Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету Страница 44

И съ этими словами докторъ всталъ, взялъ сына за руку, а другую руку ласково положилъ на плечо молодого человѣка. Потомъ поклонился гостямъ — это былъ одинъ изъ тѣхъ граціозныхъ поклоновъ, которыми онъ славился. Я и теперь еще вижу грустную улыбку на его лицѣ, свѣтъ отъ подсвѣчника, стоявшаго на столѣ, освѣщающій его гладкій лобъ, и бросающій глубокую тѣнь на его щоки отъ его густыхъ бровей.

Отъѣздъ былъ нѣсколько неожиданный и, разумѣется набросилъ какой-то мракъ на всё общество.

— Я велѣлъ моей каретѣ пріѣхать въ десять часовъ — и долженъ теперь сидѣть здѣсь. Проклятую жизнь ведутъ доктора! должны таскаться во всякое время дня и ночи! Получаютъ за то плату! Должны ѣхать! ворчалъ лордъ Рингудъ.

— Больные рады, когда могутъ имѣть ихъ, милордъ. Мнѣ кажется, я слышали, что когда вы были въ Райдѣ…

Милордъ вздрогнулъ, какъ-будто его облили холодной водой; а потомъ бросилъ на Филиппа довольно дружелюбный взглядъ.

— Онъ лечилъ меня отъ подагры — такъ. И лечилъ очень хорошо! сказалъ милордъ. — Смѣльчакъ этотъ мальчикъ, прошепталъ онъ довольно слышно, а потомъ началъ разговаривать съ генераломъ Бэйнисомъ о его компаніяхъ и о его знакомствѣ съ своимъ братомъ, дѣдомъ Филиппа.

Генералъ не любилъ хвастаться своими воинскими подвигами, но громко расхваливалъ своего стараго товарища. Филиппу было пріятно слышать, что о его дѣдѣ говорятъ такъ хорошо. Генералъ также зналъ отца доктора Фирмина, который служилъ полковникомъ въ знаменитой старой арміи Веллингтона.

— Отчаянный молодецъ былъ этотъ человѣкъ! сказалъ добрый генералъ. — Вашъ отецъ очень на него похожъ, и вы смахиваете на него иногда. Но вы очень напоминаете мнѣ Филиппа Рингуда, и вы не можете походить на лучшаго человѣка.

— А! сказалъ милордъ.

Между нимъ и его братомъ были несогласія, но онъ, можетъ быть думалъ о тѣхъ дняхъ, когда они были друзьями. Лордъ Рингудъ потомъ любезно спросилъ: въ Лондонѣ ли останется генералъ Бэйнисъ? Но генералъ пріѣхалъ только по этому дѣлу, которое теперь надо отложить. Онъ былъ слишкомъ бѣденъ, чтобы жить въ Лондонѣ; онъ долженъ быль отыскать какую-нибудь деревню, гдѣ онъ могъ бы жить дёшево съ своими шестерыми дѣтьми.

— Три мальчика у меня въ школѣ да одинъ въ университетѣ, мистеръ Филиппъ — вы знаете чего это должно стоить; хотя, слава Богу, мой студентъ не тратитъ по девятисотъ фунтовъ въ годъ. Девятьсотъ! Куда бы намъ дѣваться, еслибы онъ тратилъ столько?

Въ самомъ дѣлѣ, дни набобовъ давно истекли и генералъ воротился на свою родину съ весьма малыми средствами для содержанія большого семейства.

Когда пріѣхала карета милорда, онъ отправился и другіе гости тоже простились. Генералъ остался и мы трое болтали за сигарами въ комнатѣ Филиппа. Этотъ вечеръ походилъ на сотню вечеровъ, проведённыхъ мною тамъ, а какъ хорошо я его помню! Мы говорили и о будущихъ надеждахъ Филиппа, и онъ сообщилъ свои намѣренія намъ по-своему, по-барски. Практиковать въ адвокатурѣ — нѣтъ! отвѣчалъ онъ въ отвѣтъ на вопросы генерала Бэйниса въ этомъ онъ не очень большія выгоды пріобрѣлъ бы, если бы даже онъ былъ бѣденъ; но у него были свои собственныя деньги и отцовскія, и онъ удостоилъ сказать, что, можетъ быть, попробуетъ вступить въ Парламентъ, если представится случай.

