Маскарад, или Искуситель - Герман Мелвилл Страница 25

– Остроумный дурак всегда говорит красиво, для хорошего выступления возьмите остроумного дурака.

В почти таком же напряжении обсуждение и продолжалось – джентльмен с ястребиным носом говорил пространно и ярко, с целью демонстрации того, что умный дурак всегда говорит именно так. Прежде всего он говорит так долго с целью почти убедить.

Вскоре, вернувшись в разговоре назад, джентльмен с тёмно-рыжими волосами предсказал, что травяной доктор вернётся. Будучи замеченным в дверном проёме, доктор задержался там, сказав внятным голосом:

– Есть ли здесь агент вдово-сиротского приюта семинолов?

Никто не ответил.

– Есть ли здесь какой-либо агент или какой-либо член какого-либо благотворительного учреждения вообще?

Никто, казалось, не знал, как ответить, или никакой мысли не приходило в голову.

– Если здесь есть такой человек, то для него в моей руке есть два доллара.

Некий интерес всё же проявился.

– Я был отозван так поспешно, что забыл эту часть своей обязанности. У владельца Самаритянского Болеутолителя существует правило: отчислять от товара для некой благотворительной цели половину доходов от продажи. Восемь бутылок разошлось среди этой компании. Следовательно, четыре полудоллара остаются для благотворительности. Кто как распорядитель сможет взять деньги?

Одна или две пары ног зудяще зашаркали по полу, но никто не поднялся.

– Застенчивость превалирует над обязанностью? Если, как я сказал, есть какой-либо джентльмен или какая-либо леди, также здесь присутствующая, кто находится в какой-либо связи с каким-либо благотворительным учреждением вообще, то позвольте ему или ей сделать шаг вперёд. Если у него или неё не окажется под рукой никакого свидетельства о такой связи, не важно. У меня не подозрительный характер, слава Богу, и я поверю любому, кто бы ни предложил забрать эти деньги.

Скромная на вид женщина в довольно безвкусном и помятом платье тут же потянула вниз свою вуаль и привстала, но, заметив взгляды всех присутствующих, устремлённые на неё, решила, что в целом желательно сесть снова.

– О, что-то не верится, что в этой христианской компании нет ни одного благотворителя. Я имею в виду, что никто не связан с благотворительностью. Ну, тогда нет ли здесь какого-либо объекта для благотворительности?

При этих словах несчастного вида женщина, в своего рода траурном платье, опрятном, но прискорбно изношенном, спрятала своё лицо за скудным узелком, и все услышали её рыдания. Тем временем, как будто не видя или не слыша её, травяной доктор снова заговорил, и на сей раз весьма трогательно:

– Есть ли здесь хоть кто-то, кто чувствует себя нуждающимся в помощи и кто, приняв такую помощь, почувствовал бы, что он в своё время дал бы или сделал бы больше, чем смогли когда-то дать или сделать для него? Мужчина или женщина, есть ли здесь хоть кто-нибудь?

Рыдания женщины были уже более слышимыми, хотя она стремилась подавить их. В то время как внимание почти всех присутствующих было обращено к ней, появился подёнщик с белой повязкой через всё лицо, скрывавшей одну сторону носа, и кто ради прохлады был одет в свою фланелевую рубашку с красными рукавами с переброшенным через плечо пальто, заштопанные манжеты которого свисали сзади, – этот человек перемещался, шаркая ногами, и шагами, отдалённо похожими на шаги осуждённого преступника, вполне мог сойти за годного претендента.

– Бедный раненый хазар! – вздохнул травяной доктор и опустил деньги в превратившуюся в раковину ладонь и отошёл.

Получатель милостыни отошёл в сторону, когда джентльмен с тёмно-рыжими волосами остановил его:

– Вы не пугайтесь, но я хочу увидеть эти монеты. Да, да, хорошее серебро, славное серебро. Теперь возьмите их снова и в то время, пока вы думаете о них, носите повязку с лёгкостью. Вы слышали? Уделите внимание шраму на носу и отключитесь от себя самого.

Будучи просителем по природе или же из-за эмоций, не позволяющих доверять его голосу, человек тихо, но не без некоторой стремительности ушёл.

– Странно, – сказал джентльмен с тёмно-рыжими волосами, возвращаясь к своему другу, – деньги были хорошие.

