Лариса Матрос - …Называется жизнь Страница 3

Только она положила трубку, раздался новый звонок. Эта была Анюта. Ее голос тоже был преисполнен счастья, и она сообщила, что Игорь уже все подготовил к тому, чтобы оформить документы для поездки в Россию весной следующего года. Пока он планирует их пребывание на год, а там видно будет. Инга давно слышала от зятя о его проектах перевести часть бизнеса в Россию, но не хотела верить, что это всерьез и реально. И вот…

Когда Игорь, глядя на своих быстро богатеющих ровесников, бросил университет, где он работал с момента приезда в США, и занялся собственным бизнесом, Инга с мужем были расстроены. Они хотели видеть в зяте, ставшем в России в 25 лет кандидатом математических наук, известного процветающего ученого с самым надежным в Америке статусом — полного профессора, для чего, по их понятиям, у него были все шансы. Но он изменил все свои планы, занялся бизнесом, который пошел, можно сказать, с самого начала успешно. Не только математический, но и житейский талант помогали Игорю «вычислять» ситуацию на рынке в прошлом, настоящем и будущем, что обеспечивало успех его все расширяющемуся делу.

— Мам, я так счастлива! — говорила Анюта повышенным от восторга голосом. — Я рада, что Катюшка будет учиться в московской школе.

Мать, с одной стороны, искренне радовалась счастью дочери, ее удовлетворенности жизнью и новым перспективами. С другой — вынуждена была с грустью констатировать, что Анюта, выражая радость от предстоящего отъезда, ничем не проявила тоску о том, что она снова будет разделена с родителями океаном, через который они семь лет назад перелетели ради нее, с самой вершины своих карьер в новосибирском Академгородке, которому отдали лучшие годы жизни.

В Америке им не довелось устроиться в одном городе. Но все же расстояние их разделяло небольшое — около часа перелета или около шести часов на машине, что позволяло им часто видеться и бывать вместе на семейных торжествах, праздниках, а Катюшке — проводить у бабушки с дедушкой летние, зимние, осенние и весенние каникулы.

По календарю осень уже перевалила за вторую половину, но в этом штате жара не перестала быть основной характеристикой погоды. Инга вышла за порог спальни и бросила в витиеватой формы водоем надувной матрас. Лучи солнца усиливали сверкание воды при малейшем ее колебании, что придавало бассейну вид подлинного, но сказочных размеров изумруда.

Инга стремительно погрузилась в воду, чтобы мгновенно преодолеть разность температур между водой и телом, но плавать, вопреки ежеутреннему правилу, не стала, а улеглась на матрас, отдавшись вместе с ним во власть движения воды. Легкое покачивание опять воспроизвело ощущения прошедшей ночи, и щемящая тоска по необратимой утрате в своей жизни чего-то существенного, важного повергла в уныние.

«Впадать в уныние — большой грех», — вспомнила она предостережения многовековой мудрости и стремительно спрыгнула в воду. Освежившись, она, легла в тенистое место на покрытый красочной махровой простыней шезлонг.

Комфорт и красота окружали ее и поднимали настроение.

— Что дурью маяться, — сказала она себе строго, словно смахивая с души и тела эти неуместные, почти крамольные ощущения, спровоцированные сном. — Живу как в раю, муж на постоянной позиции полного профессора в университете, где пользуется почетом и уважением.

Солидная университетская зарплата и консультантская деятельность в фирмах обеспечили материальный достаток такого уровня, на который они даже не рассчитывали, когда приняли решение поехать в США на работу в драматические дни августа 1991 года.

Дорого обставленный трехэтажный дом с пятью спальными комнатами, большим садом и бассейном; путешествия по миру, одежда из дорогих магазинов. В их, соответственно дому, большом гараже умещались три дорогие машины — мужа, ее и третья — микро автобусик на случай путешествий с семьей дочери или с гостями, которых у них бывало немало из разных стран, в том числе и из России. Можно сказать, беззаботная, благополучная жизнь в свое удовольствие в стране изобилия, где мало кому понятно, что такое дефицит, стояние в очередях или толкотня в невыносимо холодном или, наоборот, жарком автобусе, трамвае.

Даже этот теплый климат, когда в октябре еще можно купаться в бассейне и загорать — не есть ли компенсация за долгие годы в холодной Сибири?!

