Даниэль Дефо - Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский) Страница 17

— Несчастное дитя мое! Какой рокъ принесъ тебя сюда и бросилъ въ объятія моего сына! Ужасная дочь! мы погибли! ты жена своего родного брата и имѣла отъ него трехъ дѣтей, дѣтей отъ одной плоти и крови! мой сынъ и моя дочь жили какъ мужъ и жена! Какое безуміе! Какая несчастная семья! Что намъ дѣлать? Что говорить? Ахъ, Боже мой, что намъ дѣлать?

Немного успокоясь, мы стали говорить о томъ, что слѣдуетъ сдѣлать, прежде чѣмъ сообщить эту тайну моему мужу. Но къ чему могли привести всѣ наши совѣщанія? Мы были не въ силахъ найти выходъ изъ нашего мучительнаго положенія, мы не знали какъ передать всю трагедію моему мужу, мы не знали какъ она подѣйствуетъ на него, что онъ предприметъ: узнавъ эту роковую тайну, онъ могъ, не владѣя собой, объявить ее всѣмъ, что неизбѣжно погубило бы нашу семью; или онъ могъ, пользуясь защитой закона, который въ этомъ случаѣ былъ на его сторонѣ, и презирая меня, потребовать развода; тогда все мое ничтожное приданное было бы поглощено процессомъ и я стала бы нищей, а черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я увидѣла бы его въ объятіяхъ другой женщины, въ то время какъ сама должна была довольствоваться жалкимъ существованіемъ. Всѣ эти соображенія близко принимались къ сердцу моей матерью, но мы не знали, что дѣлать. Спустя нѣкоторое время, мы рѣшились прибѣгнуть къ самымъ осторожнымъ мѣрамъ, но къ несчастью наши рѣшенія были совершенно различны; по мнѣнію моей матери, мнѣ слѣдовало глубоко похоронить мою тайну и продолжать жить со своимъ мужемъ, до тѣхъ поръ, пока какой нибудь удобный случай дастъ возможность спокойно разсказать ему все; въ то же время она употребитъ всѣ свои силы примирить мужа со мной и возстановить согласіе нашего домашняго очага; такимъ образомъ, эта тайна останется и умретъ вмѣстѣ съ нами. Но если она выступитъ на свѣтъ Божій, дитя мое, сказала мать въ заключеніе, тогда мы обѣ погибли.

Желая побудить меня согласиться на это, она обѣщала устроить меня, она обѣщала оставить мнѣ послѣ своей смерти, независимо отъ состоянія мужа, все, что только будетъ возможно; такимъ образомъ, если когда-нибудь и откроется наша тайна, то я буду матеріально обезпечена.

Хотя ея предложеніе указывало мнѣ ясно на нѣжность и доброту моей матери, но оно совершенно не согласовалось ни съ моими мыслями, ни съ моими чувствами, и потому я сказала, что, послѣ долгаго и спокойнаго размышленія, я пришла къ слѣдующему рѣшенію, которое, надѣюсь, не покажется ей крайностью и успокоитъ ее: я просила ее употребить все свое вліяніе на сына, съ цѣлью убѣдить его отпустить меня въ Англію, снабдивъ достаточной суммой денегъ, въ товарахъ или въ банковыхъ билетахъ; затѣмъ, когда я уѣду, она можетъ уговорить его, спустя нѣкоторое время, вызвать снова меня къ себѣ.

Мы долго не сходились съ матерью въ нашихъ мнѣніяхъ по этому поводу, мы не могли примирить ихъ; мы много спорили, но эти споры не приводили ни къ какимъ соглашеніямъ.

Я не могла побѣдить свое отвращеніе къ сожительству съ братомъ, она настаивала на невозможности уговорить его согласиться на мой отъѣздъ въ Англію; мы продолжали жить въ такомъ нерѣшительномъ положеніи; хотя наши споры не доводили насъ до крайностей, но мы были не въ силахъ придти къ такому рѣшенію, которое могло бы уничтожить эту ужасную пропасть.

IX

Я открываюсь своему мужу. — Я уѣзжаю въ Англію. — Мое пребываніе въ Батѣ. — Новая встрѣча

Наконецъ, я рѣшилась на самый отчаянный выходъ изъ этого страшнаго положенія и объявила матери, что сама разскажу все мужу. При одной мысли объ этомъ моя мать пришла въ ужасъ; но я просила ее успокоиться и сказала, что сдѣлаю это исподоволь, спокойно, тихо и такъ ловко, какъ только могу; я выберу самую благопріятную минуту и не сомнѣваюсь, что если съумѣю притвориться любящей его больше, чѣмъ я могу теперь его любить, то я успѣю въ своемъ намѣреніи и мы мирно разстанемся, потому что я все-таки люблю своего мужа, какъ брата.

