Маскарад, или Искуситель - Герман Мелвилл Страница 32

скунсы. Я хочу, чтобы более никакие дикие паразиты не портили мне настроение и не портили впустую моё имущество. Не говорите о мальчиках; достаточно ваших мальчиков, чума на ваших мальчиков, лихорадка на ваших мальчиков! Что касается информационных служб, то я живу на Востоке и знаю их. Мошеннические дела, относящиеся к циникам низкого происхождения под подлизывающейся внешностью, выдают их циничные преступные намерения по отношению к человечеству. Вы как раз подходящий экземпляр из этой компании.

– О дорогой, дорогой, дорогой!

– Дорогой? Да, трижды дорого обошлась бы мне покупка одного из ваших мальчиков. Сгниют пусть ваши мальчики!

– Но, уважаемый сэр, если у вас не будет мальчиков, то не могли бы мы в течение нашего недолгого пути обеспечить вас взрослым работником?

– Обеспечить? Умоляю, без сомнения, вы могли бы снабдить меня также и закадычным другом, не так ли? Обеспечить? Услужливое слово «снабдить»: существует, например, примечательная договорённость, где каждый обеспечивает другого ссудой, и если другой не выплатит её довольно быстро, то первый отправляет его с цепью на ноге. Снабдить!

– Бог запрещает мне быть обеспеченным. Нет, нет. Вы видели, как я сказал этому вашему кузену-немцу, травяному доктору, что я теперь на пути к созданию особой машины, способной делать мою работу. Машины для меня. Мой яблочный пресс – украдёт ли он мой сидр? Будет ли моя косилка лежать в постели по утрам? Мой кукурузоочиститель – будет ли он мне дерзить? Нет: яблочный пресс, косилка, кукурузоочиститель – все искренне проявляют внимание к своему делу. И бескорыстно; никакого питания, никакой заработной платы; и всё, что делают, – делают хорошо всю свою долгую жизнь; яркие примеры того, что достоинство – это их собственная награда, – единственные практикующие христиане, которых я знаю.

– О дорогой, дорогой, дорогой, дорогой!

– Да, сэр, мальчики? Если начать с моих духовных стержней, то какая разница, с моральной точки зрения, между кукурузоочистителем и мальчиком! Сэр, кукурузоочиститель из-за своего долготерпения в добрых делах не смог бы из-за непригодности отправиться на небеса. Вы предполагаете, что мальчик так поступит?

– Кукурузоочиститель на небесах! – закатив свои глаза до белков. – Уважаемый сэр, сказать, что небеса – это своего рода Вашингтонский музей патентного бюро, – о, о, о! – как будто простая машинная работа и марионеточная работа уходит в небеса – о, о, о! Вещи, не приспособленные к свободе, получают вечное вознаграждение как хорошо работающие – о, о, о!

– Вы, Хвали-Бога Голые-кости7, о чём вы стонете? Я говорю что-нибудь об этом? Мне кажется, что, хотя вы и говорите столь хорошо, вы можете быстро перейти на другую тему. Или же вы хотите выбрать полемику со мной?

Это возможно и так, и иначе, уважаемый сэр, – последовал скромный ответ, – но если это так, то только из-за того, что как солдат без чести быстро отвечает на оскорбление, так и христианин без веры иногда бывает более-менее скор в поисках ереси.

Хорошо, – после удивлённой паузы, – для такой необъяснимой пары, как вы и травяной доктор, должен иметься общий хомут.

Сказав это, бакалавр поглядел на него уже резко, пока медная табличка не напомнила ему об обсуждении, намекнув, что человек с медной табличкой и далее весьма заботливо выслушает его на предмет слуг.

– В этом вопросе, – воскликнул импульсивный бакалавр, устремившись при намёке, как ракета, – все интеллектуальные умы в наше время приходят к выводу – единственному полученному из огромного наследственного опыта, – видя то, о чём говорят Гораций и другие античные писатели о слугах, – приходят к выводу, о котором я сказал, что мальчик или мужчина – это разумные животные и в большинстве работ проигрывают животным. Им не может быть доверия; они менее заслуживают доверия, чем волы; по исполнительности собака-вертел превосходит их. Следовательно, эти тысячи новых изобретений – ворсочесальные машины, подковные машины, туннельные бурильные машины, жатки, яблокоочистительные машины, машины для чистки обуви, швейные машины, бреющие машины, машины для побегушек, кухонные лифты, и только Бог знает, какие ещё машины, – все они объявляют об эре, когда это упрямое животное, работающее или обслуживающее человека, должно будет остаться в прошлом, превратившись в окаменелость. Вскоре перед этим великолепным временем, я не сомневаюсь, будет объявлена цена на их шкуры как на лживых «опоссумов», особенно мальчишек. Да, сэр (со стуком опустив свою винтовку на палубу), я рад думать, что настанет день, когда, согласно закону, я возьмусь за это оружие и выйду стрелять в мальчишек.

