Агата София - Серый морок дневного неба. Ad libitum, или От фонаря на коду. Маноромижор (сборник) Страница 6

Сулико

Ты – в облаках.

В месте, где сон перепутан с явью, а фантазии обретают реальные очертания, где вместо крови по твоим жилочкам течет его голос, наполняя их, растягивая до болезненной тонкости, а потом нежно пульсирует, лаская, исходящими от него горячими токами. Он и бьется твоим пульсом, его голос звучит в тебе. Обладатель же его и сам не знает, какое действие его голос оказывает на тебя… или, возможно, знает это даже слишком хорошо.

Музыка – лишь его профессия, его голос – лишь инструмент, так он говорит.

Ты улыбаешься в ответ и молчишь о том, что его голос – твое величайшее наслаждение. Твое естество откликается на него, как струна на смычок.

Как другие люди, узнавая друг друга, радуются тождеству мироощущений в цвете, вкусе или запахе, так вы открываете свои совпадающие «попадания в такт» в музыке, самой разной и подобранной им только по одному признаку – признаку ее совершенства.

Он надевает на тебя наушники и внимательно всматривается в тебя, ждет малейших признаков твоей реакции на то, что ты слышишь.

Этого не подделать, это видно по безотчетным движениям твоего тела, по глазам, и вначале ты остерегаешься случайного несовпадения, непопадания в его волну. Но напрасно! Выясняется – вы даже дышите в такт…

«Так бывает?» – ты спрашиваешь саму себя?

Однажды, поздней ночью, больше похожей на предрассветное время, лежа без сна, вы открываете для себя наивысшее наслаждение, какое только можно испытать двоим в такой ситуации – вы звучите дуэтом. Максимально тихими голосами, боясь накликать слишком скорый приход утра поете на два голоса первую пришедшую на ум песню.

Это – «Сулико». Неважно, что вы знаете слова не дальше первого куплета. Важно то, что вы с самым тщательным старанием исполняете ее в абсолютно диссонансный интервал – увеличенную кварту.

Это непросто, но вам удается миновать все подводные камни в виде возможных фальшивых нот, и когда это происходит…

Что может сравниться с этим?

…Когда твоя новая приятельница-однокурсница вдруг спрашивает:

– А увеличенная кварта, это типа… терции? – ты с ужасом понимаешь, что тебя слишком занесло.

Ты должна ей объяснить, она ждет ответа на вопрос.

Ты настолько привыкла общаться с Иркой и говорить с ней на одном языке, что тебе даже в голову не сразу приходит, как это объяснить.

Зачем вообще ты ей это рассказала. Ирка – единственная, кто бы мог тебя понять, и она единственная, кому ты не можешь этого сказать. Ты ощущаешь тоску по вашим прежним доверительным отношениям. А с кем ты можешь поговорить об этом, с ним? Тебе даже сложно представить, что бы он мог тебе на это сказать, чем утешить. Как все запуталось.

Вызов

…Твоя приятельница-однокурсница даже не пытается скрыть брезгливости. Ты не просто сказала ей лишнее, ты просто сошла с ума, что вообще говорила ей хоть что-то, ты видишь это в ее взгляде. Ее лицо сейчас похоже на хитренькую лисью мордочку, а вся она – на счетовода, прикидывающего дивиденды в уме.

А на что ты надеялась, на понимание? Почему именно она должна была тебя понять, потому что просто попалась под руку в нужный момент?

Ты даже не сожалеешь. Тебе досадно. Вероятно, твоя судьба причинять кому-то боль.

В конце концов, ты сделала то, что подспудно хотела – бросила свою воображаемую плоть на растерзание. Теперь осталось только ждать. Но ты, конечно же, переживешь это, потому что есть он, ради кого ты пройдешь через это.

…А у него что-то не ладится. Он ждет звонка, приглашения или чего-то в этом роде. Ты ведь знаешь о его делах здесь, в твоем городе, только то, что он сам тебе считает нужным сообщить. Ты застаешь его не первый день за странным занятием. Он сидит задумавшись за столом, что-то пишет. На столе стоит аквариум средних размеров, оставленный хозяевами квартиры. Рыб в нем нет, только улитки.

Время от времени они всплывают на поверхность глотнуть воздуха. И также время от времени он не дает им этого сделать. То, что было вначале шуткой, чтобы вызвать твой благородный протест и в шутку дать тебе прозвище: «Защитник всех лягушачьих прав», – превратилось в жестокую игру.

О ракушках ли тебе думать, когда в твоей жизни происходит такое! Но вечером ты с ужасом обнаруживаешь, что его несколько дней вынужденного ожидания звонка стоили жизни одной из них.

– Ну вот, – говорит он с каким-то садистским удовольствием, хоть и с улыбкой, которая сейчас тебе кажется совершенно неуместной: – Она не справилась с ухудшающимися обстоятельствами жизни…

Ты не выдерживаешь, бежишь в сторону ванной. Нет, тебе не плохо, тебе катастрофически плохо. Ты рыдаешь в полотенце и просишь прощения у всех улиток за его злость, или как там это еще называется.

