Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2 Страница 9

21 октября 1920

IV

При Понтии Пилате Ты распят,Согласно слову дивных откровений...Среди Израиля неверных чадКто пред Тобой тогда склонил колени?

И мрака страж, хранитель смерти, адЖдал в трепете последних повелений.И раб свободы, римлянин Пилат,Напрасно расточал слова сомнений.

Что истина? – звучал слепой вопрос,Как темный вызов дрогнувшего мира.Но пала власть всемирного кумира:

Ты, наш Господь, страдая, крест понес,При песнях в небе ангельского клира,И тайно погребен, в саду, меж роз.

21 октября—11 ноября 1920

V

Простою будь, душа, как голубица,Но мудрою, как прозорливый змей.Не только верь, но знай, дерзай и смейНевинной кровью тайно причаститься.

И древней книги ветхая страницаТогда предстанет для твоих очей —Вся соткана из солнечных лучей,И будет вся земля – как плащаница.

И поколеблются закон и весВ премудрости живых противоречий,И ты поймешь пророчество предтечи.

И голос тайный от святых небесНад этим миром прозвучит далече:Так! Иисус на третий день воскрес!

21 октября 1920

VI

Я верю, Господи! Ты вознесен!И вот звучат, как арфы, неба сферы.Тому на радость явь Христовой веры,Кому земля – как преходящий сон.

И взор земной виденьем изумленПространств без времени и сил без меры.А там, внизу, во мраке душной серы,Мир демонов мечом Твоим пронзен.

Ты одесную Бога. Звезды ждут...И вот, подлунный мир трубой волнуя,Архангелы во сретенье грядут.

И в голубых лучах, в любви ликуя,Тебе престолы благостно поютСвященное от века аллилуйя.

24 октября 1920

VII

Да, Ты грядешь со славою судить,И мертвые восстанут из могилы,Живым же будут радости не милыСлепой земли. И в миг порвется нить—

Последняя, что вяжет нас: – «не быть»Вдруг станет «быть». И станет мир постылым,Где нам, глухим, нечистым и бескрылым,Как в склепе суждено, стеная, жить.

И мир, внезапно ужасом объятый,Недавний пленник змейного кольцаслышит грома грозные раскаты.

И мы узрим сияние Лица...Не будет царству Твоему конца,Царь космоса и Человек Распятый!

25 октября 1920

VIII

Сонм ангелов, сих белокрылых стая,Тебя поет в святой голубизне.Но здесь душа, земная и простая,Изнемогает, Отче, в страстном сне.

И преклонив колени, у креста яМолюсь Тебе и Девственной Жене.И кажется, что небо, тихо тая,Спускается лазурное ко мне.

Так дышит Дух Святой везде, где хочет,В Нем утешение и в Нем залогСвободы тайной. Он один пророчит

Устами тех, кто землю превозмог.И Церковь меч о камень веры точитТобою, Дух и вечносущий Бог.

25 октября – 11 ноября 1920

IX

Теперь молчит Синайская гора,Но голос есть единой и соборной,Многообразной, светлой и упорнойСибиллы новой вечного добра.

На камне твердом, на кресте Петра,Закалена в огне святого горна,И с властью дьявола, всегда позорной,Она в борьбе от ночи до утра.

Апостольская Церковь! В правом гневе,Духовный меч, рази того, кто зол,Кто на змеином и отравном древе

Плод сладострастия легко обрел.Сей, Церковь, семена. Так в тайном севеЗалог любви и вечности глагол.

26 октября 1920

X

Во оставление моих греховЯ исповедаю одно крещенье.В благословлении святых отцовЧту мудрость тайную и посвященье.

И Господом назначенный уловВ купели светлой примет обновленье,—Так сетью Галилейских рыбаковСпасен был древний мир от заблужденья.

Крестись водой – и духом будешь свят.Ты был землей с рожденья обездолен,Страстями немощен и сердцем болен...

Но над тобой теперь священный плат,Отныне сам ты, как орел, крылатИ, как Христос, над смертью темной волен.

26 октября 1920

XI

Так, нам разлука сердце больно вяжет,И вся земля – как будто солнца тень;Мы знаем смерть, что камнем темным ляжетНа уходящий в ночь ущербный день.