– Да, и где же теперь ваше прекрасное мошенничество? Мошенничество, отдающее половину прибыли на милосердие? Он – дурак, о чём я и твержу.

– Другие могли бы назвать его оригинальным гением.

– Да, оригинальным в своём безумии. Гений? Его гений – ненормальный ум, и, когда его время пройдёт, в нём окажется немного новизны.

– Разве он не может быть мошенником, дураком и гением одновременно?

– Я прошу прощения, – сказал тут третий господин с выражением лица слушающего сплетника, – но вы несколько озадачены этим человеком, и вам это может быть полезно.

– Вы знаете что-нибудь о нём? – спросил джентльмен с крючковатым носом.

– Нет, но я его кое в чём подозреваю.

– Подозреваете? Мы хотим знать, в чём.

– Ну, начните подозревать сначала, и дальше узнаете. Истинное знание приходит, но как подозрение или открытие. Это – мой принцип.

– И всё же, – сказал джентльмен с тёмно-рыжими волосами, – поскольку мудрец будет держать при себе даже некоторые несомненные факты о себе самом, останется, по крайней мере, намного больше других подозрений до того момента, пока они не дозреют до знаний.

– Вы что-нибудь слышали о мудреце? – сказал джентльмен с ястребиным носом, обращаясь к новому собеседнику. – Тогда в чём вы подозреваете этого приятеля?

– Я сильно подозреваю, – прозвучал нетерпеливый ответ, – что он один из иезуитских эмиссаров, бродящих по всей территории нашей страны. Лучше постичь их секретные проекты, которые они предпринимают время от времени; я бы сказал, что это совершенный театр масок, иногда внешне абсурдных. Сказанное действительно по некоторым причинам породило забавную улыбку на лице джентльмена с ястребиным носом, добавив третью сторону обсуждения, которое теперь стало своего рода тройным поединком, но закончившееся в конце концов с тройным результатом.

Глава XIX

Солдат удачи

– Мексика? Молино-дель-Рей? Ресака-де-ла-Пальма?

– Ресака-де-ла-Томба!

Защищая свою репутацию, заботясь в первую очередь о себе, как нередко случается, и ничего не зная о том, что происходило в описанных выше дебатах, травяной доктор, дойдя до передней части корабля, заметил там одинокого человека в старой грязной полковой шинели с лицом одновременно и мрачным, и сухим, на заплетающихся парализованных ногах, твёрдых, как сосульки, стоящих между грубыми костылями, в то время как всё остальное тело, словно длинный судовой барометр на карданном подвесе, раскачиваемое туда и сюда, механически вторило движению корабля. Взгляд его был опущен, и во время качки калека, казалось, пребывал в глубоком раздумье.

Как только тот попал в поле зрения травяного доктора, тот, решив, что здесь стоит некий раненый герой с мексиканских полей брани, с сочувствием обратился к нему, как упоминалось выше, и получил вышеупомянутый весьма невнятный ответ. Угрюмо и неприветливо произнеся его, калека от произвольного нервного толчка закачался сильнее (признак того, что его охватили эмоции), и можно было подумать, будто некий шквал внезапно сдвинул корабль, а вместе с ним и этот своеобразный барометр.

– Могилы? Мой друг! – воскликнул травяной доктор, слегка удивившись. – Вы же не пали мёртвым, не так ли? Я решил, что вы раненый участник кампании, один из благородных детей войны, великий страдалец за вашу дорогую страну. Но вы – Лазарь, не так ли?

– Да, тот, у кого были раны.

– Ах, это другой Лазарь. Но я никогда не знал, что кто-то из них был в армии, – глядя на поношенное обмундирование.

– Теперь будет. Это лишь шутка.

– Дружище, – сказал другой укоризненно. – Вы рассуждаете неправильно. В принципе, я встречаю неудачников приветливо, чтобы скорей отогнать их мысли от их проблем. Врач, который бывает одновременно мудрым и гуманным, редко всецело сочувствует своему пациенту. Но придите ко мне, я – травяной доктор, а также природный костоправ. Я могу быть оптимистом и думаю, что могу сделать что-нибудь для вас. Приподнимите взгляд. Поведайте мне свою историю. Прежде чем я предпринимаю лечение, я требую