Николай Паниев - На грани жизни и смерти Страница 11

Там, где висел плакат «Париж-72, Питер-73», Жорж Бланше прикрепил портрет Юлиуса Незвала.

— Так создаются пантеоны солдат и друзей русской революции, — тихо произнес он.

На следующий день Анна Гринина медленно шла по набережной Невы, долго смотрела на реку, на Зимний... Словно прощалась с Питером. Она стояла перед Зимним, не замечая, что на нее издали смотрят новые знакомые — Василий и Тигран. Они были на часах и окликать кого-либо не имели права. От них не укрылось, как Гринина поднесла к глазам платок.

— Вася-джан, она плачет? — с тревогой прошептал Тигран.

— Эх, убил бы того гада, кто ее обидел! — сердито выпалил матрос.

— Вай, на мелкие куски! — сверкнул глазами темпераментный кавказец.

Анна Орестовна бросила в Неву несколько серебряных монет. Постояв немного, быстро пошла через площадь.

Предстоящий отъезд Грининых был неожиданным для многих. Дина не могла себе представить, что она останется одна в этом большом доме, что ей придется расстаться с Аннушкой и Костиком. От этой мысли девушка не находила себе места. Даже поэта ей было жаль, хотя после революции в их отношениях появился холодок. Отъезд Леопольда ее не трогал, он всегда был для нее чужим.

По ночам, оставшись одна в своей комнате, Дина плакала. Такое с нею раньше случалось крайне редко. Она умела держать себя в руках. А теперь раскисла, ничего не могла поделать с собой... Умом она понимала, что ради спасения зрения Костика надо идти на любые жертвы, но сердце ничего не хотело знать, болезненно ныло. Что делать? Кто даст совет? Иван Пчелинцев сказал, что можно было бы попытаться привезти в Петроград профессора Невского, только по нынешним временам это дело нелегкое. Иван постарался раздобыть нужные бумаги, с помощью которых Гринины могли бы благополучно добраться до Одессы. «А в Одессе товарищи помогут непременно... Только нужно предъявить им это письмо», — сказал он Дине, вручая небольшой конверт.

Дожидаясь сестру, которая прощалась с городом, Дина закрылась в своей комнате. Но вскоре в дверь постучались. Дина медлила. Она догадалась, кто это мог быть. Что делать — открывать или нет? Стук повторился. Дина прекрасно понимала, что Леопольд (она была уверена, что это он) так просто не отступится.

— Кто там?

— Я... мне надо поговорить с тобой, Дина.

Немного поколебавшись, Дина повернула ключ в замке. Леопольд шагнул в комнату и сказал, словно Дине это было неизвестно:

— Мы... едем, Дина.

Дина молчала.

— А ты? — спросил Леопольд.

Дина продолжала хранить молчание.

— Ты... остаешься?

Дина всем своим видом давала понять, что говорить им не о чем. Леопольд продолжал:

— С кем? Как ты будешь жить одна... в этом аду?

Это было любимое выражение Леопольда, которое Дину приводило в бешенство. Пожав плечами, она холодно сказала:

— Как и все.

— Кто это «все»? Голоштанные комиссары, беспризорники, всякая шваль? Нечего сказать, хороша компания!

— Каждому свое...

— Ты вычеркнула меня из...

— Давайте лучше прекратим... Вернетесь — поговорим, — уклончиво сказала Дина.

Она знала, что кто-кто, а Леопольд рад отъезду из Петрограда. Одесса все же ближе к загранице, да и обстановка там переменчивая: сегодня большевистская власть, а что будет завтра — неизвестно. Союзники не забывают, наведываются, сейчас находятся недалеко от Одессы. Ответом «вернетесь — поговорим» Дина вовсе не собиралась подавать Леопольду какую-то надежду. Ей хотелось узнать, как он будет реагировать на эти слова, как смотрит на возможность возвращения домой. Леопольд сразу выдал себя с головой вопросом:

— Ты еще надеешься?

— На что?

— На то, что мы... вернемся?

— Даже у птицы есть свое гнездо.

— А если оно разорено, это гнездо?

Дина смотрела на Леопольда с презрением, не в силах сдержать гнева:

— Значит, бежите, Леопольд Васильевич? Позвольте спросить, куда?

— Ты же знаешь... В Одессу... нам надо.

— Так вот, после Одессы и поговорим. Вы поняли меня, Леопольд Васильевич? После Одессы.

— Ты хочешь, чтоб мы перешли на «вы»? Ну что же... Вы подвергаете испытаниям мои чувства к... тебе?

— Не я. Жизнь. Новая жизнь всех нас подвергает испытаниям. Не завидую тем, кто не выдержит. Родина обойдется без таких. А они нет — не обойдутся. Нет!

На вокзале была невообразимая толчея. Пассажиры с трудом пробивались к вагонам, втиснуться в которые стоило нечеловеческих усилий. Гринины и их немногочисленные провожающие при виде этого столпотворения вавилонского вконец растерялись. Агапов, одетый в штатское, нес на руках Костика. Глаз у мальчика был перевязан. Анна Орестовна и Кирилл Васильевич одеты по-дорожному. У одного только Леопольда вид был франтоватый, правда, костюм его был несколько скромнее тех, в которых он привык щеголять, вероятно, ему не хотелось привлекать к себе внимание.

Гринины пробирались к своему вагону, вовсе не уверенные в том, что им удастся попасть в него, а тем более занять места, помеченные в билетах. Мытарства, которые — они в этом не сомневались — ожидали их в дороге, начинались уже здесь, на вокзале, напоминающем потревоженный муравейник. С большим трудом протолкавшись к своему вагону, Гринины неожиданно увидели Пчелинцева. Высунувшись по пояс из окна вагона, он махал им руками. За ним маячили физиономии Павла и Христо Балева, которые тоже жестикулировали и что-то кричали. Пчелинцев, перекрыв гул толпы, крикнул, чтобы Гринины подавали вещи в окно, а сами пробирались к дверям. Анна Орестовна поняла, что эти трое заняли для них места и никакая сила не в состоянии заставить их покинуть свой пост. Это тронуло ее до глубины души.

— Большое вам спасибо, господа, то есть... товарищи! — сказала она. — Не стоило так затруднять себя. Нам, право, неловко...

— Плохие мы были бы друзья, товарищ Гринина, если бы не помогли, — ответил Иван Пчелинцев. — Поторопитесь занять места, пока мы удерживаем позиции, не то...

Леопольд и Кирилл Васильевич сделали вид, что все происходящее их не касается и поэтому вовсе не интересует. Прибежала запыхавшаяся Дина в сопровождении помощника народного комиссара, того самого, что выступал тогда в театре. За ними увязался юркий Тимка. Помощник комиссара, протолкавшись к Анне Орестовне, сообщил:

— В Одессе вас встретят, устроят. Туда звонили из Смольного. Одесские товарищи обязательно постараются помочь. Но если... выйдет какая осечка, товарищ Гринина, то вот вам документы на беспрепятственный обратный проезд.

— Благодарю вас, — негромко сказала балерина и улыбнулась. — Я... знаете... серебряную монету... бросила в Неву.

— Ты, Анна, и без серебряной монеты вернешься, — громко, чтобы слышали все, сказала Дина. — Потому что ты у нас... русская. Ты настоящая, Аннушка.