Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II Страница 15

А вот когда в нашей душе раздаётся «выстрел» – мы немеем и призываем весь мир быть сострадальцами и соучастниками. И если кто-то не видит и не слышит нашей боли, мы теряем рассудок и не прощаем ему чуть ли не до смертного часа. В эгоизме своём мы призываем в этот момент Бога: он всё видит и слышит и уж непременно пощадит нас, мы уверены в этом. А если и он не отзывается?.. Нет, нам и в голову не приходит, что кому-то возможно, ещё безвыходнее и хуже нашего, и он ждет нашей помощи. Все мы в единой цепи, все от горизонта до горизонта, и даже выше. Все ждем помощи, и все не спешим на помощь; все скоры на обиду и не все способны на сострадание. А где возьмёт Тот, Кто жалеет всех и помогает всем?

26. Мы выросли в большой стране и в маленьком времени. Во времени, ограниченном материализмом – коммунизмом, и на неограниченной территории появились особого рода мутанты, – люди страны советов. Теперь мы старательно открещиваемся от своего прошлого, будто не открестились уж раз себе во вред. Прошлое не тяготит, а учит. Но мы горды: сами хотим учить других, перешагнув советы отцов и дедов.

27. Человек построил дом и умер. Дети живут в этом доме и жмутся к его стенам будто к отцу, дом защищает их от дождя, ветра, холода, и они не чувствуют себя сиротами. Так они будут расти, всматриваться в пазы, матицы, подоконники, рамы и будут учиться без отца всему, что умел он. Постепенно они изучат весь дом и поймут, как надо строить, и жить в доме. А когда вырастут, построят дома свои, женятся и начнут жить, как жил отец.

Все русские люди в деревнях так учились, строились, крепли. Казённые дома, конечно, бывают и лучше саморубленных, но такой «педагогика» они уже не имеют.

28. Всё изменилось: леса и воды, изменилась жизнь и сам человек, неизменным осталось только небо. На него и надежда. Может, поэтому мы с таким интересом слушаем сводку погоды. И даже плохая погода нас не очень расстраивает: есть вера, что природа выправится, выравняется сама. Она ещё неподвластна человеку, ещё питает нашу надежду на выживание, но к чему-то опасному мы подошли уже очень близко.

29. Вечно бежит река и вечно омывает камни у берега. Когда-то берег был гол, теперь он урос лесом, берёзы и сосны глядятся в воду. Много людей сменилось на этом берегу: одни умерли, другие выросли и уехали, третьи недавно приехали и доживают тут жизнь. Придёт время – состарится и лес, берёзы рухнут в текучую воду. Родятся новые люди, подрастут и будут удить рыбу с этих упавших стволов, не ведая, что было до них. И ещё раз сменятся люди и деревья. А вода всё будет так же журчать по камням. Ей износу нет.

30. Посреди России под дождливым осенним небом среди пустых неплодородных полей лежит разбрызганная нагая дорога. Куда ведёт она и откуда? Во все стороны бескрайняя нужда, серость, забитость, пьянство с тоски и безысходности. Некуда ехать, незачем да и не на что. Был недавно в дальнем лесном посёлке: работы нет, ходят в лес за клюквой, сдают её за бесценок и пропивают дома, вблизи от своего кладбища. Так надёжнее: вдруг смерть – так хоть рядом, не тащись по российским дорогам в гробу, не надрывай родню.

31. Сентябрь – месяц спокойный, раздумчивый. Лето и осень заигрывают друг с другом. Еще цветут цветы и уже падают листья; созрели ягоды и растут грибы; еще берет на удочку рыба, жируют утки, но уже потянулись к югу многие птицы. В сентябре жнут и сеют, бывает жарко, а ночами знобит от холода. В сентябре очищаются реки, вода становится прозрачной до дна, летит паутина и собираются в стаи тетерева. В сентябре поспевает клюква, жгут картофельную ботву, и косят последнюю отаву. Зелено-желтый и дождливо-ясный месяц, месяц сплошных перемен, перепадов. По непостоянству, пестроте – родной брат апрелю.

32. Есть поле, болото, луговина, лес… Наиболее одушевленным и мудрым в природе мне кажется лес. Вот опадают листья и лес погружается в дремучую зимнюю думу… Особенно лес старый древний, который «помнит» наших отцов и дедов. Такому лесу всегда хочется поклониться, побыть с ним наедине. У меня всегда возникает чувство, что лес этот знает что-то о нашей жизни (только не может сказать) чего не видим, не чувствуем мы. И всегда завидно, что звери и птицы лучше разумеют лесной язык, чем мы, люди.

