Игорь Иртеньев - Повестка дна (сборник) Страница 4

«Иван Сергеевич Тургенев…»

Иван Сергеевич Тургенев,Полузабытый нынче гений,Едва ли мог предполагать,Что некий стихоплет ИртеньевДерзнет когда-нибудь слагать

Свои рифмованные вирши,Где что ни слово – полный бред,На языке, что всех превыше,Которого прекрасней нет.

На том великом и могучем,Что нашего отличья знак,Которым, сколь его не учим,Не можем овладеть никак,

Поскольку, ткни его едва,Собьешься тут же с панталыку:ГЛОНАСС, КАЛИНА, БУЛАВА –Кто раз услышал те слова,Тот не забудет их музыку.

И вот России вдалеке,Хотя не то чтоб так уж очень,По милой родине в тоскеВо мраке наступившей ночи,

Пишу на этом языке,Пока еще хватает мочиИ сил сжимать перо в рукеСкорей толчковой, чем рабочей.

«Когда пленительных созвучий…»

Когда пленительных созвучийВ душе вскипает торжество,Что мир мне этот злоебучийИ обитатели его?

Что мне их жалкие потуги,Их мельтешня и копошня,Их толстожопые подругиИ худосочная родня?

Судьба ли в этом виновата,Слепой ли рок тому виной –Меж нами пропасть в три обхватаИ восемь метров глубиной.

«Полагают цель поэта…»

Полагают цель поэтаРвать бутоны наслажденья.Да херня, скажу все это,Извини за выраженье.

А бачок, что не сливает?А смеситель, что накрылся?Знал бы я, что так бывает,На дебют когда пустился.

Чтобы гребаную дачуСодержать хотя бы как-то,В день по три стиха фигачу,Я фактически де факто.

Если ж вдруг трубу в сортиреВ минус тридцать прорывает,То не то что по четыре,А по пять порой бывает.

А когда бы адвокатомЯ родился бы в рубашке,Был бы толстым и богатым,В день имел бы по пятнашке,

Как какая-нибудь ПадваИли таже Кучерена.Мне стихи писать не в падлу,Но обидно охеренно.

Пушкин! Стоять!

В Мосгордуме в очередной раз обсудили перенос памятника Пушкину и пока оставили поэта в покое

Народные избранники,Расправьте ваши лбы.Видать, сорвало краникиВконец у вас с резьбы.

Да можно ли, имеючиМозгов хоть граммов пять,Под Александр СергеичаСтоль яростно копать?

Он наше все и более,Чтоб знали вы, того.Не зря когда-то в школе яЗазубривал его.

Сперва вы власть захапалиНезнамо почему,Теперь своими лапамиВы тянетесь к нему.

А он не стол обеденный,Не кресло, не буфет,А он, примите к сведенью,Великий наш поэт,

Поставлен не для мебели,А для отрады глазОн был, когда и не былоЕще в помине вас.

Так пусть на прежнем месте онСтоит, коль уж судьба,На бывшие «Известия»Косясь из-подо лба.

«Вот он сидит, в окно глядит…»

Вот он сидит, в окно глядит,Весь день как падла,И вдруг такое залудит –Хоть стой, хоть падай.

И ты попробуй разбери,Тем боле вчуже –Что у поэта там внутри,А что – снаружи.

«Разводит Горький шашни…»

Разводит Горький шашниНа Капри со снохой,А граф Толстой по пашнеКанает за сохой.

«Камаринского» пляшетЕсенин в кабаке,А граф как карла пашетВ дырявом армяке.

Пуляет МаяковскийВ себя, позоря ЛЕФ,Но граф наш не таковский,Не из таких наш Лев.

Не записной оратор,Не сетевой трибун,Но истовый оратай,Родимых бразд топтун.

Он сапоги тачает,Глаза продрав едва,Он, как насос, качаетГражданские права.

Имен сравнимых много льВ словесности моей?Пожалуй, только Гоголь –И тот, боюсь, еврей.

«Обидно до соплей, что я еврей…»

Обидно до соплей, что я еврей,Ведь мог бы русским запросто сказаться,Национальность маменьки моейМог попросить у тетеньки из ЗАГСа

Вписать в ту пресловутую графу –Авось и не превысилась бы квота,Всего делов-то, извиняюсь, тьфу,Говна-то пирога делов всего-то.

Уверен, что пошла навстречу мнеОна б легко за шоколада плитку,И стал бы я известен всей стране,Ужо, глядишь, свезло бы недобитку[3].

