Евгений Витковский - Век перевода (2006) Страница 31

Часть III

Горожане глазеть повалили гурьбой:Это Рупрехт, — галдели они вразнобой, —Труп как труп, не подобен фантому,Но свеженек, не сгнил по-земномуЗнать, заклятью подвержен дурному.

Как же так, — пронеслось над притихшей толпой, —Был казнен в башмаках он, а я не слепой!Поползли по толпе разговоры:К башмакам приторочены шпоры!

Значит, Рупрехта где-то носило верхом,После смерти скакал, одержимый грехом!Этой вести народ поневолеУдивлялся всё боле и боле.

Рупрехт не был в жокейский наряд облаченВ день, когда так исчез неожиданно он!Вот и нынче в цепях, чин по чину, —Видно, тайна скрывает кончину.

Может, зря нам твердили святые отцы,Что столь праведно Рупрехт откинул концы?Может, чудо устроили не чернецы?Стал от ужаса воздух кромешен:Не иначе, здесь дьявол замешан.

Был нам Рупрехт проклятьем, — шептался народ, —Нет, повешенный проклят, лукавый не врет!Окаянный стращал всю округу,С мертвяком — сам помрешь с перепугу.

Спятишь, даже представив того скакунаИ того, кто решился ступить в стремена.Труп, на адской гарцующий кляче, —Вся земля содрогнулась бы в плаче!

Надо в землю поглубже его закопать,Камнем рожу прижать — пусть не шастает тать.Препожалуют к нам экзорцисты,Дабы сгинул навеки нечистый.

Впрочем, те, кто в познаниях был искушен,Говорили: могила — дрянной ухорон.Одержимому силою адаГроб — не крепость, земля — не преграда,Коль захочет — пойдет куда надо.

Здесь, в святая святых трех библейских Царей,Отродясь не знавала земля упырей.Рупрехт хуже вампира-злодея.Экзорцисты — пустая затея!

Лишь огнем можно чертову выжечь алчбу,Прах сожженный не будет вертеться в гробу,Не посмеет идти на подначкиИ устраивать адские скачки.

Но твердили иные: а как же секрет?Кто на тайну прольет очистительный свет?Надо бдеть в этом месте мистичном!Пособившую в зле неприличном —Стоит ведьму ущучить с поличным.

Ибо как же без ведьмы в таких-то делах? —Это каждый поймет, невзирая на страх.Раз такая случилась оказия,Мы узнаем про все безобразия!

Так в догадках и спорах томился народ,Но не двинулось дело ни взад, ни вперед.О чудовищном столь произволеВ славном Кёльне не знали дотоле!

Часть IV

Был известен в округе весьма Питер Сной,Жил в окрестности Кёльна он с сыном, с женой.И пока всех терзала забота,Он вошел в городские ворота.

И пустился на поиски духовника,Ибо тяжесть на сердце была велика.Старый Кейф удивился изрядно:Видно, с Питером что-то неладно.

Но, узнав, что покаяться Питер решил,Кейф вскричал: «Да когда ж это ты нагрешил?О котором поведаешь деле?Ты ведь был здесь на прошлой неделе.

Ты же чист перед Богом и перед людьми,Ибо кроток, смиренен и честен вельми.Будь вся паства столь твердого нрава,Небу стал бы угоден я, право!»

Раньше с легкостью каялся Питер в грехах,Нынче в недоуменье терялся монах.Питер мямлил, и экал, и мекал.Старый Кейф ничего не кумекал.

Только странным казался святому отцуСтрах, по честному столь пробежавший лицу.Прегрешенье, вестимо, поболе,Чем монах заподозрил дотоле.

Питер с Рупрехтом в деле повязан одном, —Значит, Питер повинен в том деле дрянном!Да минует нас грех чародейства,Нет страшнее на свете злодейства.

Питер Сной ухмыльнулся, глаза опустив,Он смущен был и хмур, но отнюдь не строптив,И с усмешкой взглянул на монаха,Удрученно, хотя и без страха.

«Проживаю полвека я здесь, Питер Сной,И у Церкви забот не бывало со мной.Я исправный вполне прихожанин,И с тобой разговор безобманен.

Даже дьявол, случись обоколь, не дай Бог,Уличить меня в страшном грехе бы не смог!Да и в ереси, думаю, тоже.И посмей он — злодея устрожу,Просто плюну в поганую рожу».

Тон подобный был Кейфу отраден и мил —Питер к дьяволу явно не благоволил,Ярость Питера старцу по нраву,Радость в сердце за эту расправу, —

Словно выпили оба по чарке вина.Чтобы боле на ум не пришел сатана,Сной добавил: «Я тайну раскрою,Этим совесть свою успокою.

Ты же знаешь, я мирный вполне человек,Ни в раздоры, ни в ссоры не лезу вовек.Получилось на деле другое,Но намеренье было — благое!

Сам ты можешь разделать меня под орех.Но прошу, отпусти мне неведенья грех,Это будет спокойней и лучше для всех, —К новым бедам ведет промедленье, —Разрешить надо недоуменье.

Я поведаю всё тебе как на духу,Восприми же без гнева сию чепуху,Не вреди только сыну и мне, лопуху.Мы дурного отнюдь не хотели,Мы о благе всеобщем радели.

Я и сын мой возлюбленный, Пит Питерсон,Возвращались, — луною сиял небосклон,И не лезли ни сын мой, ни я на рожон.Это было в ту ночь после казни,Мы катили себе без боязни.