33. Осенью есть особая прелесть в дубовых приречных лесах, дубовый лес никогда не смущает душу, даже ночью. Он крепок и надежен. Когда я долго не бываю в дубовом лесу, особенно осенью, мне просто физически чего-то не достает. Есть в этом лесу, как в хорошем человеке, постоянство, мудрость, доброта и уравновешенность. В нем легко и просторно, он не тяготит душу, лишен колючих зарослей, в нем трудно заблудиться. И все время он как бы сосредоточенно думает, листы и желуди роняет будто спросонья, словно само время опадает с вершин.

34. Когда над полями вдоль осенних дорог полетят к югу гуси, почему-то замрет сердце и душа разом приподнимется над всеми мелочами жизни. Какое-то время она будто висит в поднебесье. А когда цепь гусей измельчает, уплывет к горизонту, душа с тоской вновь опустится на грязную дорогу, брошенные в поле бороны, на раздавленные вдоль дороги кусты, на все рытвины и ухабы, на покосившуюся ферму с кучами навоза… Вот тут и охватит тебя невыразимая тоска, предчувствие глухой дождливой осени и бесконечной безрадостной зимы. Будто репетиция, будто примерка, – когда душа должна будет покинуть тело, и всю эту грешную землю.

35. Только в России, в её средне-северных полях перелески являются помехой сельскому хозяйству, их как нечистую силу рубят под корень, жгут, сдирают вместе с землёй бульдозерами, сгребают в болота, утаптывают гусеничными «лаптями» тракторов. А они опять растут… И нет этой войне конца.

Эта неистребимая вражда чиновников к лесу, к любому дереву в пределах отечества поразительна. Она заложена в российском человеке как будто на генном уровне, она сильнее политических, религиозных, родственных и прочих чувств… И если прикинуть в уме всё, что вытворяли мы с лесами за советский период жизни, невольно приходит мысль: «Это наваждение нечистой силы с целью погубить Отечество и народ». Всякое иное объяснение будет просто слабо.

36. Животный мир, тот уже хитрее. Осенью в наших полях полно сов: значит есть ещё мыши. Поэтому есть и лисы. Но зайца, тетерева, рябчика встретишь уже редко. Поля стали просто почвой, удобной или неудобной для работы тракторов, площадью для агрономического учета-отчета.

37. Жалок срок человеческой жизни рядом с жизнью природы, самой земли. Поэтому природа и должна быть умнее человека, выносливее, терпеливее. Ей надо всех пережить и сохранить себя хотя бы для тех кто еще не отчаялся в жизни.

38. Земля живет вечно, а народ – нет. Уходят одни люди, приходят другие. Но что-то постоянно должно быть на Земле – выше государств, правительств, правителей… Что оно и где оно? Кто не думал об этом, тот вообще еще не задумывался о жизни. Люди довольно часто путают размышления о себе с размышлениями о жизни.

Так кто же правит Земной жизнью? Ведь и на дереве ничего не совершается случайно. А вот на целой планете пытались и пытаются установить порядок какими-то партиями, революциями, войнами, исходя из собственнопридуманных теорий. Земля – слишком большая для одного ума и для одной жизни.

39. Мир переделать невозможно. Но почему-то всегда находятся люди, которые жаждут этого. Им однажды начинает казаться, что человечество до них жило не так, замучилось, а вот они начнут и всем устроят счастливую жизнь.

40. Более запутанной судьбы как у русского крестьянина ни у кого нет. Всю жизнь его учат, наказывают, жалеют, калечат, морят голодом, упрекают, стреляют на всех войнах, критикуют, надсмехаются, любуются, воспитывают и… презирают.

А он?

А он так и живет непонятый, непостигнутый. Он – разный, многоликий, многообразный. Он не убирается в эту уготованную ячейку «крестьянство». Вообще раздвоение людей общества на классы хорошо только для революционных теорий, для всяких ученых записок. Все эти классы и подклассы больше подходят для животных и растений. А для человека это даже унизительно, для отдельной же личности – и оскорбительно и глупо. Все эти классовые рамки так устарели и надоели живым людям, что их давно надо сломать и выбросить, как тесные парниковые ящики для выросших растений. Они давно тормозят развитие общества, держат его в какой-то заржавевшей узде, от которой никому и никакой пользы давно уже нет. Но человечество консервативно, трудно расстаться с любимыми шаблонами.

41. Когда сухой осенью выйдешь на полевой взлобок и посмотришь окрест: на дальние золоченые леса за полями, на солнечную ширь Волги у горизонта, невольно приходит мысль, что Земля объята глубокой важной думой. Дума эта будто испарение идет прямо к небу, постоянно пронизывая всех нас, живущих. И как жаль, что мы этого никак не осязаем, не чувствуем и даже не догадываемся об этом. Когда-нибудь люди научатся не только чувствовать, но и понимать дыхание Земли. Тогда жизнь будет откровеннее и яснее.