Райнер Мария Рильке - Новые стихотворения Страница 30

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

XII

О, полюби перемену! О, пусть вдохновит тебя пламя,где исчезает предмет и, обновляясь, поет…Сам созидающий дух, богатый земными дарами,любит в стремлении жизни лишь роковой поворот.

Все, что замедлило бег, навеки становится косным.Пусть сокровенно оно, бестревожным себя оно мнит.О, погоди: грозящее сменится вновь смертоносным.Горе: невидимый молот гремит!

Тех, кто прольется ручьем, с отрадой признает познанье,и оно их ведет, радуясь зримо и явно,в область творенья, начала которой открылись в конце.

Каждый счастливый удел — дитя или внук расставанья,так изумившего всех. И превращенная Дафна,ставшая лавром, хочет узнать тебя в новом лице.

XXIX

Тихий друг пространств, ты ведать волен:полнит мир твоих дыханий дрожь.Ты на круче мрачных колоколенпрозвони к вечере. И поймешь:

мощной силой вдруг зацвел твой ропот.Обновись в движении сквозном.В чем, скажи, твой неутешный опыт?Пить не сладко? Будь же сам вином.

Эта ночь волшебно вдохновитслух и зренье, и в нежданной встреченовым смыслом чувства зацветут.

Был ли ты природою забыт?Благостной земле шепни: «Я — вечен».Быстрой влаге вымолви: «Я — тут».

ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ,

НЕ ВОШЕДШИХ В СБОРНИКИ

[Песня Абелоны]

Ты, о которой я плачу во снена бедной постели.Ты, чье имя уснуло во мне,как в колыбели.Ты, что припомнив меня в поздний час,не спишь, быть может, —не именуй это чудо, что насвсегда тревожит,пока мы живы!

Ты на влюбленных взгляни,но не слушай, что скажут они:слова их лживы.

Ради тебя я один. Тебя запомнил одну я.Ты, как прибой, подступаешь, тихо волнуяшумом и шелестом пен.Многих я обнимал и многих утратил давно я.Ты рождаешься вновь, ты навечно со мною.Я не коснулся тебя, но взял тебя в плен.

Зимние стансы

Теперь обречены мы дни за днямиспасаться от мороза в тесной шкуре,всегда настороже, чтобы над намине взяли верх разгневанные бури.В ночи мерцает лампы кроткой пламя,и веришь свету ты, глаза прищуря.Утешься: там, под снеговым покровомуже растет стремленье к чувствам новым.

Ты насладился ли минувшим летомцветеньем роз? Припомни блеск былого:часы отдохновенья пред рассветом,шаги среди молчания лесного.Уйди в себя, зови веселье снова,встряхнись — источник радости лишь в этом.И ты поймешь: веселье не пропало.Будь радостен, и все начни сначала.

Припомни крыльев голубя сверканье,круженье в облаках, тревожный клик, —все мимолетное, — благоуханьецветка, предчувствие в закатный миг.Божественным увидит мирозданьетот, кто в творенье божества возник.Кто внутренне сумел постичь природу,тот отдал ей сполна свою свободу.

Тот отдал ей себя всего без мерыи без надежды ощутить иное.Тот отдал ей себя всего без меры,без мысли, что утратил остальное.Тот отдал ей себя всего без меры,и в вихре чувств, не мысля о покое,он поражен, что сердце охватилатрепещущая, радостная сила.

Жалоба

Сердце, кто услышит твой плач? Все пустыннеепуть означился твой среди загадочныхлюдей. И напрасен он,ибо путь твой прям,прям в грядущее путь,в запретное.

Прежде плакало ты. Но это падалаягода радости незрелая.Ныне сломано дерево радости,ломит буря мое неспешноедерево радости.

Как им гордилась невидимаяземля моя, и слетались к немуангелы невидимые.

* * *

«Гибель тому суждена, кто познал их».

«Гибель тому суждена, кто познал их». Гибельот лепестков несказанного смеха. Гибельот этих легких касаний. Гибельот женщин.

Да воспоет смертоносныхюноша, когда они гордою поступью входятв сердце его. Да воспоют ихцветущие губы его:их, недоступных. О, как они далеки!Высоко над вершинамиего любви они выступают и льютпреображенную сладостноночь в пустынныйдол его рук. Шумитветер их появленья в листве его тела. Сияя,к ним стремятся его ручьи.

Но мужда промолчит, потрясенный. Он, проблуждавшийв ночном бездорожьи, в горахлюбви своей,да промолчит.Так молчит мореход поседелый,но незабытыестрахи играют в груди, как в содрогнувшейся клетке.

* * *

Любой предмет взывает: «Вникни, чувствуй!»Любая тропка молит: «Сохрани!»День, прожитый без славы и искусства,вернут, как счастье, будущие дни.

Кто вычислит итог? Кто отделитнас от годов, чья поступь отзвучала?Что мы узнали с самого начала?То, что предмет с другим предметом слит?

Что мы — природы безучастной жар?О, дом, о, свет вечерний, луг покатый!К лицу поднявши этот дар богатый,мы и самих себя приносим в дар.

Единое — и внутримировоепространство все связует. И во мнелетают птицы. К дальней вышинехочу подняться, — и шумлю листвою.

Да, я заботлив, и во мне — мой дом.Я жду охраны — и я сам хранитель.Прекрасный мир, моих волнений зритель,рыдает дивно на плече моем.

Гёльдерлину

Помедлить, даже любуясьлюбимым, нам не дано. Дух от известныхобразов вдруг стремится к безвестным. Моряждут только в вечности нас. А здесьтолько обрывы. От чувств знакомыхнас, под обрыв, к незнакомым все дальше влечет.

Только тебе, о Державный, тебе, Заклинатель, являласьжизнь как целостный образ. В речи твоейзамыкалась строка, как судьба; смерть открываласьв нежном созвучьи, и ты проникал в нее, но немедлябог-предводитель тебя властной рукой исторгал.

О, изменчивый дух, душа перемен! Как реки и горы,зноем стиха согреты, в нем уместились. Просторнодаже в сжатом сравненьи им, соучастникам. Ты жемимо плывешь, как месяц. Внизу то светлей, то темнее

в страхе священном мерцает твоя ночная природа.Ты ее пел, прощаясь. О, кто бы другоймог бы ее так возвышенно славить, так бескорыстноснова вернуть божествам ее. Ты же,счет потерявши годам, зачинал со счастьем безмерным

игры священные, словно оно, это счастье,было ничьим, и дремалов мягкой траве, и юные боги его не желали.О, повинуясь всевышним, возвел ты послушнокамень на камень, и зданье стояло. Но рушилось зданье, —ты не смущался.

Что же и ты, о Вечный, не исцелил насот недоверья к земному? Разве на опытах первыхмы не могли бы чувствам учиться для новыхпутей в грядущем пространстве?

* * *

Вынесен на вершины сердца. Взгляни, как ничтожнатам, у подножья: последняя горсточка слов, а выше —еле заметны тоже — последнихчувств огоньки. Различил их?Вынесен на вершины сердца. Одни только камниу тебя под руками. Конечно,что-то цветет и здесь; над немым обрывом —робкое пенье невинных в неведенье трав.Ну, а тот, кто ведал? Ах, что успел лишь начать —и умолк, вынесен на вершины сердца.Есть еще звери, правда; не зная сомнений,бродят они окрест, обитатели горных пещер.Здесь они дома. И бесстрашная птица, что кружитнад холодным и чистым отреченьем высот. — Но ты,бесприютный, здесь, на вершинах сердца…

* * *