Со школьных лет Инга всегда страдала от нехватки времени из-за перегруженности учебой, общественной работой, научной, организационной работой; из-за вечного «писания» чего-нибудь (докладов, диссертаций, книг, статей, отчетов), вечного неизбежного расходования времени на быт. И вот: нет работы, нет необходимости корпеть над статьями, книгами, нет необходимости тратить время на быт, заботы о котором здесь у них распределены между еженедельно приходящей уборщицей-мексиканкой и моющими, стирающими, чистящими, перемалывающими, выжимающими, взбивающими машинами. Лежи себе и кайфуй у бассейна, радуйся жизни, читай сколько хочешь и чего хочешь, или разъезжай на машине…

А сегодняшний день обещает быть одним из тех, которые были особо милы ее сердцу, так как вечером к ним домой на прием вместе с американскими коллегами Саши по кафедре прибудут гости из России. Это — незнакомые ей ранее коллеги мужа, которые прилетели несколько дней назад.

«Только бы Саша не пригласил этого Анатолия Болтунского», — подумала Инга, досадуя на себя за то, что не попросила об этом мужа заранее.

Муж всегда приглашал Болтунского на русско-американские вечеринки у них дома, хотя знал, что жена недолюбливает его. Инга не скрывала своих антипатий к этому человеку с первых встреч с ним в их ранней академгородковской молодости.

Анатолий работал в одном из институтов, с которым как математик сотрудничал Саша. На поприще этого сотрудничества, которое по традициям жизни Академгородка всегда сопровождалось вечеринками, посиделками у костра, Инга и имела неудовольствие встречаться с Болтунским.

Он был антиподом ее представления об интеллигенте, личностные характеристики которого должны соответствовать двум основным критериям: высокой нравственности и культуре. Болтунский не отличался ни первым, ни вторым. За ним вечно плелся хвост интриг, сплетен на почве зависти ко всем, кто преуспевал больше его в науке.

Он, безусловно, был человеком способным и образованным, но мешала ему, по мнению многих, неаккуратность. Неаккуратность во внешнем облике, в отношении к людям, к работе, над чем он никогда, возможно, не задумывался. В принципе, его можно было не без серьезных оснований отнести к неудачникам. Природа не наделила его привлекательными внешними данными, потому он любил в шутливой форме (за которой скрывал вполне серьезную самооценку) повторять известное изречение:

«Всякий мужчина привлекателен, если он чуть красивей обезьяны».

Он был действительно чуть красивей обезьяны, но его концепция на сей счет позволяла ему небезуспешно претендовать на красивых женщин, каковыми были его первые две жены. Но ни первый, ни второй брак ему ни счастья, ни детей не принесли. Очевидно, внутреннюю красоту и належності, котаря, по утверджений Анатолія, скривалась за его неброской, мягко говоря, внешностью, красавицы не обнаруживали и разочарованно его покидали, к счастью, необремененными потомством.

Когда же он понял, что жены-красавицы ему не под силу, а причины отсутствия детей кроются в нем, он после последнего развода долго опасался вступать в брак, ведя при этом отнюдь не отшельнический образ жизни. В этот период он любил часто повторять: «Раньше у меня были жены красавицы, но дуры, теперь я найду себе дурнушку, но умницу». Однако его замыслу не дано было осуществиться, и в канун отъезда в Америку он женился на женщине уже далеко не юного возраста, не красавице и не дурнушке, не умнице и не дуре, очень средней, серой особе, к тому же такой же бездетной, как и он сам.

Кто-то злословил по этому поводу, утверждая, что Болтунский, хоть и ожидает в Америке головокружительных успехов, но на капризных и независимых американок не собирается делать ставку, потому и поторопился туда поехать с нашей, надежной и неприхотливой женщиной.

Тома, как звали новую жену Анатолия, в Академгородке работала в том же, что и муж, институте, клерком информационного отдела. Она была из простой, бедной семьи, всеми корнями вросшей в Сибирь. Ура-патриотично настроенные (при традиционном «совковом» негативном отношении к эмигрантам) родственники не выражали особого восторга в связи с отъездом Томы «за бугор». Но молочные реки и кисельные берега, на которые рассчитывал Анатолий в Америке, внушали Томе надежду на то, что она сможет материально помогать родственникам и этим оправдается перед собой и перед ними…

Но и в Америке у Анатолия не складывалось. По велению судьбы он оказался почти одновременно с Сашей в одном университете, только на разных кафедрах и совершенно разных позициях. Благодаря стараниям коллег, которые позвонили Саше в дни путча с предложением приехать, и удачному раскладу (отъезду в другой штат одного из профессоров кафедры и освобождению его места) Александр Дмитриевич сразу оказался на постоянной, высокооплачиваемой, трудно достижимой для эмигрантов «не юного», скажем так, возраста должности полного профессора.