Александр Образцов - Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия Страница 3

247. Впечатление

Двенадцать горнистов. Репетиция счастья.Итак, отпускаются все грехи.

«К торжественному маршу!..» К хлястику хлястик.К погону погон. Точный жест руки.

«Побатальонно…» Дрогнув по плацу,Где солнце надраено, как бляха ремня,Полковничий голос медлил расстатьсяС паузой, заворожившей меня.

«Первая рота – прямо…» ПсихологическиЯсен и этот подхлёст сердец –Не удающееся скорбной личностиТочное чувство слова «конец».

И – «остальные – напра-во!» – грохнулиТысячи кованых каблуков.

То, перед чем восхищенно цокали,Чем обновлялась тоска веков.

248.

Я хожу ледяным перекрестком.Я сутулюсь от встречного ветра.Бесконечные стынут минуты.Восковые не спят города.

Скучно быть здесь уже переростком.Проще – бледным и злым недомерком.Но с восторгом ощупывать путыНе удастся – не хватит стыда.

В лупоглазое рыбье всезнайствоНе опустятся холод и тьма.Только все, что смещенье и таинствоИ не требует много ума.

Жалко то, что простое уходит.Но не стоит о том горевать –При такой ледяной непогодеНе захочется пальцев ломать.

249. Хвоинка

В маленькой раздавленной иголкеСтынут ели, подвывают волки.

В пасти неба желтая луна,Откровенно говоря, страшна.

Тает свечка, звякает сосулька.На бумаге пишется рогулька.

И выводит детская рука:«Мама. Речь. Россия. Хлеб. Века.»

253.

Снег под песенкой шаговтак пушист.Разговоры про любовь.Отвернись!

Отвернись и не смотри,не смущай.Ведь тебе уже под тридцать.Печаль!

Не касаться так легкопальтеца.И не пить губами снегс лица.

И не знать, как от подругиудрать.И не знать, чтобы когда-тоузнать,

Что тебе уже под тридцать.Печаль!Отвернись и не смотри.Не смущай.

255.

Прижались двое друг к другу,Оба бесстрастные.И рассуждают, слепив губы, –Праздники.

Значит, надо отметитьсяВ учрежденииПод названием «сердце»,Что столько-то раз поцеловались,Поиграли со слепой стихиейИ разошлись.

Прижались двое друг к другу.Застыли. Оледенели.Даже сердца не бьются и рукиОцепенели.Стали гулкими все шорохи…

Тело в телоВпаялосьИ нет пределаБезмолвию Арктики.

А взоры –Огоньки,Нечаянно и неправдоподобноВстреченные.

Вернулись временаАмундсена и Чехова.

256.

Было облачно и неспокойно.Ветер рвал коченеющий парк.Хулиганил, совсем безнадзорный,Под скрежещущий рокот гитар.

Три гитары, – три тополя к ряду, –Оглушали скамейки и пруд.Порывались качели к оградам,Торжествующе выл неуют.

Разве вспомнят теперь карусели,Разболтавшие тайны снегам,Как я в прошлом году, в апреле,Одинокий, шатался там?

257.

Нарисую твой профильНа спичечной коробкеБуду носить в карманеНе обижайся

Напишу о тебе стихиБуду читать их вслухСкучным бескрылым людямНе обижайся

Ночью затихну скрюченныйИзверившийся во всемКроме мыслей о тебеПрокляни меня

258.

Стояли у подъезда и смеялась.Совмещались тени у стены.Непонятно – то ли прощались,То ли узнавали чужие сны.

То ли примерялись, то ли примирялисьС тем, что сделан выбор. И, спеша,Начерно кроили жизнь, сверяли,Как часы, синхронна ли душа.

Ветер комкал близость. Где-то рядомПодвигались горы, цвел март.Паузы – ущелья после камнепада,В которых разбойничал поп-арт.

И свободно верилось, что из поднебесьяВел крылатый мальчик древнюю игру.Думалось – как будто интересно.Отлегло – не зная, не умру.

259. Нежность

След алмаза на стекле вязью.Тихий шепот в уголке – разве?

Разве сердцу так легко, еслиПробивается тайком песня?

Если бережно хранят звуки?..Заплетут и опьянят руки.

