Евгений Витковский - Век перевода (2006) Страница 30

УИЛЬЯМ ВОРДСВОРТ{101} (1770–1850)

Изменчивость

К верхам далеким тянется распад,Чтоб в глубину басов уйти. И нотУжасных тех вовеки не прейдетСогласие. И в смерти есть свой лад.Но он не слышен тем, кто знает гладПреступных мыслей. Их удел — тоска.И правда не прейдет. Но как хрупкаЛюбая ипостась ее! От грядВчерашних туч не видно и следа.Исчез и белый многоглавый град,Воздвигнутый как будто на векаНа месте леса. Рухнул он, когдаРаздался крик, и скрытая рукаВдруг стерла всё, коснувшись наугад…

БЛИСС КАРМЕН{102} (1861–1929)

Песня бродяги

Верно, в осени просторной что-то родственно со мной —Образ, облик или строй.В рифму сердце говоритС желтым, пурпурным, багряным, что сейчас вокруг горит.

И клена яркий всполох меня пробудит вдруг,Как труб призывный звук.Мой дух уж за холмом,Что весь в замерзших астрах, как в облаке седом.

Кровь цыганская бунтует в октябре всего сильней.Отзовись и следуй ей.Она ходит по холмам.Сзывает всех бродяг по именам.

Великое возвращение

(Молитва язычника)

О нет, я не боюсь. Я неустаннымСтал соглядатаем твоих чудес,Когда впервые прошептал: «Как странно»,Войдя ребенком в заснеженный лес.

И я всё тот же! Как бы сиротливаЗемная наша гавань ни была,Пусть из нее во внешние проливыЛюбовь моя навеки перешла —

К тебе тянусь сыновнею душою,И ты, как мать, склоняешься ко мне,Я слышу тот же голос, что пороюБывает слышен травам на холме.

Когда, тебя не ощущая рядом,Покинутый, я зарыдал в тоске,Ободрили сочувствующим взглядомМеня леса. На древнем языке,

Понятном только звездам и закатам,Приязненно со мною говоря,Утешил ветер, приобщив к крылатымСловам таинственного словаря.

Не дай, когда последний вихрь завоет,Мне смертный холод встретить одному —Пускай меня твои объятья скроют,Не подпустив сгустившуюся тьму.

Пусть ураган, трубя освобожденье,Бессилен будет твой нарушить строй,И пусть во мраке, посреди смятенья,Сияет ровным светом твой покой.

ОЛЬГА КОЛЬЦОВА{103}

РОБЕРТ САУТИ{104} (1774–1843)

Рупрехт-разбойник

Часть I

Схвачен Рупрехт-разбойник, каналья и плут,В славном Кёльне, — скорехонько справили суд:Приговор оглашен, от петли не спасутБедолагу ни фарт, ни сноровка,Ждут его два столба да веревка.

От возмездья за мзду всё одно — не уйти,Но заверил монах: есть иные пути,Откуплю — и обет не нарушу, —Отмолю многогрешную душу.

Вторит братия хором: мол, это почет —Чистоганом Всевышнему дать под расчет,И добро твое будет на месте,А уж мы отпоем честь по чести!

За тебя все святые мольбу вознесут,Чьи нетленные мощи покоятся тут,Коли щедры твои воздаяньяНа их нужды и благодеянья.

На Волхвов уповай, — молвят, руки воздев, —На одиннадцать тысяч умученных дев,Кёльн — хранитель священного праха,И душа не изведает страха!

И обитель монашья помянет добромУдальца, искупившего грех серебром,Нас вниманьем своим не обидишь —Невредим из Чистилища выйдешь.

Там бушует огонь — вавилонского злей,Не щадит ни безродных он, ни королей,Попечением рати ГосподнейТы нетронут придешь к преисподней.

Будет всё по-людски: отдавая концы,Уследишь, как читали святые отцыИз Писанья, как в колокол били,Как веревку украдкой кропили.

Но негоже предать твое тело земле,Будет Рупрехт-разбойник болтаться в петле,Чтоб прохожие, днем или ночью,В том могли убедиться воочью.

В Дюссельдорфе, равно как и в рейнском краю,Лицезреть перекладину смогут твою,Юг, и север, и запад равнинныйНасладятся приметной картиной.

Будет виселица отовсюду видна,И для взора любого отрадна она:Имя Рупрехта долгие годыОзначало беду и невзгоды.

К месту казни монахи явились чуть свет,Дабы выполнить Рупрехту данный обет.И с почтеньем, отнюдь не с проклятьем,Совершилась расправа над татем.

В кандалах его вздернули, и поделом!Но водой окропили, пропели псалом,Умилялась вся братия долгоИсполненью последнего долга.

На закате толпа разбрелась по домам,Возвратились зеваки к обычным делам,Лишь, неверным охваченный светом,Рупрехт темным висел силуэтом.