Въ продолженіи всего этого времени онъ осаждалъ свою мать, онъ настаивалъ объяснить ему, если возможно, что означаетъ моя страшная фраза, какъ онъ назвалъ ее, будто онъ не законный мой мужъ и мои дѣти — не законныя его дѣти. Мать совѣтовала ему терпѣливо выжидать событій, говоря, что она еще ничего не могла узнать отъ меня. Она видитъ только, что я сильно взволнована, что меня мучитъ какая то тайна, которую, тѣмъ не менѣе, она надѣется скоро узнать; до тѣхъ же поръ она проситъ его обходиться со мной какъ можно лучше и постараться пріобрѣсти мое расположеніе, такъ какъ я страшно напугана его угрозой запереть меня въ домъ умалишенныхъ; въ заключеніе она сказала: никогда не слѣдуетъ доводить женщину до отчаянія, какіе бы ни были для этого поводы.

Я скоро почувствовала вліяніе этихъ переговоровъ: поведеніе моего мужа вдругъ измѣнилось, онъ сталъ совершенно другимъ человѣкомъ; нельзя было быть любезнѣе и предупредительнѣе его; я какъ могла отвѣчала ему тѣмъ же, но дѣлала это, принуждая себя. Однажды вечеромъ, мы, бесѣдуя, сидѣли вдвоемъ въ небольшой бесѣдкѣ, у входа въ садъ; онъ былъ въ веселомъ и пріятномъ настроеніи духа и говорилъ мнѣ много нѣжностей, наша дружба и надежда, что наши прежнія ссоры и непріятности не повторятся больше, приводили его въ восторгъ.

Я глубоко вздохнула и сказала, что нѣтъ въ мірѣ женщины, которая была бы болѣе рада нашему доброму согласію и болѣе бы огорчалась, если бы оно было нарушено, но я съ глубокой горечью въ сердцѣ должна сказать ему, что въ нашихъ отношеніяхъ существуетъ одно такое обстоятельство, которое я не знаю какъ объяснить ему и которое дѣлаетъ меня самой несчастной женщиной въ мірѣ.

Онъ просилъ объясниться яснѣе, но я отвѣчала, что не знаю, какъ приступить къ этому объясненію; я убѣждена въ томъ, что пока тайна принадлежитъ мнѣ одной, я одна и буду несчастна; и потому лучше всего не открывать ему этой тайны, что и было единственной причиной моего молчанія, такъ какъ я знаю, что рано или поздно, но моя роковая тайна приведетъ меня къ гибели во всякомъ случаѣ.

Тогда онъ сталъ увѣрять меня, что съ этой минуты онъ оставитъ меня въ покоѣ, онъ будетъ вѣрить мнѣ во всемъ и проситъ только объ одномъ: убѣдить его, что, какова ни была моя тайна, наша взаимная любовь не измѣнится никогда и останется вѣчной.

Это для меня было самое худшее, что онъ могъ сказать, и потому я прямо сказала ему, что я не могу быть счастлива даже въ томъ случаѣ, если онъ перестанетъ настаивать на томъ, чтобы я открыла ему эту тайну, хотя съ другой стороны я не знаю, какъ мнѣ разсказать ее.

— Но, посмотримъ, мой другъ, — продолжала я, — согласитесь ли вы на тѣ условія, которыя я предложу вамъ прежде, чѣмъ открыть эту тайну?

— Я соглашусь на всѣ условія въ мірѣ,- отвѣчалъ онъ, — какихъ только можетъ потребовать ваше благоразуміе.

— Хорошо, — сказала я, — въ такомъ случаѣ дадите ли вы мнѣ письменное обѣщаніе, что если вы убѣдитесь въ томъ, что я не умышленно создала нѣкоторыя несчастныя для насъ обстоятельства, то вы не станете меня осуждать, оскорблять, не станете дурно относиться ко мнѣ и не сдѣлаете меня жертвой того, что случилось не по моей волѣ.

— Это самое благоразумное требованіе, — сказалъ онъ, — я не могу осуждать васъ за чужую ошибку, дайте мнѣ перо и чернила. — Я принесла бумагу, перо и чернила. Онъ написалъ свое обязательство въ тѣхъ самыхъ выраженіяхъ, въ какихъ я передала его, и подписался.

— Теперь, другъ мой, — сказала я, — я не потребую отъ васъ больше никакихъ письменныхъ обязательствъ; но такъ какъ вы услышите самую неожиданную, самую поразительную семейную тайну, то я умоляю васъ, обѣщайте мнѣ, что вы примете ее спокойно, съ полнымъ присутствіемъ духа, свойственнымъ каждому благоразумному мужчинѣ.

— Я даю вамъ слово, — сказалъ онъ, — но ради Бога, перестаньте наконецъ пугать меня всѣми этими приготовленіями.

— Итакъ, вотъ въ чемъ дѣло: я уже вамъ говорила когда то въ раздраженіи, что передъ закономъ я не могу считаться вашей женой, а наши дѣти законными дѣтьми, теперь я должна спокойно и съ любовью, но съ страшной тоской въ сердцѣ объявить вамъ, что я ваша родная сестра, вы мой братъ, мы дѣти одной матери, которая живетъ съ нами въ одномъ домѣ и которая до того глубоко убѣждена въ истинѣ моихъ словъ, что не можетъ отрицать ихъ.

Я видѣла, какъ онъ поблѣднѣлъ и какъ страшно измѣнилось выраженіе его глазъ, и потому прибавила:

— Вспомните о вашемъ обѣщаніи и сохраните присутствіе духа; мнѣ кажется, я достаточно приготовила васъ для этого.