Конечно, он тебя успокаивает, конечно же, раскаивается в собственной жестокости. Собственно, он же не хотел, можно все объяснить, и это ведь только улитка…

А на следующий день раздается долгожданный звонок и улиткам ничего больше не угрожает.

Хорошо

И все-таки какой-то холодок остается у тебя в душе. Его не может растопить даже сладость вашего примирения и привнесенная в нее острота: «так ярко светит после бури солнце», хоть она так хороша, что ты, невольно, этой буре отдаешь должное, если бы не она…

…Все случается слишком быстро. Твое недавнее откровение с однокурсницей приносит скороспелые плоды. Она сама встречает тебя у входа в институт, да что там, – вовсе ждет тебя специально, чтобы сообщить главную, она думает, для тебя, а выходит – для нее самой новость.

Сколько в ней праведного пионерского задора, ты бы оценила это, но тебя еще «тянет» этот внезапный холодок между тобой и им, и ты слушаешь ее рассеянно. До тебя быстро доходят ее слова, но она, не видя твоей бурной, на что она, вероятно, рассчитывала, реакции, спешит повторить тебе еще раз:

– Да! Я сделала это! Нельзя жить во лжи! Надо уважать друг друга. Я сказала Ирке, все, как есть!

– Хорошо, – ты произносишь это тихо, но четко и тут же обходишь ее, направляясь дальше в недра здания.

– Хорошо… Хорошо? – однокурсницу выворачивает на девяносто градусов, затем еще на столько же. Она поворачивается как болванчик на одном месте, и еще раз потрясенно спрашивает: – Хорошо?

Уже не понятно, к кому она обращается, и кто-то из параллельного потока заговаривает с ней, что-то отвечая в шутку. Она так и остается стоять там, где ты ее оставляешь.

Ну, что же ты? Случилось то, что ты не то чтобы ждала, но тебе даже этого хотелось. А ты… понимаешь, что это сейчас очень не вовремя.

Вот если бы немного раньше или немного позже. Еще ты понимаешь, что надо будет встретиться с Иркой и что-то ей сказать. Отмолчаться не получится, хотя бы ради того, что когда-то было вашей дружбой. Конец.

На тебя находит невероятная усталость, просто опускается тебе на плечи тяжелым пледом. Есть ли в тебе раскаяние? Ты не просто задаешься этим вопросом, пока выискиваешь глазами Ирку, ты буквально просеиваешь свою совесть (хотя кто-то подозревает, что у тебя ее вовсе и не было никогда) и не находишь ее. А ведь должно быть, а почему-то нет.

Вот, наконец, вы увидели друг друга. Идете навстречу друг другу, по дороге отмечая более чем заинтересованные взгляды однокурсников. Похоже, о том, что «во лжи жить нельзя», они уже в курсе.

Встречаетесь и отходите к стене, освобождая дорогу другим, спешащим по своим делам студентам.

Обе молчите и смотрите друг на друга. Ты не выдерживаешь, в тебе есть чувство, что ты должна что-то сказать первой:

– Ир…

– Да не надо ничего говорить! – Ирка словно заготовила эту свою речь: – Это… Просто это все, Вик!

– Когда ты узнала? – сама не понимаешь, зачем ты это спрашиваешь.

– Что? А! Вчера… Он в порядке? Ну, конечно в порядке, зачем я спрашиваю. Не говори ничего… никогда… мне… не разговаривай со мной больше никогда, хорошо?

– Хорошо… – ты сегодня уже второй раз произносишь это слово с противоположным значением.

Все как обычно, собственно. Что поменялось? Внешне – ничего! Ты с кем-то общаешься на курсе, с кем-то – нет. С Иркой – нет.

Горько

Тебе горько. Ты должна вынести это одна. Жаловаться ему ты не будешь. Вы это не обсуждаете. По его мнению, обсудили же вы все это в самом начале, он не будет к этому возвращаться. Да и на что тебе жаловаться? Ты выиграла, что ж тебе еще? Просто быть счастливой не пробовала?

А ведь все, что с тобой происходит, – это и есть твоя жизнь.

Те вечера, когда должна быть дома, ты все равно с ним.

Он непременно звонит тебе, когда твои дети уже спят, и вы говорите по телефону. Говорите так, будто не виделись не дни, а годы. Вы не можете напиться друг другом и вешаете трубку с обоюдным сожалением.

Он полон идей, его дневное время часто занято разнообразными встречами, иногда и вечернее тоже.

Однажды ты приезжаешь к нему и застаешь… нет, никого в квартире ты не застаешь. Ты застаешь нечто, повисшее в воздухе, как теперь говорят – «послевкусие чужого наслаждения».