Пусть красота в могучем горном кряжеПленяет душу; пусть лесная сеньПрохладой дышит; это небо дажеПусть напевает нам любовь и лень;

Но я не раб, земля, земному раю,Где каждое мгновение – как сон;Не верю я в улыбках светлых маю,

Когда звучат молитвы похорон...Так я, как Лазарь, в гробе погребен,Но мертвый – мертвых воскресенья чаю.

26 октября – 16 ноября 1920

XII

Не плачь, не бойся смерти и разлуки,Ужели таинства не видишь ты,Когда угаснут милые чертыИ твой любимый вдруг уронит руки,—

И так уснет, от нашей темной мукиОсвобожденный в чуде красотыНеизъяснимой! Так и я, и тыОсвободимся вмиг от мрака скуки.

Тогда легчайшая, как сон, душаВ нетленной плоти станет как царица.И человек, землею не дыша,

Вдохнув иной эфир, преобразится.И будет жизнь, как солнце, хороша,И отошедших мы увидим лица.

26 октября 1920

Эллис

Из цикла «Гобелены»

I

Шутили долго мы, я молвил об измене,Ты, возмущенная, покинула меня,Смотрел я долго вслед, свои слова кляня,И вспомнил гобелен «Охота на оленей».

Мне серна вспомнилась на этом гобелене,—Насторожившись вся и рожки наклоня,Она несется вскачь, сердитых псов дразня,Бросаясь в озеро, чтоб скрыться в белой пене.

За ней вослед толпа охотников лихих,Их перья длинные, живые позы их,Изгиб причудливый охотничьего рога...

Так убегала ты, дрожа передо мной,Насторожившись вся и потупляясь строго,И потонула вдруг средь пены кружевной.

II

Вечерний свет ласкает гобелены,Среди теней рождая строй теней.И так, пока не засветят огней,Таинственно живут и дышат стены;

Здесь ангелы, и девы, и сирены,И звезд венцы, и чашечки лилей,Ветвей сплетенья и простор полей —Один узор во власти вечной смены!

Лишь полусумрак разольет вокругКапризные оттенки меланхолий,Легко целуя лепестки магнолий,

Гася в коврах, как в пепле, каждый звук,Раздвинутся, живут и дышат стены..Вечерний свет ласкает гобелены!

III

Дыханьем мертвым комнатной весныМой зимний дух капризно отуманен,Косым сияньем розовой луныЗдесь даже воздух бледный нарумянен;

Расшитые, искусственные сны,Ваш пестрый мир для сердца сладко-странен.Ты не уйдешь из шелковой страны —Чей дух мечтой несбыточною ранен.

В гостиной нежась царствует весна,Светясь, цветут и дышат абажуры,Порхают попугаи и амуры,

Пока снежинки пляшут у окна...И словно ласки ароматной ванны,Ее улыбки так благоуханны.

IV

Как облачный, беззвездный небосклон,И где лазурью выплаканы очи,В предчувствии однообразья ночиПодернут тенью матовый плафон,

И каждый миг – скользя со всех сторон,Она длиннее, а мечта короче,И взмахи черных крыльев все жесточеТам, у пугливо-меркнущих окон.

И в залах дышит влажный сумрак леса,Ночных теней тяжелая завесаРазвиться не успела до конца;

Но каждый миг все дышишь тяжелей ты,Вот умер день, над ложем мертвецаЗаплакали тоски вечерней флейты.

V

Как мудро-изощренная идея,Вы не цветок и вместе с тем цветок;И клонит каждый вздох, как ветерок,Вас, зябкая принцесса, Орхидея;

Цветок могил, бессильно холодея,Чьи губы лепестками ты облек?Но ты живешь на миг, чуть язычокКровавых ран лизнет, как жало змея.

Ты как в семье пернатых, попугай,Изысканный цветок, вдруг ставший зверем!Молясь тебе, мы, содрогаясь, верим

В чудовищный и странно-новый рай,Рай красоты и страсти изощренной,Мир бесконечно недоговоренный.

VI

Роняя бисер, бьют двенадцать разЧасы, и ты к нам сходишь с гобелена,Свободная от мертвенного пленаТончайших линий, сходишь лишь на час;

Улыбка бледных губ, угасших глаз,И я опять готов склонить колена,И вздох духов и этих кружев пена —О красоте исчезнувшей рассказ.

Когда же вдруг, поверив наважденью,Я протяну объятья привиденью,Заслышав вновь капризный менуэт,

В атласный гроб, покорна лишь мгновенью,Ты клонишься неуловимой тенью,И со стены взирает твой портрет.

VII