Роялистская заговорщица - Жюль Лермина Страница 17

– Запомните ли вы адрес, условный знак?

– Да, да.

– Не предупредить ли Фуше?

Но маркиза ничего не ответила.

Капитан еще раз поклонился и вышел.

VIII

Можно себе представить, как был взволнован Лорис приглашением маркизы вернуться снова, сказанным ею почти шепотом.

Говоря правду, молодой человек находился в весьма странном расположении духа; ему казалось, что он с утра живет точно в каком-то условном мире, точно он играет какую-то роль на театральной сцене в пьесе, которой он не знает целиком. Каждую минуту в нем сталкивались самые противоречивые чувства. То он отдавался всей страсти юношеского увлечения, то он точно попадал под душ ледяной воды; злоба, попытки протеста как будто подымались со дна его души, и снова вся энергия превращалась в безропотную покорность.

В данную минуту он сознавал только одно: он любил. Регина, женщина или героиня, овладела им всецело, и если в глубине души его еще держалось какое-то необъяснимое чувство беспокойства, он не хотел ему поддаваться. Регина ведь сказала ему, что близок час, когда она будет принадлежать ему, когда он получит награду за свою преданность.

Какое же ему дело до всего остального? Он с наслаждением отдавался тому вихрю, который его увлекал, и если буря должна была его уничтожить, он мечтал об этой смерти от руки, которая превратит ее для него в радостную.

В одиннадцать часов он снова был у дверей маленькой гостиной мадам де Люсьен.

Она сама открыла ему, и Лорис вскрикнул от удивления.

Регина была одета не то в мужское платье, не то амазонкой. Черная шелковая шляпа, низкая, с загнутыми полями, была надета на высоко зачесанных и спрятанных волосах.

Он только смотрел на нее с восторгом, не расспрашивая.

– Виконт, – начала она, улыбаясь, – быть может, не откажет предложить мне свою руку?

– Вы собираетесь со двора?

– С вами вместе! – ответила она утвердительно.

– В такое позднее время?

– О Боже! Неужели вы никогда не выучитесь повиноваться без договоров!

Он-то! Никогда Регина не казалась ему более красивой, оживленной, вероятно, под влиянием мысли о предстоящей ночной экскурсии.

– Помогите мне, – обратилась она к нему.

Он помог ей надеть легкое манто, в которое она вся завернулась.

Их пальцы встретились. Он взял эту маленькую ручку и поцеловал ее долгим поцелуем; она не отдергивала руки.

– Отчего же вы не спросите, куда мы собираемся?

– Не все ли равно, раз вы идете.

– Наконец-то, вот так я согласна, чтобы вы меня любили!

Разговаривая таким образом, она открыла шкатулку, вынула из нее два маленьких пистолета с рукоятками из слоновой кости и спрятала их в карман.

– Разве мы идем сражаться? – спросил Лорис, видя в этом женскую безосновательную предосторожность.

– Почем знать, – сказала она, смеясь, – а вдруг наткнемся на диких зверей?

– А моя шпага?

Не отвечая ему, она взяла молодого человека под руку, повела его в парк, отворила калитку, и они очутились на улице.

Была глубокая ночь. Собиралась гроза, молния беспрестанно сверкала.

Конечно, Лорис предпочел бы этой экскурсии во тьме хорошую, мирную беседу в будуаре наверху.

Но он поддавался романической прелести этой ночной прогулки, которую приближающаяся гроза делала еще своеобразнее.

Они шли медленно, не разговаривая.

Сверкнула молния, Регина вздрогнула и крепче прижалась к своему спутнику.

– О, какая храбрая героиня, – проговорил он. – Боится молнии.

– Упрек?

– Конечно нет, напротив. Вы не могли придумать для меня, Регина, большей радости, как отдать себя под мою защиту: в эту минуту вы настоящая женщина, и благодаря вашей обаятельной слабости я ощущаю всю гордость от моей любви и моей преданности. Куда мы идем, я не спрашиваю вас, не хочу знать. Пойдемте все дальше, дальше, куда глаза глядят, без конца, опирайтесь на меня хорошенько, пока, изнемогающую от усталости, я не понесу вас обратно, как малое дитя на руках.

Снова сверкнула молния, снова она вздрогнула.

Это была какая-то нервная вибрация всего существа. Склонив голову, она внимала нежному и вместе убедительному голосу молодого человека, которому, быть может, впервые приходилось убаюкивать ее словами любви, полными прелести. Она слушала, не прерывая его, поддаваясь сладкому опьянению, которое навевал на нее этот молодой, музыкальный голос.

Он сказал верно, в эту минуту она была женщиной, и только женщиной: мрак, электричество, которым был пропитан воздух, все это действовало на нее, она не делала даже попыток сопротивления, она даже ничему не удивлялась, она вся отдалась своим новым ощущениям, каких до сих пор никогда не подозревала; она не анализировала их, а покорно переживала их и только наслаждалась. Он говорил словами неясными, неопределенными. Это был настоящий язык страсти, это был какой-то шепот, который ласкал ее слух, но для нее он был понятен; она понимала его с той чуткостью, которая придает значение даже биению сердца.

Сильный удар грома, хотя еще далекий, пробудил ее из сладкой истомы. Она оглянулась.

– Где мы? – спросила она.

– Разве я знаю? Идемте дальше…

Но очарование точно разом исчезло.

– А, теперь понимаю… Мы взяли верное направление. Знаете вы улицу Эперон?

Лорис с трудом мог скрыть неудовольствие. Неужели у них была какая-то цель, а не просто экскурсия в мире фантазии.

– Эта улица в двух шагах отсюда, – сказал он, – нам стоит только повернуть направо.

– Так пойдемте.

Они быстро прошли по улицам между парком отеля Шатовьё и старым замком Сент-Андре.

Регина остановилась.

– Тише, – проговорила она: – мы пришли.

Лорис посмотрел кругом. Вдали, в конце улицы, неясно виднелся маленький домик, по-видимому, не жилой.

– Пришли? Куда? – спросил он.

– Друг мой, – проговорила она, – быть может, нам предстоит опасность, вот отчего я просила вас сопровождать меня. Вы видите тот дом?

– Скорее догадываюсь о его существовании.

– Заметили ли вы, что за эти несколько минут, что мы здесь, какие-то тени проскользнули в него и точно исчезли в стене.

– Это прохожие, которые спешат и которых мы теряем из виду.

– Нет, Жорж, это заговорщики, которые собираются в условный час на тайное сборище, и я хочу узнать их тайну.

Тот, кто взглянул бы в эту минуту на лицо Лориса, увидел бы на нем ясные следы самого горького разочарования.

Как! В то время как он со всей своей юношеской наивностью поддавался иллюзиям, воображая, что Регина тоже под обаянием той поэзии, которая распространялась от всего его существа, появилась опять эта проклятая политика, точно выскочила откуда-то, точно чертик в детской игрушке при нажатии ребенком