Геннадий Падаманс - Первостепь Страница 45

Двойной Лоб и теперь не торопился, не подгонял малыша. Львы не вернутся. А если вернутся, всё равно он детёныша отстоит. Никто никогда не сможет их разлучить. Никто не порушит их стадо.

Заржали лошади, застучали копыта. Завизжала несчастная жертва. Должно быть, Сильная Лапа вцепилась ей в горло… Двойной Лоб почуял Рыжегривого. Грозный убийца как устрашающий призрак скользил в ночной мгле. Спешил к своим львицам. Львицы всего лишь большие детёныши в сравнении со львом. Одним своим рыком разгонит лев всю стаю львиц и первым набросится на поверженную добычу. Двойной Лоб не раз уже видел такое. Но никогда той добычей не были мамонты. И никогда Рваное Ухо не будет добычей, ничьей, покуда он жив. Никогда.

Они идут хитрым путём. Как хитрила когда-то Старая Мамонтиха, так хитрит теперь и Двойной Лоб. До реки совсем близко, но и до двуногих близко тоже. Конечно, двуногие станут думать, что мамонты поспешили к реке, к которой так долго стремились. Так будут думать двуногие – и просчитаются. Потому что мамонты сделают крюк. Сначала они сделают маленький крюк, потому что им всё же нужно напиться перед дальней дорогой. Они напьются, поедят и быстро пойдут дальше, чтобы сбить с толку врагов. Они пойдут прямо в степь, будто хотят вернуться к местам зимовки, будто заранее спешат туда, ведь им теперь долго идти с малышом. Они обманут двуногих. Они отойдут подальше в степь, затем свернут к предгорьям и снова выйдут к реке, только как можно дальше от людей. Так наверняка сделала бы Старая Мамонтиха, и так без неё сделает Двойной Лоб. Двуногие больше не выследят мамонтов. Никогда.

Незадолго перед рассветом они остановились. Детёныш серьёзно устал, а Двойной Лоб хотел спать. Детёныш улёгся между передними ногами взрослого мамонта, и тому пришлось спать стоя. Мамонт умеет спать стоя, и ему даже снятся высокие сны, но на этот раз Двойной Лоб только дремал, не смыкая глаз, потому что львы бродили неподалёку и гиены хихикали рядом.

А когда рассвело, степь накрыл холодный туман и надолго сбил запах реки.

****

По обычаю, шаман разбил свою палатку на закатной окраине лагеря. Сразу за палаткой вздымается пологий холм, за которым в лощине болото, ещё дальше к ночной стороне соединяющееся с рекой. Очертания холма полностью съедены густым туманом, а вот из болота в лощине позади холма как будто доносится кваканье. И это кажется странным. Никогда раньше не слышал здесь кваканья Режущий Бивень. Может, это другие лягушки, не из болота?

Он остановился перед пологом временного укрытия, собирается с мыслями. Но низкий полог откидывается сам, изнутри возникает искореженное глубокими морщинами лицо Большой Бобрихи, бездетной жены шамана. У неё на диво редкие белесые брови, такие обычно бывают у лгунов, у тех, кто лишён стеснительности.

– Шаман беседует с духами. Подожди пока там, – она протягивает руку в туман, где, как знает пришедший, вкопана в землю специальная сосновая чурка для отдыха.

Режущий Бивень садится. Похоже, сидеть тут ему долго. С шаманом всегда так.

Он думает о Чёрном Мамонте. Ведь он недолюбливал его. Однако никогда между ними не было стычек или плохих слов. Никогда. Но на Осенних Оргиях, на большом празднике, когда все сходят с ума, когда любой может сойтись с чужой женой и даже с женщиной из своего клана, и даже с собственной матерью – на Осенних Оргиях Чёрный Мамонт гонялся за едва созревшей Чёрной Ивой и овладел ею при всех. Режущий Бивень стоял в стороне, будто бы веселился, но не мог глаз отвести от этой пары. «Какие они чужеродные», – морщился он. «Зачем она с ним?.. Какой глупый праздник». Степная Лисица тянула его, стремясь повалить, а он отбивался шутливо и тайком наблюдал. И когда взял он Степную Лисицу, когда она его взяла, он всё ещё думал о чужеродности. О несовпадениях жизни. Тогда уже он решил, что возьмёт Чёрную Иву в жёны. И клялся себе, что никогда не отпустит её на Осенние Оргии. Никогда.

И вот теперь Чёрный Мамонт почему-то умер. И они думают, это из-за того, что Режущий Бивень нарушил запрет, спал с женой. Режущий Бивень усмехается про себя: сколько глупостей у людей накопилось. Цепляются за старое, как древние старухи. Какой такой запрет он нарушил с Чёрной Ивой? Запрет касается охоты и подготовки к охоте. А после охоты вроде бы и нет уже запрета. Или всё-таки есть, пока не разделано мясо? Наверное, есть, шаман сейчас скажет, но всё равно, что бы тот ни сказал, всё равно Режущий Бивень не согласится, он заранее знает, что не согласится. Он спал с женой, когда по-ихнему нельзя, и от этого умер другой охотник? Нет, у него есть своя голова на плечах, никогда он не поверит в подобную чушь, нет здесь никакой связи, и пусть шаман говорит всё что хочет. Он не поверит. И не согласится. Нечего даже и думать об этом. Нечего думать.

Из чума шамана раздаётся негромкое пение. Режущий Бивень знает уже, для кого эта песня. Для Паи, первого духа-помощника, маленькой девочки, о которой Еохор всегда говорит: «Она такая болтунья, она бывает повсюду, всё видит и слышит, всё знает и мне передаёт». Она спит у шамана под мышкой, когда устаёт от своей болтовни. И шаману тепло под сердцем от её сна. Это первая кровь его матери, когда он появлялся на свет.

Всё чудно у шамана. Зловеще чудно. Теперешний охотник был маленьким мальчиком, когда умер прежний шаман. Но помнит того. Тело умершего отнесли далеко в степь, в тайное место, и уложили на помост из травы и веток. И ни один стервятник ни разу не клюнул безжизненный труп, ни одна гиена и ни один шакал не возжелали отведать мяса шамана. Даже степные мухи совсем не роились в том месте. Только солнце испепеляло ненужную плоть. А люди снялись со стойбища со всем своим скарбом и переселились на новое место. Никто никогда не пойдёт охотиться, собирать грибы, зёрна и ягоды там, где умер шаман. Никто никогда. Ни люди, ни звери.

Именно так и было. Хотя, конечно, Режущий Бивень не видел своими глазами могилу того шамана, никто не видел, кроме нескольких избранных, самых сильных, самых отважных, но нет повода сомневаться. Люди пугливо шептались, люди всё знали, и Режущий Бивень тоже знает. Возможно, даже знает больше других. Ведь он считается другом шамана. Помощником. Почти как тудин.

Тудин – это тот, кто толкует шамана. Кто назначается духами, чтобы присматривать за шаманом, ежели шаман не радеет о своих обязанностях. Тудином был Степной Орёл, прекрасный охотник, которого люди безоговорочно уважали. Его слово ценили, как и слово шамана, иногда даже больше. Режущий Бивень, конечно, тоже хотел бы называться тудином – а кто не хотел бы такого почёта? Но Режущий Бивень ещё совсем молод, у него недостаточно опыта, да и… духи должны назначать, а как это… как это может произойти, он даже не представляет. Но Чёрная Ива им бы гордилась, очень гордилась, если б считалась женой тудина.