Георг Борн - Бледная графиня Страница 28

– Кто это с ним? – тихо спросила графиня, снова подойдя к окну и стараясь быть не замеченной снизу.

Фон Митнахт подошел к ней почти вплотную.

– Не узнаешь?

– Отойди прочь, они идут сюда, – в сильном волнении прошептала графиня и отпрянула от окна.

– Приказать, чтобы засветили бра? – спросил управляющий.

– Не надо, ничего не надо, – пробормотала бледная графиня. Казалось, она видела что-то недоброе в этом неожиданном посещении. Вид загадочного спутника асессора, судя по всему, взволновал ее более всего.

Управляющий вышел из комнаты, которую уже заполнили ранние сумерки. Появилась служанка и доложила о господине асессоре фон Вильденфельсе.

Графиня тем временем успела оправиться от своего волнения.

– Принять, – коротко приказала она.

Через мгновение на пороге показался Бруно.

Графиня, должно быть, ожидала, что он войдет со своим спутником, и заметно обрадовалась, когда Бруно вошел один. К ней вернулось ее обычное самообладание.

– Я счел своим долгом известить вас, графиня, что, во исполнение распоряжения прокурора, вынужден был арестовать лесничего Губерта Бухгардта, – сказал Бруно после вежливого, но сухого поклона. – Лесничий подозревается в убийстве молодой графини.

– Весьма признательна вам за внимание, – отвечала графиня. – Примечательно, что именно на вас легла нелегкая задача разыскать убийцу. Я знаю, что вам тяжело было переступить порог замка, это видно уже из того, что вы предпочли встретиться с милой бедной Лили у трех дубов, а я ничего не знала о вашем свидании и не могла предвидеть, к каким ужасным последствиям оно приведет. О, я с большой охотой приняла бы вас в замке и с искренней радостью первая протянула бы вам руку в знак примирения. Я предала бы забвению все, что случилось тогда между нами, если бы догадывалась, что вы любите Лили. Да, теперь-то я знаю все, – продолжала графиня, по-видимому, в сильном волнении, – но слишком поздно. Молодую и бесценную для нас жизнь уже не спасти и не вернуть…

Бруно не отрывал глаз от лица графини. Он шел сюда, полный мрачного недоверия и настороженности, ему нелегко было решиться на этот шаг, но он должен был его сделать, чтобы убедиться, есть ли какие-нибудь основания подозревать графиню, или она совершенно непричастна к злодеянию.

– Прошу садиться, господин асессор, – любезно пригласила графиня, грациозным движением своей изящной, белой руки указывая ему на кресло.

Никогда еще графиня не казалась Бруно столь прекрасной! Таинственная, чарующая прелесть была разлита во всей ее высокой, статной фигуре, окутанной вечерним полумраком. Бледное лицо несло печать глубокой скорби. Черные, непроницаемые глаза, некогда столь грозно испепелявшие Бруно, теперь были подернуты дымкой печали.

И эта-то женщина пользуется дурной славой в народе? Это ее-то причисляли к числу вампиров, высасывающих кровь у своих жертв? Какой вздор! Бледное лицо таило в себе целое море скорби и печали. В прекрасных глазах сокрыта была бездна ума, доброты и сочувствия.

Бруно вынужден был признаться себе, что только зависть и невежество могли дать пищу тем слухам, которые поведала ему деревенская нищая.

– Итак, вам удалось разгадать это темное дело, – сказала она. – В душе я очень жалела вас, понимая, как вам невыразимо трудно было исполнять свой долг.

– Лесничий Губерт Бухгардт в минуту ослепления, в припадке безумной страсти решил совершить убийство, и повод для меня теперь ясен: он любил Лили.

– Я давно уже боялась этого, – тихо произнесла графиня. – Чрезмерная доброта Лили свела с ума молодого человека – он истолковал ее по-своему…

– А потом, совершив убийство, хотел и себя лишить жизни, – прибавил Бруно.

– Вы узнали и это? Теперь, конечно, не может быть никаких сомнений. Несчастный молодой человек. Каково теперь его матери и сестре. Какое горе!

– Мне было тяжело исполнять свои обязанности.

– О, я вполне верю этому. И несмотря на то, что Губерт лишил меня Лили, я все-таки считаю своим долгом позаботиться о его матери и сестре – ведь они, бедняжки, не виноваты в его безумном, гибельном поступке.

– Это благородное намерение, графиня.

– Вы не представляете, как пуст и скучен теперь для меня этот большой замок, с тех пор как не стало в нем моей резвой птички, моей веселой, живой Лили, – продолжала графиня, и слезы блеснули в ее черных глазах. – На каждом шагу замечаю я отсутствие моей дочери с ее заразительным смехом, с ее звонким голоском, с ее веселым, детским нравом. Ах, вы и представить себе не можете, какую ужасную утрату понесла я со смертью Лили, оставшись одна в этом мрачном замке.

Бруно находил эту жалобу вполне справедливой и естественной. Как мы уже сказали, он шел сюда с недоверием и тяжелым сердцем, но мало-помалу это мрачное чувство рассеялось при виде трогательной скорби, которую графиня сумела разыграть с таким неподражаемым искусством, что ей поверил бы даже человек куда более опытный и хитрый, нежели Бруно.

– Вы ведь знаете, какие жестокие удары судьбы пришлось пережить мне в замке, – продолжала она дрожащим от волнения голосом. – Все время моего пребывания здесь, в этом доме, было почти непрерывным рядом тяжелых испытаний. Какую ужасную нравственную борьбу вынесла я. Немного радостных дней выпало на мою долю. Сколько бессонных ночей просиживала я у постели больных, и каких дорогих больных. Один вид их страданий каждый раз отнимал у меня частицу собственной жизни. Но мало того, мне выпало принять их последний вздох, похоронить. Как вы думаете, легко это было пережить? Сердце мое не раз обливалось кровью. Я испытывала такие страдания, о которых другие и понятия не имеют. И они еще смеют осуждать меня за мою холодность – это неизбежный результат тяжелого прошлого. Но теперь вы знаете все и должны понять меня. Вот это я и хотела сказать вам сегодня. Мнение других меня не заботит.

– Очень вам благодарен за откровенность, графиня, – ответил Бруно. – Теперь мне неловко вспоминать то, что в свое время произошло между нами.

– А что произошло? Ничего серьезного. Пустое столкновение, которое вполне объясняется моей тогдашней раздражительностью. Неужели и после нового тяжкого удара судьбы мы все еще должны помнить о подобных пустяках. Нет-нет, господин фон Вильденфельс, давайте мириться, вот вам моя рука. Вы любили Лили – общее горе должно сблизить и примирить нас. Забудем прошлое.

Бруно склонился, чтобы поцеловать белую как мрамор руку графини, и не видел, каким торжеством блеснули в эту минуту черные глаза.

– Это примирение после смерти Лили для меня – благодеяние, – сказал Бруно.