Мимо виселицы проезжал наш фургон,Мы расслышали стон, долетавший вдогон.Сын и я помертвели от жути,Но решили дознаться до сути.

Кто-то явно стонал, но не призрак, не дух.И промолвил мой сын тут решительно, вслух:«Это Рупрехт, прости меня, Боже, —Он не умер сегодня, похоже».

Так и есть, этот плут оказался живой —В том поклясться могу я своей головой!Ибо из-за цепей и колодокБыл подвешен он за подбородок!

Оказалась веревка не в меру длинна,В чем видна палача-неумехи вина.Как посмели сего бракоделаПосылать на серьезное дело!

И покуда зеваки шумели кругом,Рупрехт в петле болтался недвижным бревном.Но закончилась эта морока,И бедняга без всякого прокаПод луною стонал одиноко.

Мы в гостях засиделись в тот день допоздна,На крестинах — как можно не выпить вина!Были мы веселы, бестревожны,Разве капельку неосторожны.

Не по-божески мимо проехать тогда,Коли с ближним твоим приключилась беда.Пусть разбойник и был многогрешен,Но… того…он же недоповешен!

Милосердно из петли его извлекли.Ведь о славной кончине легенды пошли!А чудесное это спасенье —Словно знаменье и наставленье.

Потому мы вдвоем, я и Пит Питерсон,Втихаря положили беднягу в фургон,Дома цепи заботливо сняли,Чтобы нам ни на что не пеняли.

Знала тайну одна только Элит, жена,Добродетельна и не болтлива она.Не хвалясь, я мужчина изрядный,Доверяю жене безоглядно.

Элит-умница лучший могла дать совет,С ней и с сыном, втроем, мы хранили секрет.Рупрехт пообещал, что исполнит завет!Мы уверены были всецело,Что благое содеяли дело!

Представляешь, как мы потешались тайкомНад молвою, что Рупрехт святыми влеком!Что Волхвы помогали беднягеВ таковой уцелеть передряге,

Что святая Урсула и тысячи девЗа бандюгу молили, ладони воздев.И Волхвам, и Святой, право слово,Дел хватало без черта кривого.

Стоя в гуще зевак, я и Пит ПитерсонЗубоскалили, можно сказать, в унисон,Ибо знали секрет и держали фасон.Мы людей дураками считали,Впрочем, сами от них не отстали.

Отче Кейф, но когда рассказал я жене,Что народ говорит, та ответила мне:Мол, те люди разумны бесспорно, —И восторг ее был непритворный.

«Уповал же разбойник на помощь святых!И по вере пришло воздаянье от них.Кто так ловко веревку накинул,Кто столь славно кончину отринул?

Здесь никак не могло обойтись без чудес,Это ж ясно, что помощь явилась с небес!Вас же с Питом вело провиденьеЗа усердное ваше раденье.

Благодарно и с трепетом должно понять.Что нам выпало в чуде участье принять!Три Волхва и святые хранители —Столь нечаянные покровители!

Вот какая троим нам оказана честь —Мы должны этот факт непреложно учесть,Подозреньями душу свою не бесчесть».Отче, так рассудила супруга,Убедив в том и Сноя-супруга.

Святый Боже, как мог на святых я грешить,Что злодея мешали они порешить!Коль висел бы он прочно, не худо, —Тут святые явили бы чудо!

Если недоповешен, — валяй, доповесь,А иначе, палач, для чего же ты здесь?Справь работу сперва, а потом куролесь!От повторного к петле визитаТы меня бы избавил и Пита!

Кейф, мы Рупрехту пищу давали и кров.Наконец-то откормлен он стал и здоров.И, его отпуская из дома,Знал я — жизнь его свыше ведома.

Не свершивши добра, не обрящешь и зла.Так не мыслю, но скверные вышли дела:Лиходею — и казнь не наука,Да и петля ему — не порука.

Отче Кейф, как настала вчерашняя ночь,Разбрелись мы по спальням с домашними прочь.Рупрехт вывел из стойла лошадку,Он и упряжь добавил вприкладку.

Но ворочалась Элит, не в силах уснуть,Догадалась, что лошадь хотят умыкнуть.Разбудила меня, растолкалаИ понудила сцапать нахала!

Моя славная Элит смекнула меж тем,Кто кобылу увел, и куда, и зачем.Не успели курнуть мы — по тропамКони рысью неслись и галопом.

Уверяю, что был это вовсе не сон, —Как скакали мы, я и мой Пит Питерсон!Без луны же окрестность безвидна.Участь наша была незавидна.

Но мы знали округу, считай, назубокИ нагнали мерзавца, проделав рывок.Чуть ножом не был я отоварен!Рассуди, отче Кейф, сколь коваренТот, кто должен быть мне благодарен!

Мы скрутили его, мы связали его —Всё же были вдвоем супротив одного!Удалось обратать нам детину —Мне и Питеру, славному сыну.

Мы опутали вора с макушки до пят,Чтобы сверзиться подлый не смог супостат.Оказалось веревок в достатке.Приторочили вора к лошадке.

«Пит, с тобой мы нарушили Божий закон:Ведь укравший спасения будет лишен.Пусть возьмут нас с тобою под стражу,Но должны возвратить мы покражу».

На бандюгу надели его кандалы,Дабы не было нам за чужое хулы.Как мы к виселице торопились! —Ведь на важное дело стремились:Нам не надо, чтоб люди глумились.

Как и давеча, петля висела, цела.Мы веревку отмеряли, — что за дела!Что палач недоделал почином,Было кончено махом единымМной и Питером, доблестным сыном!»

ШЛОМО КРОЛ{105}