Дмитрий Филиппов - Два эссе о христианстве и культуре Страница 4

Игорь Северянин описывает в одном стихотворении бегство от культуры в природу. Не такое радикальное, как то, к чему призывают анархо-примитивисты, толстовцы и т. п., но все же очень страстное движение души:

Не мне в бездушных книгах черпатьДля вдохновения ключи, —Я не желаю исковеркатьДуши свободные лучи!Я непосредственно сумеюПознать неясное земле…Я в небесах надменно реюНа самодельном корабле!/…/Я с первобытным неразлучен,Будь это жизнь ли, смерть ли будь.Мне лёд рассудочный докучен:Я солнце, солнце спрятал в грудь!/…/И нет дикарству панихиды,Но и культуре гимна нет!

Если прав Ноам Хомский, грамматика – это нечто врожденно присущее человеческому мозгу. От языка никуда не деться даже при мозговых травмах. Человек – существо говорящее, а следовательно, человек заселен в культуру, как рыба в воду. Бегство невозможно.

Пусть Григорий Сковорода подмигивает из-под надгробья: «Мир ловил меня, но не поймал» – это ему только кажется. Мир поймал человека еще до его рождения. Ни в лесу, ни в пустыне, ни в каменной келье – нигде нет избавления от языка. Даже в психозе и ему подобных состояниях, при которых распадается синтаксис и наизнанку выворачивается семантическая связность. Язык бытийствует, как невидимая грибница, на которой прорастают человеческие индивидуумы.

Впрочем, можно противиться отдельным языковым формам. Некогда популярная трехъязычная доктрина говорит об исключительности трех языков (еврейского, греческого, латинского) и запрещает использовать другие языки для перевода Библии. Папа Григорий I в VI веке возмущался тем, что латинской грамматикой занимаются, используя тексты языческих классиков. Пусть латинский язык Вульгаты филологически хуже латинского языка классиков – стилистические и прочие недочеты христианской латыни не так важны. Если что-то, соприкоснувшись с христианством, теряет эстетические совершенство, это не должно тревожить христианина.

Наверное, не случайно то, что потом, в веках, растеклись слухи о том, как папа Григорий якобы приказал сжечь книги всех античных авторов. Логика всех антикультурных аутодафе прочитывается без труда – абсолютных ценностей вне Церкви нет, а значит признаваемые в миру ценности могут быть, при определенных обстоятельствах, уничтожены.

Все позволено не только, когда Бога нет, но и когда из веры в Абсолют выводится относительность всех мирских благ. Всех – не только материального комфорта. В этой формуле место абсолютной ценности может быть занято не только религиозным божеством. Этой же логикой руководился Бакунин, складировавший оружие во время дрезденского восстания у Сикстинской Мадонны. Он взял таким образом культурный артефакт в заложники – ведь приличные люди побоятся вредить шедеврам. А революционеру шедевры не нужны, у него своя шкала полезности.

***

Альтернативный вариант ответа, по Нибуру, связан со снятием противоречия вообще. Не «или Христос, или культура», а «христианство – часть культуры», то есть Христос принадлежит миру в качестве одного из культурных героев. Культура – всеобъемлющее пространство, а христианство – лишь один из исторических сюжетов. Культура благодарит христианство за проделанную работу и развивается дальше.

Христиане, которых Церковь позднее заклеймит ничего не значащим словом «гностики», шли приблизительно этим путем. Они питались плодами богатого культурного поля – наукой (философией). Христианство, с их точки зрения, не могло конфликтовать с современной философией.

В новейшей истории такая позиция связана с мягкотелым, приспособленческим либерализмом. Церковь, с точки зрения либералов, обязана быть «актуальной», «адекватной» запросам времени. Вневременность христианских истин в таком понимании христианства приобретает довольно призрачные черты, как и все вневременное и абсолютное.

Нибур остроумно отмечает, что спор либералов и фундаменталистов похож на семейную ссору между теми, кто согласен в основном – в том, что христианство является частью более крупного множества, мировой культуры. Просто у них разные культурные идеалы: у консерваторов идеал в прошлом, в предыдущей культурной форме, у либералов – в сегодняшней культурной форме.

Конец ознакомительного фрагмента.