260. Из окна Эрмитажа

Из окна – вечно новый, затверженный город.Стройный шпиль, будто юный корнет меж родниМельком в зеркало глянет и ахнет: как молод!И притворно зевает среди суетни.

Но к нему подбираясь, царапает камниИз весенних глубин, беспощадно права,В этот бешеный день, в нетерпении давнем,Под уступами льда ледяная Нева.

Слишком долго ждала, чтобы просто – ласкаться.Слишком много в неволе потерянных дней,Чтоб звенеть по весне, если хочется – клацать,А обнять – так обнять исступленней и злей.

261.

Островерхие ели рассвета,Стог и мост в побережье зари.Так кончалось бездумное летоИ никто не сказал: «Посмотри!Неизбежно проснуться от страхаИ себя, весь свой путь повторить.Краткий миг пробужденья – плаха,Приговора не отменить!»

Но качалась в окне вагонном,Убежавшая от суда,В ободочке зари зеленомСумасшедшенькая звезда.

262.

К.Ивановой, проводнице поезда N 9 «Байкал».

Хмурит бровь – Екатерина.Улыбнется – Катя.От Иркутска до Ишима,Как лимон от мандарина,Как панбархат от поплина,Масло как от маргаринаОтличаются в единойИвановой КатеДве улыбки, две усмешки,Тем – скорлупки, тем – орешки.

Черный локон, карий взгляд –Видит око – тем и рад.

263.

Ревновать этот город мне ли,Если снова магнит дорогПамять, бешеную Амнерис,Отволакивает на восток.

Между нами – провал разлуки,Падать в нем – не увидишь дна.Возвращаются эхом звуки,Не вернется им тишина.

То, что ставишь невольно на кон,Отправляясь в невольный путь,Просто мальчик. Он слаб, заплакан.Не забудь его, не забудь.

Этот город. Чужое место.Эти толпы, дома и дни.Потерялась моя невестаТам, где ночью цветут огни.

269. Жанна Сомари

От сиреневой женщины и ее темных глазВо всю стену – сияние. Только зачем жеВы волнуетесь вновь, и вопрос не погасВ этой тихой улыбке, давно отлетевшей?

Так стоять, как стоите, сцепив на грудиРадость пальцев, рожденных для нынешней ночи,Так стоять и смотреть, не умея уйти,Уж не сможет никто и никто не захочет.

271.

Как будто год играли в жмуркиИ снова забрели в объятье.Свисают рукава тужурки,Накинутой на платье.

И ты молчишь, когда, как прежде,«Люблю» невнятно повторяю.Я вновь нашел тебя, в надежде,Что скоро потеряю.

Когда проходит ослепленье,То вспоминается некстатиЩеки горячей ощущеньеИ двух объятий.

Судьба над нами не смеется,Я нагадаю, дай мне руку,Что снова нам бродить придетсяПо заколдованному кругу.

275.

И странно вспоминать,Что был пожар…

Рамы прикрыты. Дома, как твердыни.Руки спокойны, недвижны зрачки.И не осталось ни тени гордыниВ ней, заставлявшей мертветь от тоски.

Где потерялись осанка и важность?Кто погасил ее голос и смех?Кто соучастник коварнейшей кражиРук, коленей, плеч, век?

Я не хотел, чтобы это кончалосьТак, как кончаются ночь и кино:Шагом в привычнейшую усталость,Взглядом в обычнейшее окно.

276.

Одинокий, скромный мастерВпишет тщательно в стихиНаши серенькие страсти,Наши жалкие грехи.

Этот мастер не осудит,Не похвалит, не всплакнет.Он тетрадь надпишет «люди»И тихонечко уйдет.

Будем жить среди столетийМы со всеми наравне,Потому что страсти этиПовышаются в цене.

278. Шопен

Славься, славянство! Душа полонезаВ недрах рояля кичлива. Сто лят!В недрах Парижа бряцают железаНерчинска. Черные искры летят.

Славься, Шопен! У страны-наковальниРаковин, тихих, как нежность, не счесть.Страшно поверить – нет мысли печальнейМузыки, имя которой – честь.

Славьтесь, изгнанники, вальсы – больные!Толпы безмолвных глазастых ребят.Вальс до скончания века! Впервые.Тихо… неслышно… безмолвно… сто лят…

280.