Гарольд Роббинс - Парк-авеню 79 Страница 26

Мария аккуратно вымыла нож, положила его на кухонный стол. Вытерла руки, потом села на любимый мамин стул. Здесь Кэтти обычно дожидалась возвращения Марии с работы. Свет немощной лампочки показался нестерпимо ярким. Только теперь она почувствовала невероятную усталость и закрыла глаза.

Дверь вздрогнула от сильного стука. Мария спокойно пригласила:

— Войдите.

Так она встретила полицию.

21

Пожилая дама из попечительской службы продолжала настаивать:

— Мария, для такого поступка должна быть причина, причем, веская. Назови мне ее.

Девушка подняла неподвижный взгляд, сжала губы и молча покачала головой.

— Ты ведь не хочешь попасть в исправительную колонию?

Марию упрямо передернула плечами:

— Какая разница: назову я причину или нет? Все равно посадят...

— Девочка, ты многого еще не знаешь. Одно дело — школа-интернат и совсем другое — колония. Подумай!

В широко открытых глазах Марии не было ни раскаяния, ни надежды, а лишь тупая безысходность.

— И то, и другое — за решеткой.

— Мне казалось, что ты собиралась воспитывать своего братика...

Мария вскинула голову:

— А можно? Если я расскажу правду, мне разрешат остаться с ним?

Попечительница грустно покачала головой:

— Нет. Для воспитания ребенка ты еще слишком мала. Но...

— Значит, нас все равно не оставят вместе? И меня упрячут подальше?

Пожилая дама молча опустила голову: ей нечего было сказать. Мария решительно встала.

— Ну, хватит. Давайте быстрее покончим с этим делом.

В пустом зале суда был занят, да и то не полностью, лишь первый ряд. Там сидело несколько зевак — любителей порыться в житейской грязи. Они лениво оглядели проходившую к своему, месту Марию. Кто-то легонько тронул ее за локоть:

— Привет, Мария.

Девушка вздрогнула: Майк. Она медленно повернулась и равнодушно посмотрела сквозь парня в тусклую, давно не крашеную стену. Майк ободряюще улыбался, однако глаза тревожно вглядывались в ее осунувшееся лицо, а губы чуть слышно прошептали:

— Я пытался добиться свидания, но мне не разрешили.

Девушка вяло отвернулась. Бессмысленно объяснять этому мальчику, что она сама просила никого к ней не пропускать. Он не поймет, как тяжело сейчас Марии видеть людей. Всех без исключения. И даже его. Майка.

Она молча прошла мимо. Из-за спины донесся шепот попечительницы:

— Какой приятный у тебя друг!

— Я не знаю его... Первый раз вижу.

По усталому лицу судьи было видно, что ему смертельно надоели и обвиняемые, и подсудимые, и свидетели, и вообще все. Судья окинул Марию хмурым взглядом:

— Вы обвиняетесь в вооруженном нападении на своего отчима с применением холодного оружия.

Девушка не ответила, и судья повернул голову к секретарю:

— Мистер Ритчик пришел?

Секретарь вызвал:

— Мистер Ритчик!

Из задних рядов неуклюже вывалился Питер.

Бинты все еще скрывали оплывшее лицо, но по нервному покашливанию Мария поняла, что он трусит.

Его появление не вызвало в девушке ничего, кроме холодного недоумения: неужели она могла терпеть рядом с собой этого чужого, неприятного человека? За пять недель, что прошли со страшной ночи, Мария повзрослела на целую жизнь.

Судья приступил к делу:

— Мистер Ритчик, расскажите нам, что произошло?

Питер негромко откашлялся:

— Позвольте вам сказать, ваша честь, что она — дрянная девчонка. Шляется по ночам... Подолом метет. Как устроилась работать в танцзал, так ни разу вовремя домой не пришла. Являлась за полночь или даже к утру. В тот вечер я потребовал, чтобы она вела себя прилично, как и подобает девушке. Ну, а потом эта... она пробралась в мою комнату и напала на меня.

Хотела убить.

Девушка грустно усмехнулась. Если бы не грязь, которая упадет на мамино имя, Мария рассказала бы им все. Но Кэтти заслужила покой, и ее дочь будет молчать.

Суд кончился быстро. Марию поставили перед кафедрой, и судья сквозь очки сурово посмотрел на осужденную.

— Мария, мы посылаем тебя в исправительную колонию.

Там ты будешь находиться до своего восемнадцатилетия и приобретешь полезную профессию, а также навыки христианского образа жизни. Надеюсь, что наказание пойдет тебе на пользу.

Мария не ответила.

— У осужденной есть вопросы?

Она молча покачала головой.

