Кайсын Кулиев - Раненый камень Страница 6

ВРЕМЯ

Твои мне на заре алели розы,Они светили ярко, как любовь.Я на твоих штыках в ночи морознойЗамерзшую — сквозь иней — видел кровь.

Все пули, что в твои попали крылья,У нас в сердцах застряли — в глубине.Снега равнин мы кровью обагрили.Горели мы не раз в твоем огне.

Порой ты спотыкалось, и с тобоюМы спотыкались тоже в трудный час.Ты горький яд давало нам порою,Но все же знамя красное для нас

Осталось тем же. Мы не забывали,Что цвет его — цвет зорь грядущих дней,И, падая, его не отдавалиСвоим врагам, врагам судьбы твоей.

Зря без отцов детей ты оставляло.Но дети подросли, и вышли в бой,И погибали, снег глотая талый,Презрев обиду и гордясь тобой.

Твоей неправоты мы знали силу.Но в горький час — сыны своей земли —Мы были с нею, зданья возводили,Растили виноград и скот пасли.

Дорога к счастью через кровь и грозыВсегда вела. Жизнь вовсе не проста:Ей часто служат вместе меч и роза,И будущим живет она всегда.

Плоды и мед ты, время, мне давало,Но часто пил я горечи вино.Твоя мне копоть поры забивала —Твои рассветы видел все равно.

Пусть часто было трудно нам с тобою,Вершиной ты касаешься небес.Частица леса — дерево лесное.Я — дерево твое, ты ж, время, — лес.

Ломает буря дерево, но все жеРастут деревья, снова зелены,Нет, зимним бурям лес не уничтожить,Он все равно, качаясь, ждет весны.

Но гибнуть больно дереву живомуИ речке тоже грустно высыхать,Хоть без нее хватает водоемов,Ей хочется самой журчать, сверкать.

Ты, время, созидаешь неустанно.На грозы и цветы твои смотрюИ, забывая штыковые раны,Грядущих дней приветствую зарю.

Как скучно б стало жить, когда б моря и горыИсчезли вдруг совсем, навек, с лица землиИ не было б у нас ни синего простора,Ни этих гордых гор, белеющих вдали.

Нет, если б даже мы о них не знали, все жеМы б отыскали их — я верю — все равно.Шумите же, моря, — на небо вы похожи!Белейте, гребни гор, как вам белеть дано!

В аплодисментах ли артиста счастье?Нет. Если зал в одно соединенСудьбой Отелло, зал над ним не властен.Не до похвал. Отелло — это он.

Он видит только ширь большого моря,Блеск нестерпимый горестного дня,Когда со всей землей он был в раздоре.Он только-только вышел из огня…

Да, раны, нанесенные любовью,И раны, нанесенные войной,Болят равно, равно нам стоят кровиИ жгут нам сердце жгучестью одной.

Ведь нам, еще когда вошли мы в силу,Чтоб научились радость мы беречь,С цветами вместе юность меч вручила,И это наша жизнь — цветы и меч.

Сожженной Хиросимы горький дымПроник в мой дом, и я опять страдаю.И дым Освенцима ползет за ним.Чернеет он, мне душу угнетая.

Земля — нам дом родной, единый дом.Когда в нем праздник, я его участник.Смеюсь, пляшу — все ходит ходуном.Но если в нем несчастье, я несчастен.

Мы все — ограда дома. Силой всехОн устоять способен в наше время.Кто это сердцем понял — Человек:Пить может из одной реки со всеми.

На праздниках твоих пляшу я всласть,Дом, где я рос, — земля моя большая.Но в день беды готов я мертвым пасть,Пасть, твой порог врагу не уступая.

Зловещие слова — Майданек, Бухенвал,Освенцим — пахнут кровью и сегодня,В них о погибших тяжкая печаль.Она ничуть с годами не проходит.

Я в шуме ветра слышу песнь о ней,Когда он вдоль ущелья пролетает.Ждут матери поныне сыновей —То по ночам для них ветра рыдают.

Майданек, Бухенвальд все снятся нам,Как сжечь язык — слова промолвить эти,Как будто там, убит, упал я сам,У проволоки ржавой на рассвете.

На горы выпал первый снег.О, если б так ты мог прислатьВесть о себе! Но вести нет,И ждет ее годами мать.

Как весть горам, был в эту ночьСнег, первый снег за этот год.За ночью ночь уходит прочь,Весть о тебе так не придет.

Ты — там, где не гремит гроза,Где снег вовеки не пойдет.Жестокость ясные глазаТвои закрыла. Мать все ждет.

Шел ночью снег. О, если б такВесть о себе ты мог прислать!Но затерялась весть в годах,И ждет ее все время мать.

О, мысли горькие о тех,Кто не вернулся в отчий дом!О них ли весть внезапный снег?Нам не узнать вовек о том!

Моря и океаны. Я немалоО них узнал. Они, как жизнь, мощны.Их мать моя ни разу не видала,А я люблю их, мне они нужны.

Но речка, что скалу насквозь пробила,—Она мне удивительней стократ:Ведь из нее веками предки пили,И каждый был воде прозрачной рад.

Мой детский лепет повторяя странно,Она несется вниз, шумит, поет.И вижу я моря и океаны,Когда смотрю в теснине на нее…

НОЧЬ И РАССВЕТ

Днем вижу платаны и слышу веселыйПлеск речки. И вновь мои мысли ясны.Днем вижу я зданья, где жить новоселам,А ночью мне снятся кровавые сны.

А ночью — война, мое мертвое тело,И мать в черной шали рыдает по мнеВ ауле. Я ж, холм обхватив обгорелый,Лежу. Не вернусь я — погиб на войне.

Днем радуюсь белым Эльбруса вершинамИ девушкам, чьи так улыбки нежны,И книгам, и школьным товарищам сына,А ночью я вижу кровавые сны.

А ночью опять генеральские лицаИ стрелки на картах. Проснусь… И опятьМне снятся бездомные люди, мне снится,Что некому мертвых земле предавать!..

Рассвет. Выбегаю, себя забывая:Все живо — деревья, дома и цветы!На небо смотрю — облака проплывают.Жизнь, ты не сгорела, в цветении ты!

Рассвет. Все светлей небеса над домами.Все — школы, кино — как всегда, как вчера.А ночью тревожно: враг снится и пламя,В котором сгорает большая гора.

Поэт, ты тревожней душой, чем другие.О Пушкин! Твой стих так просторен, богат.Мне нравятся неба тона голубые,Неужто их в черную пыль превратят!

Рассвет. О земля! Если ласточка-птицаСломает крыло, боль и то так остра!Рассвет. Он повсюду, он в окна стучится.Вновь, радуя сердце, белеет гора!..

«Право же, трудно и мне»,—Раненый камень об этомС кем говорил в тишине?С сумраком, что ли, с рассветом?

Мне ли помог в этот миг,Раненый и одинокий?Камня язык я постиг,Камня я понял уроки!

«Вынес я все в трудный час»,—Камня услышал я слово,И по земле своей сноваШел я, у камня учась…

«Растет ребенок плача» — есть пословица.Но если плач ребенка слышу вдруг,Так больно сердцу моему становится,Как будто горы в трауре вокруг.

Я помню, как детей беда военнаяГнала в крови, средь выжженных путей.Мне кажется: рыдает вся вселенная,—Когда я слышу плачущих детей.

ВОСПОМИНАНИЯ