Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход Страница 18

На том и порешили.

«Сколько он будет повторять, что тис – древнее и очень красивое растение!»

Я уже забыть успел об этом, а Фрич стал ходить из угла в угол, и на разные лады об одном и том же рассуждал с умным видом. И так он бубнил об этом чёртовом тисе до самого заката. Фрич ведь жуткий зануда, и если заведётся, его ничего кроме фаустпатрона не остановит, да и то нужно ему прямо в лоб попасть, а то не сработает!

Трава не расти, он как «Тигр» на ледокол «Ленин» всё равно пойдёт. Хоть по льду, хоть по чему! Ему по фигу! Главное то, что он думает, а что думают другие – для него чепуха!

Как известно, тайная вечеря не привела её устроителей к хорошим результатам, у нас всё вышло совсем по-другому! Если бы я рассказал всё, что было говорено в ходе нашей сходки, вечеря не могла бы называться тайной. Поэтому о некоторых вещах я не буду говорить ничего, и пусть лёгкий туман тайны и дальше окутывает наше существование на лоне природы.

Руслан был настоящий бандит – и жил через дорогу. Был ещё и жазист, который смущал душу Элоизы своими голубыми глазками и напором телодвижений. Он был маленький и психически больной бандит. Его боялся даже родной отец, не говоря о жене отца, которая запиралась от Руслана на засов, когда отца не было.

Какое киви? Твои предки ели только репу, и их хватил бы кондратий, увидь они киви!

Она так заботилась о своём здоровье, что ела одну освсянку и четыре вышеуказанные киви в день. Это не мешало в минуты сомнений рваться к холодильнику с салом и резко открывать его.

Посреди этого первозданного рая, у самой поляны, где часто веселились и отдыхали приезжие, стояла ветхая изБусчка, если выхваченное нашим взором строение может быть назавано этим гордым словом. Сколочена она была из найденных абы где досок, найденных судя по их виду на жестоком пожаре, старых тарных ящиков и кое-как обработанных веток из леса. Наблюдатель фиксировал одно кривоватое окно размером с футбольный мяч со стеклом и другое – такого же размера – без стекла, зато с настоящей занавеской из тюля.

Вход в изБусчку обозначали два чёрные валуна, приваленные слева и справа от брусов, а сама дверь, хриплая и трескучая, как столетний ворон, держалась только благодаря красногвардейской присяге и честному слову в изрядно проржавевших от дождей петлях.

Солнце, прятавшееся в густых ветвях достигало изБусчки строго к закату, когда ровный, словно отработанный на станке, солнечный луч пронзал стекло и прочерчивал прямую линию по противоположной стене. Оно золотило и не то соломенную, не то непонятно из чего сделанную крышу. Несомненным достоинством изБусчки было то, что она нимало не портила лица окружающей природы, а наоборот, подобно случайной пьяной женщине в сточной канаве, украшала поляну. Хижина явно была рождена руками мастера, то ли не всегда трезвого, то ли укоренившегося романтика, или художника-мечтателя. Не будем предаваться бесплодным рассуждениям, была ли эта изБусчка крепкой, или представляла постоянную угрозу для обитателей, эти рассуждения не имеют никакого смысла, ибо здесь она стояла уже два с чем-то года, и при нашем приближении к ней имела вид точно такой же, как при рождении.

Большая аллюминиевая кастрюля, такая закопчённая, будто на ней много веков приготовляли католических святых, была украшением всего домохозяйства.

Здесь жили трое друзей, коих свели вместе перипетии и сплетения судеб или проще говоря, их собрало вместе Божественное Провидение. К ним я и попал в конце лета …. Года.

Одного из них я уже видел при входе на пляж, где он собирал бутылки, и он одарил меня тяжёлым взглядом из-под густых бровей. Он там собирал бутылки и всякий хлам! Это был высокий неимоверно худой, почти целиком седой человек с большим правильным носом, с явно никогда не знавшими физического труда руками. Его звали Ральф. Именно так его называли приятели, когда он был в ненавидимом им и абсолютно несвойственном ему состоянии абсолютной трезвости. Он презирал трезвых людей всеми фибрами души. Остальные, кого он почитал собственно людьми, должны были находиться либо в состоянии лёгкого философского опьянения, либо в изрядном подпитии, либо в умате (нирване).