– О, сейчас! Господи, Господи, Господи! Но… наша… служба, уважаемый сэр, провела, как я рискнул заметить…

– Нет, сэр, – полностью погружая свой щетинистый подбородок в енотовый воротник. – Не пытайтесь умастить меня, травяной доктор это уже пробовал. Мой опыт, который прошёл теперь через вереницу – хуже, чем избавление, – вереницу из тридцати пяти мальчишек, доказывает мне, что детство – естественное состояние мошенничества.

– Спаси нас, спаси нас!

– Да, сэр, да. Меня зовут Питч, я отвечаю за свои слова. Я говорю на основе пятнадцатилетнего опыта; тридцать пять мальчишек: американцы, ирландцы, англичане, немцы, африканцы, мулаты, не говоря о том китайском мальчике из Калифорнии, посланном мне тем, кто хорошо знал мои проблемы; и этот мальчик Ласкар из Бомбея. Головорез! Я нашёл его высасывающим жизнь из эмбрионов в моих весенних саженцах. Все мошенники, сэр, каждый – белый или монголоид. Удивительные в бесконечном разнообразии мошенничества юные виды человеческой натуры. Я помню, что освободил от обязательств, одного за другим, двадцать девять мальчиков – каждого, между прочим, из-за некой злобы совершенно немыслимых разновидностей, каждая из которых характерна для каждого конкретного мальчика, – я не забуду сказать самому себе: конечно, теперь, дойдя до конца списка, полностью исчерпав его, я должен был только теперь получить для себя мальчика, любого мальчика, отличавшегося от тех двадцати девяти предыдущих мальчиков, и он непогрешимо должен быть таким добродетельным мальчиком, которого я так долго искал. Но – благословите меня! – этого тридцатого мальчика – между прочим, в это время я долго отказывался от ваших информационных служб – мне прислали его комиссары по эмиграции, тщательно отобранного со всего пути из Нью-Йорка по идеалу, по моему детальному запросу из постоянной армии восьмисот мальчиков всех цветов кожи, как они написали мне, временно пребывающих в бараках на острове Ист-Ривер, – я говорю, что этот тридцатый мальчик был лично весьма изящен; его покойная мать была горничной у леди или что-то вроде этого; и по манерам – почему нет? – в плебейском понятии прекрасный Честерфилд, очень вдумчивый, а также быстрый, как вспышка. Но какой учтивый! «Пожалуйста, сэр! Пожалуйста, сэр! – говорил он и всегда кланялся. – Пожалуйста, сэр». Самое странное также – это сплав сыновней привязанности с чёрным уважением. Про-явил такой горячий, исключительный интерес к моим делам. Требовал считать себя одним из членов семьи – вроде моего приёмного сына, как я предполагаю. Утром я было вошёл в мою конюшню, ожидая, когда благородное дитя приведёт моего коня. «Пожалуй, сэр, я думаю, что он становится толще и толще». – «Но он не выглядит очень чистым, не так ли? – не желая быть совсем резким со столь нежным юношей. – И он, кажется, немного похудел в бёдрах, не так ли? Или нет, возможно, я не увижу равнину этим утром». – «О, пожалуй, сэр, единственное, что я думаю, так это то, что это идёт ему, пожалуй, на пользу». Вежливый проходимец! Я скоро обнаружил, что он никогда не давал этому несчастному коню его овса ночью и также не укладывал его спать. Он оказался выше такой работы горничной. Никакого конца не было его преднамеренному пренебрежению. Но чем больше он тяготился службой у меня, тем более вежливым он становился.

– О, сэр, вы сделали неправильный выбор относительно него.

– Ничего подобного. Кроме того, сэр, он был мальчиком, который под