— Вотъ мальчикъ, родился съ серебряной ложкой во рту, сказалъ генералъ, когда мы ушли вмѣстѣ. — Богатъ самъ-по-себѣ, да получитъ богатство и въ наслѣдство.

Разставшись въ старымъ генераломъ у его скромной квартиры, близь его клуба, я отправился домой, вовсе не думая, чтобы сигара, пепелъ которой я стряхнулъ въ комнатѣ Филиппа, была послѣднею сигарою, какую мнѣ пришлось выкурить тамъ. Табакъ былъ выкуривъ, вино было выпито. Когда эти дверь затворилась за мною, она затворилась въ послѣдній разъ — по-крайней-мѣрѣ какъ для гостя и друга доктора Фирмина и Филиппа. а часто прохожу теперь мимо этого дома. Моя юность возвращается ко мнѣ; когда я гляжу на эти блестящія окна, я вижу себя мальчикомъ, а Филиппа ребёнкомъ; я вижу его бѣлокурую мать, вижу его отца, гостепріимнаго, меланхолическаго, великолѣпнаго. Я жалѣю что я не могъ помочь ему; и жалѣю, что онъ не занималъ у меня денегъ; онъ никогда не занималъ; онъ часто давалъ мнѣ своихъ денегъ. Я не видалъ его съ того самаго вечера когда его дверь затворилась за нимъ.

На другой день послѣ отъѣзда доктора, когда я завтракалъ съ своимъ семействомъ, я получилъ слѣдующее письмо:

«Любезный Пенденнисъ,

„Еслибы я могъ видѣть васъ наединѣ во вторникъ вечеромъ, я можетъ быть предупредилъ бы васъ о несчастьи, угрожавшемъ моему дому. Однако для что? Для того ли, чтобы вы узнали за нѣсколько недѣли, за нѣсколько часовъ то, что всѣмъ будетъ извѣстно завтра? Ни вы, ни я, ни тотъ, кого мы оба любимъ, не были бы счастливѣе, узнавъ о моемъ несчастіи нѣсколькими часами ранѣе. Черезъ двадцать-четыре часа въ каждомъ клубѣ въ Лондонѣ будутъ говорить объ отъѣздѣ знаменитаго доктора Фирмина — богатаго доктора Фирмина; еще нѣсколько мѣсяцевъ и (я имѣю серьёзныя и секретныя причины думать) мнѣ достался бы наслѣдственный титулъ; но сэръ Джорджъ Фирминъ былъ бы банкротомъ, а сынъ его сэръ Филиппъ — нищимъ. Можетъ быть мысль объ этой почести была одною изъ причинъ, побудившихъ меня осудить себя на изгнаніе ранѣ, чѣмъ я сдѣлалъ бы эти въ другомъ случаѣ.

„Джорджъ Фирминъ, уважаемый, богатый докторъ, а сынъ его нищій! Я вижу, васъ изумляетъ это извѣстіе. Вы спрашиваете себя, какъ при большой практикѣ и безъ огромныхъ издержекъ, подобное разореніе могло сдѣлаться со мною — съ нимъ? Точно будто въ послѣдніе годы судьба рѣшилась объявить войну Джорджу Бранду Фирмину; а кто можетъ бороться противъ судьбы? Меня вообще находятъ человѣкомъ съ здравымъ смысломъ. Я пустился на торговыя спекуляціи, обѣщавшія вѣрный успѣхъ. Всё, до чего я прикасался, разрушалось, и почти безъ копейки, почти престарѣлый изгнанникъ изъ моей родины, я ищу другую страну, гдѣ, я не отчаяваюсь — я даже твердо вѣрю, я буду въ состояніи поправить моё состояніе! Мой родъ никогда не имѣлъ недостатка въ мужествѣ, и Филиппъ, и отецъ Филиппа должны употребить всё своё мужество, чтобы быть въ состояніи встрѣтить мрачная времена, угрожающія имъ.