Философическое опьянение, Сильный Чардаш, или как он это называл – «Отпадный Угар». Ниходится в трезвом состоянии Ральф мог в силу абсолютной невозможности добыть спиртное, (например в окружённом городе Ленинграде, куда он, впрочем, и не особенно стремился), либо в результате огромного природного катаклизма – наводнения, извержения вулкана, шторма силой в тридцать баллов, нападения огромного стада свиней.

Мы уже знаем, что до бедной хижины Ральфуя довела любовь к женщине. Легкомыслие и желание нравится у женщин находится на недосягаемой высоте и дай им выбирать, что им важнее – сохранить здоровье или носить тюремные колодки, в которых они будут нравится, ещё неизвестно, что они выберут!

«После того, как я вижу порнографию, я становлюсь более снисходительным к женщинам и смотрю на них с нескрываемой симпатией! Они любят такое добродушие и понимают единственную его причину».

Кто это сказал? Какой-то великий человек!

Да, я отвлёкся из-за вас! Ральфуй приехал на отдых вместе с женой. И тут произошло такое, что трудно себе представить! Бывший главный инженер одной из главных мануфактур города Серомышина увидел на пляже местную красотку и влюбился в неё не то что по самые уши, нет – по самые помидоры!

Шансы его были не очень велики, они были равны приблизительно нулю или даже меньше, однако Ральфуй презрел как моломальские резоны здравого смысла так и дикие крики жены, пытавшейся наставить его на путь истинный, и стал оказывать девице знаки внимания. Хотя его невинные намёки не могли привести ни к каким результатам, (ибо пред ним было очень молодое и поэтому очень амбициозное в сексуальном смысле существо) он настойчиво продолжал попытки. Удои были невелики. Помимо всего остального он сразу же наделал ошибок, какие совершают малоопытные ухажёры, и своим напором скорее отвращал чернокудрую дуру от себя, чем привлекал её маленькое пустое сердце.

Выходки Ральфуя скоро надоели его жене, попытавшейся пресечь, как она говорила, «это безобразие» и призвать зарвавшегося мужа в лоно семьи. В своих уговорах она прибегла как к мирным призывам, так и к угрозам уйти из семьи. Ссора оказалась неминуемой. Она разорвала крепкое семейное счастье инженера, продолжавшееся без малого пятнадцать лет и придала событиям космическую остроту.

Не получая отзывов от совершенно ослепшего от любви Ральфуя, жена в конце концов уехала, заявив, что будучи хозяйкой их совместной квартиры, (которую она предусмотрительно переписала на себя) она не позволит жить там изменнику и проходимцу. Это было только началом несчастий юного повесы. Деньги, рачительно ротложенные Ральфом в заднем кармане брюк для текущих расходов, были украдены мальчишками, когда он заснул на берегу реки. На второй день томительных блужданий, Ральфа, потрясённый любовью и неприязненностью судьбы, переселился на пляж, решив, что дикая жизнь в лесу более подобает одинокому романтику, охотящемуся на сердце избранницы, чем комфорт и пенки цивилизации. Он не понимал, что не только родители давно уже вразумили избранницу, но и она сама, как оказалось, не имела на него, Фрича, никаких серьёзных намерений, а только водила за нос и насмехалась. Он искал её, ему препятствовали, и на вторую неделю ухаживания окончательно прекратились, когда двое дюжих братьев девицы напали на Ральфа и отмудохали его до потери сознания.

Как он после очутился на родном пляже, он не помнил. Последнее средство связи с миром – сотовый телефон, на который возлагались некоторые надежды на вовращение в дом разбился во время драки. Тогда же погибли его единственные приличные штучные брюки. После его горе было столь безграничным, этого исчезновение чемодана и всех других вещей он вовсе не заметил.

Вселение в царство дикой природы давалось бывшему инженеру с фабрики с большим трудом. И дело было вовсе не в том, что его терзали стихии, мучили насекомые, разъедала морская соль, которую не всегда можно было смыть. Самое страшное заключалось в том, что его терзали воспоминания о мягком диване посреди ореховой гостиной, и холодными ночами ощущая каждую каплю росы или дождя, упавшую на покрытое солью тело, он видел пред собой прекрасную шведскую ванну, налитую до краёв горячей хвойной водой. И иногда начинал сомневаться в принятом решении, что за ним раньше вовсе не наблюдалось.

В общем, пройдя все круги ада, познав воду, огонь и приснопамятные медные трубы, инженер поселился в обломке газовой трубы, утвердился на лоне природы и даже стал потихоньку забывать о своей прошлой жизни.