Любопытный порой озирался назад,Дабы бросить на жертву решительный взгляд.Но с восходом народ изумился:Из петли Рупрехт-висельник смылся.

Часть II

Нынче в Кёльне иная царит суета,Озадаченный люд не поймет ни черта.Нет висевшего головореза,И куда подевались железа? —Лишь удавка цела, без надреза.

— Чудеса, мы таких не видали пройдох!Ведь болтался в петле он, покуда не сдох!И весь день провисел, как колода,На глазах у честного народа.

И палач говорил: мол, на то я и кат,Чтобы службу исполнить свою в аккурат.Я всю душу вложил, без боязниВ совершение праведной казни.

И соседи, и кровная даже родняУбоялись бы, совесть грехом бременя,Выкрасть Рупрехта бренные костиДа еще схоронить на погосте.

Или был нечестивец по чести казненИ поэтому чуда сподобился он?Или здравствует он и поныне?Или прах его подле святыни?

Если впрямь в освященной земле его прах,Диво дивное в наших случится краях;Если жив — посвятит себя Богу,На блаженную встанет дорогу,Устремляясь к святому чертогу.

Без сомненья, чудесное просит чудес.Отошедший столь дивно — достигнет небес!Люд гадал, помирая со смеху:Кто устроил такую потеху?

Неужели Волхвы, Кёльна гордость и честь,Осужденному славную подали весть?Или девы Урсулы блаженной,Те, что в кёльнской земле погребенны,Вняли мнихов молитве смиренной?

Утверждали одни — Короли, мол, ЦариВолхвовали о нем от зари до зари,А другие твердили — Урсула,Видно, в сердце его помянула.

А кому-то казалось, что славный исходЯвлен был издалече, с прирейнских широт,Ибо Рупрехт рожденьем оттуда, —Из-за Рейна ниспослано чудо.

Но тогда Дюссельдорфу — почет и хвала?Страстотерпцами вчуже вершатся дела?Значит, Кёльн чудесам не причастен,И над дивом кудесник не властен, —Кто ж останется тут безучастен!

Возроптали монахи от оных докук,Ибо чудо почли делом собственных рук,Это всяк подтвердит без натуги,Не такое творилось в округе, —Кто посмел умалять их заслуги!

Пересуды о том не смолкали семь дней,Горожане судачили всё мудреней.Вдруг застыли, не молвя ни слова:Рупрехт в петле болтается снова!

Часть III

Горожане глазеть повалили гурьбой:Это Рупрехт, — галдели они вразнобой, —Труп как труп, не подобен фантому,Но свеженек, не сгнил по-земномуЗнать, заклятью подвержен дурному.

Как же так, — пронеслось над притихшей толпой, —Был казнен в башмаках он, а я не слепой!Поползли по толпе разговоры:К башмакам приторочены шпоры!

Значит, Рупрехта где-то носило верхом,После смерти скакал, одержимый грехом!Этой вести народ поневолеУдивлялся всё боле и боле.

Рупрехт не был в жокейский наряд облаченВ день, когда так исчез неожиданно он!Вот и нынче в цепях, чин по чину, —Видно, тайна скрывает кончину.

Может, зря нам твердили святые отцы,Что столь праведно Рупрехт откинул концы?Может, чудо устроили не чернецы?Стал от ужаса воздух кромешен:Не иначе, здесь дьявол замешан.

Был нам Рупрехт проклятьем, — шептался народ, —Нет, повешенный проклят, лукавый не врет!Окаянный стращал всю округу,С мертвяком — сам помрешь с перепугу.

Спятишь, даже представив того скакунаИ того, кто решился ступить в стремена.Труп, на адской гарцующий кляче, —Вся земля содрогнулась бы в плаче!

Надо в землю поглубже его закопать,Камнем рожу прижать — пусть не шастает тать.Препожалуют к нам экзорцисты,Дабы сгинул навеки нечистый.

Впрочем, те, кто в познаниях был искушен,Говорили: могила — дрянной ухорон.Одержимому силою адаГроб — не крепость, земля — не преграда,Коль захочет — пойдет куда надо.

Здесь, в святая святых трех библейских Царей,Отродясь не знавала земля упырей.Рупрехт хуже вампира-злодея.Экзорцисты — пустая затея!

Лишь огнем можно чертову выжечь алчбу,Прах сожженный не будет вертеться в гробу,Не посмеет идти на подначкиИ устраивать адские скачки.

Но твердили иные: а как же секрет?Кто на тайну прольет очистительный свет?Надо бдеть в этом месте мистичном!Пособившую в зле неприличном —Стоит ведьму ущучить с поличным.

Ибо как же без ведьмы в таких-то делах? —Это каждый поймет, невзирая на страх.Раз такая случилась оказия,Мы узнаем про все безобразия!

Так в догадках и спорах томился народ,Но не двинулось дело ни взад, ни вперед.О чудовищном столь произволеВ славном Кёльне не знали дотоле!

Часть IV