЗа нами по жнивью незримой теньюОт высоко скользящего крыла.

 Как этот полдень, пышности и лениИсполнена, ты шла, смиряя зной.Лишь платье билось пеной кружевнойО гордые и статные колени.

Да там, в глазах под светлой оболочкой,На обреченного готовясь пасть,Средь синевы темнела знойной точкой,Поблескивая, словно ястреб, страсть.

1916

И смертные счастливцы припадали

И смертные счастливцы припадалиНа краткий срок к бессмертной красотеБогинь снисшедших к ним — священны теМгновенья, что они безумцам дали.Но есть пределы смертному хотенью,Союз неравный страшное таит,И святотатца с ложа нег АидВо мрак смятет довременною тенью.И к бренной страсти в прежнем безразличье,Бестрепетная, юная вдвойне, —Вновь небожительница к вышинеВозносится в слепительном величье.Как солнце пламенем — любовью бей,Плещи лазурью радость! Знаю — сгинутТвои объятия и для скорбейВо мрак я буду от тебя отринут.

1917