Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке Страница 45

– Прямо держи, мать твою так-то… Два градуса вправо по компасу, вправо, я тебе говорю, замком по морде…

Когда вышли на чистую воду и легли на рекомендованный курс, Михалыч, уже успокоившись, похвалил:

– Молоток, по большому счету мы с тобой лихо маневрировали. Ты с первого раза врубился в ситуацию. Тут, сам понимаешь, сноровка нужна. Дрейф и течение на реке не то, что на море.

– Михалыч, как ты меня обозвал? – улыбнулся Андрей. – Чем «по морде-то»?

– Все вас учить надо, салаг молодых, не хрена не знаете истории Отечества, – важно прошамкал капитан, – «замком по морде» – это при большевиках была такая официальная должность: заместитель командующего по морским делам – сокращенно, значит, замком по морде…

Встали на якорь в небольшой бухточке. Пока суд да дело, на юте начали раздаваться все усиливающиеся возгласы и смех.

– Все, хана! Нажрались, окаянные, – безошибочно определил капитан. – Теперь за ними нужен глаз да глаз! А куда это наша Клеопатра намылилась? Зинка, мать твою, назад! Куда тебя понесло, шельма!

Слегка «принявшей на грудь» Зинаиде, очевидно надоело прозябать на камбузе среди кастрюль, и она, обрядившись в короткую красную юбчонку с замком-молнией впереди, именуемую в народе «мужчинам некогда», и прихватив для важности какой-то поднос с выпечкой собственного производства, полным ходом нацелилась на веселившийся ют. Как и следовало ожидать, ее выдающаяся грудь и мощный зад в кумачовой обтягивающей юбке сразу же привлекли внимание подвыпивших «быков». Зинке тут же преподнесли огромный бокал красного вина, который она лихо осушила. Затем еще и еще. После того, как повариха набралась, она пожелала было незаметно улизнуть. Но не тут-то было! Пьяные «быки» и не думали ее отпускать. Один из них уже обхватил визжащую Зинку за талию и поволок в укромное место. Заподозрив неладное, женщина принялась вырываться и звать на помощь, но в ответ раздавались лишь сальные шутки и дикий хохот подвыпившей компании.

– Вот дура, – в сердцах изрек Михалыч, наблюдая с мостика ситуацию, – за что боролась, на то и напоролась! Постой, Андрей, ты куда? Не вмешивайся! Я приказываю, не вмешивайся…

Но было уже поздно. Андрей спустился по трапу из ходовой рубки и уже шел по шкафуту в направлении орущей Зинки. В эту минуту он ясно понимал, что повариха для него, в сущности, никто, так, сослуживица, не более. Но не оказать помощи человеку, попавшему в переплет, пусть даже по своей бабьей глупости, он не мог. Промолчать и сделать вид, что ты ничего не слышал и не видел, конечно, можно. Однако он перестал бы себя уважать. Сейчас, когда он встрянет, все «быки», конечно, на него навалятся и будут дружно месить, но это не главное, это пустяки. Андрей знал точно: с покалеченной и разбитой в кровь физиономией и сломанными ребрами жить можно. А вот с чувством вины от ощущения своей подленькой и откровенной трусости – у него вряд ли получится.

Метра за два до «быка», который уже расстегнул Зинкину кофту и принялся сдирать юбку, Андрей негромко, но четко произнес:

– Слышь, парень, отпусти ее. Не надо наглеть.

К нему повернулось лицо, на котором кроме отсутствия интеллекта явно проступала печать недоумения, а слабо послушный от изрядной доли спиртного язык ворочался с трудом.

– Ты, чё, пацан, забурел вконец? Кто девочку угощает, тот ее и танцует! Да я тебя щас…

Мощный кулак, описав полукруг, должен был точно угодить «непонятливому пацану» в левый висок. Но Андрей быстро пригнулся и, ощутив поток воздуха над головой, резко двинул с левой раскрывшемуся «быку» в солнечное сплетение. От неожиданности тот громко икнул и, скрючившись, повалился на палубу. Вокруг сразу же раздались крики: «Братва, Фому завалили!» – и к Андрею, побросав своих пассий и угрожающе размахивая кулаками, одновременно направилось с полдюжины парней. Он только успел бросить рыдающей Зинке:

– Вали отсюда, подруга. Ты все, что могла, уже организовала. Уноси ноги…

Два раза повторять поварихе не пришлось – в два скачка та оказалась на мостике рядом с Михалычем, а Андрей – один на один с разъяренными врагами. Пьяная толпа если не убила бы, то наверняка сделала из него калеку, но, когда до кровавой разборки оставались считаные мгновенья, резкий командный окрик заставил всех замереть на месте:

– Стоять! Я сказал, всем стоять на месте!

Окружившие Андрея нехотя подчинились. Андрей оглянулся в сторону голоса. Прямо на него шел тот, кто и запретил всем этим «быкам» что-либо предпринимать. Он мог себе это позволить, так как толпа признавала в нем центрового и украдкой даже побаивалась. Человек улыбался и скорее прокричал, нежели проговорил:

– Андрюха, это ты? Что, братан, не узнаешь старых друзей?

Весь мир в мгновение ока перевернулся. Этот нахальный и такой знакомый голос было невозможно не узнать. И немудрено: приятелей и товарищей у Андрея в жизни было немало, а друзей всего двое. И один из них – Пашка Антонов, когда-то с треском изгнанный из училища за липовую «связь с иностранцами», – сейчас, улыбаясь, шел к нему. Теперь, когда Серого больше нет, Пашка остался единственным, кого Андрей может по-прежнему назвать другом и пойти ради него на все. Но Пашка – верный дружбан – остался в той далекой, романтичной, незабываемой и молодой жизни. А в теперешней – Павел Николаевич Антонов слыл далеко не последним человеком в криминальном мире родного города, и упоминание одного его имени, за которым стоял не один десяток мускулистых и отчаянных парней, вселяло раболепие и ужас на окружающих.

Обнялись и с минуту стояли молча среди недоумевающей толпы, лишь изредка похлопывая один другого по плечу.

– Пашка, куда же ты пропал, скотина беспамятная, – шептал Андрей.

– Андрюха, а я знал, что мы обязательно встретимся, – как всегда, нахально и самоуверенно улыбаясь, в ответ шептал тот. – Ни на минуту в этом не сомневался.

Родина никого не забудет, но ничего и не простит. В этом Павел Антонов убеждался не раз. Отчислив его из училища по надуманной причине – связь с иностранцами, компетентные органы не оставили без внимания своего «клиента» и на Дальнем Востоке. Дослужив месяца три в какой-то береговой части, Антонов уволился и решил поступать в мореходку. Его не допустили даже к экзаменам, не объяснив истинных причин. Тогда Пашка решил устроиться матросом на рыболовное судно, занимавшееся промышленным ловом крабов, и снова получил беспричинный отказ.

Парень он был неглупый и смекнул, что лбом стену не прошибить, а виновник всех его неудач – старший оперуполномоченный особого отдела училища – слов на ветер не бросает. Чтобы немного осмотреться и выбрать себе поле деятельности, Пашка устроился охранником на центральном рынке Владивостока. Коммуникабельный сердцеед с ходу завоевал славу первого донжуана окрестностей и обзавелся уймой полезных знакомых. Одна тридцатитрехлетняя особа, которой Антонов, как в той рекламе про «Баунти», сумел доставить райское наслаждение, через своего брата – владивостокского бандюка – пристроила Пашку к зарождающемуся дальневосточному рэкету. И пошло, и поехало…