Есть одинъ человѣкъ, я признаюсь вамъ, съ которымъ я не могу, я не долженъ встрѣтиться. Генёралъ Бэйнисъ пріѣхалъ изъ Индіи съ весьма небольшимъ состояніемъ, я боюсь; да и оно подвергнуто опасности его неблагоразуміемъ и моимъ жестокимъ неожиданнымъ несчастьемъ. Мнѣ не нужно говорить вамъ, что всё моё состояніе принадлежало бы моему сыну. Завѣщаніе моё, написанное давно, вы найдёте въ черепаховомъ бюро, которое стоитъ въ консультаціонной комнатѣ подъ картиною, изображающею Авраама, приносящаго въ жертву Исаака. Въ этомъ завѣщаніи вы увидите, что всё, кромѣ пожизненной пенсіи старымъ и достойнымъ слугамъ и небольшой суммы, отказанной превосходной и вѣрной женщинѣ, которую я оскорбилъ — всё моё состояніе, которое когда-то было значительно, отказано моему сыну.

Теперь у меня менѣе чѣмъ ничего, и вмѣстѣ съ моимъ состояніемъ я разорилъ и Филиппово. Какъ человѣкъ дѣловой, генералъ Бэйнисъ, старый товарищъ по оружію полковника Рингуда, былъ виновно небреженъ, а я — увы! я долженъ признаться въ этомъ — я обманулъ его, Оставшись единственнымъ опекуномъ (другой опекунъ имѣнія мистриссъ Филиппъ Рингудъ былъ безсовѣстный стряпчій, давно умершій), генералъ Бэйнисъ подписалъ бумагу, дававшую право, какъ онъ воображалъ, моимъ банкирамъ получать дивидендъ Филиппа, но на самомъ дѣлѣ дававшую мнѣ право располагать капиталомъ. Клянусь честью человѣка, джентльмэна, отца, Пенденнисъ, я надѣялся возвратить этотъ капиталъ! Я взялъ его; я употребилъ на на спекуляціи, съ которыми онъ исчезъ съ моимъ собственнымъ состояніемъ въ десять разъ больше этой суммы. Съ величайшимъ затрудненіемъ для меня, мой бѣдный мальчикъ получалъ свой дивидендъ, и онъ по-крайней-мѣрѣ никогда не зналъ до-сихъ поръ что значить нужда и безпокойство. Нужда? безпокойство? Дай Богъ, чтобы онъ никогда не испыталъ тоски, безсонныхъ ночей и мучительной тревоги, которыя преслѣдовали меня! Какъ вы думаете, будутъ ли преслѣдовать меня горе и угрызеніе тамъ, куда отправляюсь я? Они не оставятъ меня до-тѣхъ-поръ, пока я не возвращусь на родину — а я возвращусь, сердце говоритъ мнѣ это — до-тѣхъ-поръ, пока я не расплачусь съ генераломъ Бэйнисомъ, который остается долженъ Филиппу по милости своей неосторожности и моей неумолимой нужди; а моё сердце — сердце заблуждающагося, но нѣжнаго отца говоритъ мнѣ, что сынъ мой не будетъ разоренъ моимъ несчастіемъ.

Я сознаюсь, между нами, что эта болѣзнь Грёнингенскаго великаго герцога была предлогомъ, придуманнымъ мною. Вы скоро услышите обо мнѣ изъ того мѣста, куда я рѣшился направить мои шаги. Я положилъ 100 ф. с. на имя Филиппа у его банкировъ. Я взялъ съ собою немногимъ больше этой суммы. Унылый, однако исполненный надежды, поступивъ дурно, но рѣшившись загладить это, я клянусь, что прежде чѣмъ я умру, мой бѣдный сынъ не будетъ краснѣть, что носить имя