Я стал бы ослепительно красив,Как бы сойдя с полотен Глазунова,Слух обо мне прошел по всей Руси бТуда-сюда и возвратился б снова,

Чтоб знали наизусть мои стихиТе, кто букварь-то сроду не читали,Чтобы меня хотели бы верхи,Чтобы низы могли, хотя едва ли,

Чтобы контрольным поцелуем в лоб[4] –Патриотичен, чист и благолепен –Похожий на залупу З. ПрилепинМеня благословил, сходя во гроб.

«Нет в мире правды, господа…»

Нет в мире правды, господа,И счастья тоже нет,И я жалею иногдаО том, что я поэт.

На что уж Бродский был кобель,Куряка и алкаш,Но получил свой Prix NobelЗемеля бывший наш.

А тут не куришь и не пьешь,Про баб забыл давно,Но так без цацки и помрешь,Как полное говно.

«Когда женился я на Алле…»

Когда женился я на Алле,Моей теперешней жене,Мне женщины в лицо плевали,И вслед бросали камни мне,

И черной грязью поливали,И двери мазали дерьмом,Но подженился я на Алле,Поскольку не блистал умом.

Я б и на них женился тоже,Сжигаем половым огнем,Но Алла всех была дорожеИ дорожает с каждым днем.

«Жизни прожитой по ходу…»

Жизни прожитой по ходуВ суматохе мелких делК человеческому родуЯ заметно охладел.

Человек, увы, не птица,Не даны ему крыла,В чем мы можем убедиться,Прыгнув на пол со стола.

Ладно б только не могли быМы по воздуху летать,Но и в море, словно рыбы,Не умеем обитать.

Ибо там мы без скафандраСмерть найдем себе на дне.И гореть, как саламандра,Нам не нравится в огне.

Потому что в этом мире,Грош которому цена,Из стихий числом четыреНам подходит лишь одна.

Да и с той, как ни обидно,Скоро сверзимся стези.А других пока не видноВ непосредственной близи.

Дядя Степа и коллапс

Завалило снегом трассу,Нет для транспорта пути,Все труднее час от часуЭту трассу разгрести.

Наш народ в бою не робок,Телом бел и духом смел,Но лекарство против пробокТак найти и не сумел.

От Москвы до Ленинграда,Что теперь Санкт-Петербург,Несусветную преградуВозвела погода вдруг.

Нет, не просто время годаИ отрада для ума,Но, скорее, враг народаНаша матушка-зима.

А народу не до шуток:Без воды и без еды,Почитай, уж трое сутокНи туды и не сюды.

Это ж срам на всю Европу,Это ж полный караул!– Эх, сюда бы дядю Степу, –Кто-то жалобно вздохнул.

Вся надежда на Степана:Наш Степан не подведет,Даже если с дельтапланаНенароком упадет.

Он зиме ужо ввалил бы,Он бы нас, убогих, спас,Он бы мигом разрулил быЭтот транспортный коллапс.

…Но сидит Степан СтепановВ белокаменном Кремле,Полон замыслов и планов,С тяжкой думой на челе.

За высокою стеною,Самый близкий и родной,Связь с великою страноюОщущая всей спиной.

«Гляжу – в стакане плещется вода…»

Гляжу – в стакане плещется вода.Ну, думаю, опять землетрясение.Куда бежать? И где искать спасения?Ответа два – нигде и никуда.

«Завесу тайны приоткрою…»

Завесу тайны приоткрою:Тому назад с полсотни летЯ жил с Раисой, медсестрою.В хорошем смысле. Как сосед

По необъятной коммуналке,Набитой нищей голытьбой,Где зачастую перепалкиПереходили в ближний бой.

Муж у Раисы был татаринС неброским именем Ахмет,Ахмета был элементаренПсихологический портрет.

Высокой страсти не имеяК сложению слогов в слова,Он не читал Хемингуэя,И до пяти считал едва.

Духовно крайне небогатыйПростой советский человек,Ахмет был дворник и лопатойВ часы досуга чистил снег.

…Утехи наши были жалки,А секс бесхитростен и сер,Мы жили в нищей коммуналкеПо имени СССР.

Мы жили наравне со всеми,Хотя по разным адресам,Друг с другом оттепели время,Сверяя по ручным часам,

И до седых мудей дожили.А те, кто померли давно,Про них пусть песен не сложили,Но сняли клевое кино.

«Хоть по жизни я и не философ…»