Судья стукнул молоточком, поднялся со своего места и торжественно проследовал к выходу. Когда дверь за ним закрылась, попечительница скомандовала:

— Пойдем со мной, Мария.

Без единого звука девушка двинулась вслед за ней и когда проходила мимо загородки, увидела Майка. Он пытался что-то сказать, но Мария ничего не слышала, ничего не понимала. Только за дверью к ней вернулась способность чувствовать, и она заплакала.

В сопровождении попечительницы и полицейского Марию перевезли в отдаленную безлюдную часть Бронкса, где размещалась колония для несовершеннолетних преступниц. Выйдя из машины, девушка с любопытством огляделась по сторонам — тихо и пустынно, как в деревне.

Через час одна из воспитанниц, с любопытством стреляя глазами на новенькую, провела ее по длинному серому коридору к кабинету врача, открыла дверь и пропустила Марию вперед себя:

— Входи, подружка.

Худощавый седой человек поднял утомленное лицо. Девушка пояснила:

— Я привела к вам новую птичку, док.

Доктор кивнул на маленькую комнатку:

— Туда. Раздевайся.

Осмотр продолжался несколько минут. Наспех одевшись, Мария направилась к двери, но доктор остановил ее и протянул какой-то рецепт:

— Это лекарство тебе выдадут в амбулатории. Принимай его всю беременность.

Мария вздрогнула, растерянно оглянулась по сторонам потом снова повернулась к доктору, крикнула:

— Беременная? Кто, я?!

Сзади, раздался насмешливый голос провожатой:

— А кто же еще? Я-то мужика два года вблизи не видела, пропади все пропадом!

Ничего не понимая, Мария потрясение уставилась в бумажку, но уже через секунду грохнулась на стул и громко захохотала. Доктор поморщился:

— Не вижу ничего смешного.

Мария не могла остановиться. Между приступами смеха она отчаянно всхлипывала, размазывая по щекам горячие слезы. Боже, какая глупость! Он никогда не узнает того, что случилось, не узнает правды. Никто не узнает правды!

Штат Нью-Йорк против Мэриен Флад

Секретарь вызвал первого свидетеля обвинения, и перед залом появилась высокая девушка с непроницаемыми глазами на туповатом лице. Широкий пробор казался особенно ярким среди распущенных смоляных волос.

Пока секретарь выполнял формальности, связанные с принесением свидетелем присяги, публика нетерпеливо гудела. Девушка же казалась совершенно спокойной и на присутствующих не обращала ни малейшего внимания.

Я ждал.

Секретарь поднял голову:

— Будьте любезны, назовите ваше имя.

— Рей Марней.

Голос у девушки оказался слишком тонким и писклявым для ее мощного сложения.

Секретарь дал мне знак. Я быстро вышел вперед, остановился напротив свидетельницы и начал опрос:

— Сколько вам лет, мисс Марней?

Девушка быстро ответила:

— Двадцать три.

— Где вы родились?

— Чилликот, штат Огайо.

— Когда вы приехали в Нью-Йорк?

— Около двух лет назад.

Я начал привыкать к ее странному писку.

— Чем вы занимались в Чилликоте?

— Жила...

По залу прокатились смешки. Когда публика успокоилась, пришлось пояснить:

— Мисс Марней, я хотел узнать, чем вы зарабатывали себе на жизнь в Чилликоте?

— А, я не поняла, что именно вас интересует. В Чилликоте у меня была должность учительницы.

Самое убийственное заключалось в том, что эта женщина действительно работала в школе.

— В каких классах вы преподавали?

— В младших. Я люблю детей!

Ее неуместное воодушевление вызвало тихое веселье в зале. Даже я не смог сдержать улыбку.

— Я не сомневаюсь в вашем отношении к ученикам. Почему вы решили оставить любимое дело и уехать в Нью-Йорк?

— Мне захотелось стать актрисой. Сначала я работала учительницей и ни о чем таком не думала. Но потом профессор Берг, который преподавал драматическое мастерство в старших классах, написал пьесу: «Жаворонок в долине», и мы поставили ее в нашем маленьком театре. Я играла главную роль. Профессор Берг сказал, что у меня талант, как у Мэри Астор, и что я не имею права губить свое дарование в захолустном Чилликоте. После этого мне пришла в голову мысль поехать в Нью-Йорк.

Теперь я спрашивал без тени улыбки:

— И что с вами случилось в Нью-Йорке?

— Ничего не случилось. Долгое время я пыталась устроиться в какой-нибудь театр, но никто не захотел посмотреть меня на сцене. Даже рекомендательные письма профессора Берга не помогли.

— Почему же вы не вернулись в Чилликот?

В ее писке прозвучала обида:

— Это было невозможно. Тогда бы весь городишко знал, что из меня ничего не получилось.