Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 1 Страница 18

Он вышел на крыльцо, услышав, наверное, стук копыт. Одет был в рясу из черной тонкой материи, скорее всего, шелковой. На шее висел здоровый золотой крест. Когда Сучков пришел с этим крестом на совещание, я подумал, что это обязательный атрибут важных мероприятий. Оказывается, каждый день носит. С таким тщеславием надо было идти в скоморохи, а не в монахи. Увидев меня, игумен Дмитрий оцепенел, схватившись за нижнюю часть креста, будто хотел поднять его и произнести: «Сгинь, нечистая сила!». Затем дернулся было зайти внутрь здания, однако догадался, что там не спрячется, и заспешил мне навстречу. Дмитрий Сучков не стал включать дурака, догадался, что я прискакал по его голову.

– Прости, князь, лукавый попутал! – залепетал он, схватив двумя руками мою правую ногу и прижимаясь к ней лбом, как бы целуя. – Поманил искуситель – и слаб я оказался, поддался искушению…

Я оттолкну его ногой, потому что понял, что прижимается игумен Дмитрий ко мне, чтобы неудобно было ударить его саблей. Надеялся переждать, когда гнев спадет, а там, глядишь, передумаю и помилую его.

– Бог не дал латинянам убить меня, спас из пучины морской. Значит, я нужен ему. Но ты не внял богу, решил, что выше его, сам будешь решать, кому жить, а кому нет. Он в третий раз защитил меня и велел наказать обуянного гордыней, – произнес я речь, заготовленную по пути. – Молись!

Дмитрий Сучкой упал на колени и прижался лбом к земле, запричитав:

– Не губи, княже! Прости меня, грешного! Назначь любое наказание – всё исполню!…

Я понял, что принял он эту позу не в знак раскаяния, а чтобы, опять-таки, мне было труднее с ним разделаться. Поэтому слез с коня, достал саблю из ножен и, не слушая, что игумен изблевывает, рубанул ниже маленькой черной шапочки, сшитой из четырех треугольников, по длинным темно-русым волосам, закрывающим шею. Вспомнил, что в начале двадцатого века, пока коммуняки не сократили до минимума этих конкурентов, российских монахов и попов дразнили долгогривыми. Отрубленные концы волос прилипли к фонтанирующей кровью шее. Сабля рассекла и золотую цепь, на которой висел крест. Он упал в быстро растекающуюся лужу алой крови между головой, которая покачавшись, замерла на левой щеке, и туловищем.

– Свершился суд божий! – торжественно произнес я.

Вытерев кровь о рясу на спине трупа и спрятав клинок в ножны, посмотрел на монахов, которые остановились неподалеку. На их лицах были разные эмоции, отсутствовала только жалость к игумену Дмитрию Сучкову. Один из монахов, старик с аскетичным лицом и длинной седой бородой, покивал головой, соглашаясь с какими-то своими мыслями.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Вельямин, – ответил он.

– Будешь игуменом, – решил я.

– Это как епископ решит, – возразил монах.

– Епископ решит так, как я сказал. Он человек умный, не станет ссориться со мной и князем Черниговским из-за такой ерунды, – произнес я. Уверен, что епископу передадут мои слова, и он внемлет им. – Деревни у монастыря забираю. Крестьяне должны содержать воинов, а не лодырей. Ишь, как отожрались! – кивнул я на двух монахов, у которых щеки терлись о рясу на плечах. – О такие морды поросят можно бить!

Моя свита заржала. Даже вновь испеченный игумен улыбнулся, правда, еле заметно.

– Богу надо служить молитвами и постами, а не чревоугодием и стяжательством. Где золото, там дьявол! – продолжил я подводить идейную базу под перераспределения собственности в свою пользу. Поддев носком сапога золотую цепь с крестом, отшвырнул к игумену Вельямину. – Это продайте, а деньги потратьте на сирых и убогих. На кормление вам останется только та земля, которую сами обрабатываете, да сад и пасека. Остальное люди подадут, если заслужите. – Сев на коня, я попросил смиренно: – Наведи в монастыре порядок, игумен Вельямин, верни в него духовность и святость.

– Если бог поможет… – перекрестившись, произнес он.

Моя просьба произвела на нового игумена впечатление. Он не знает об игре в добрых и злых следователей. Теперь Вельямин уж точно позабудет об отнятых деревнях.

Выехав из монастыря, мы направились в усадьбу Епифана Сучкова. Жил он километрах в двенадцати от города. Я подозвал к себе сотника Мончука, спросил:

– Куда поедет семья Сучкова, если выгоню из княжества?

– В Новгород-Северский, – ответил сотник. – У боярина Епифана были хорошие отношения с Изяславом Владимировичем, когда тот сидел в Путивле.

– Возьми двух человек, умеющих держать язык за зубами, и встреть семью в глухом месте. Трупы, лошадь и телегу киньте в болото, ничего себе не берите, разве что золто-серебро найдете, – приказал я. – Вся семья должна сгинуть бесследно. Сорную траву надо уничтожать под корень.

– Сделаем, – пообещал сотник Мончук, поняв, что, выполнив задание, снимет с себя все подозрения.

Усадьба боярина Епифана Сучкова стояла на холме возле леса и на краю большой верви, в центре которой была деревянная церковь. Следовательно, по более поздней классификации это будет село. Усадьба напоминала уменьшенный Детинец. Правда, ров отсутствовал, вместо стен тын из заостренных сверху бревен и башен всего пять: четыре угловые и одна надворотная. Угловые башни были скорее вышками с шатровой крышей. Охраны в них не наблюдалось и ворота усадьбы нараспашку. Боярин Епифан Сучков никого не боялся, нападения не ждал. Он был уверен, что заговор удастся. Но, увидев большой отряд, может одуматься.

– Возьми трех человек и поезжай первым, – приказал я воеводе. – Твое дело – не дать им закрыть ворота, когда увидят весь отряд.

– Не закроют, – пообещал Увар Нездинич.

Когда доходило до дела, он даже говорить начинал вразумительно.

Мы подождали в лесу, когда он въедет в усадьбу, и сразу поскакали к ней галопом. Дорога была покрыта толстым слоем серой пыли, которая глушила стук подкованных копыт. Мне пыль не мешала, но задние, наверное, не успевали сплевывать ее и протирать глаза.

Воевода обещание сдержал. Он и его помощники кружили коней, не давая никому подойти к себе и к воротам. Прямо напротив ворот, на украшенном замысловатой резьбой крыльце терема стоял боярин Епифан, простоволосый и в одной рубахе, темно-красной, с золотым шитьем по вороту, подолу и краям рукавов. На первом этаже терема было четыре узких окна без стекол, напоминающие бойницы. На втором были три окна, два справа от крыльца и одно слева, квадратные и застекленные. В левом кто-то маячил, но кто – мужчина или женщина – не разберешь. Слева от терема стояло длинное здание, на первом этаже которого располагались конюшня и сарай для телег и саней, а на втором – сеновал. Справа построек было две – амбар и людская изба. Остальные хозяйственные постройки находились за теремом.