Джоджо Мойес - Одна в Париже Страница 4

Администраторша поднимает на нее глаза:

– Вам нужен ресторан?

– Или кафе. Что угодно. Куда можно дойти пешком. Ой, и… э‑э‑э… если вернется та американская дама, не могли бы вы ей сказать, что я остаюсь на ночь?

Француженка приподнимает брови, и Нелл сразу представляет, как та думает: «Значит, твой бойфренд так и не объявился, серенькая английская мышка? Ничего удивительного».

– Тут есть кафе «Бастид», – говорит она, протягивая Нелл маленькую туристическую карту. – Как выйдете, повернете направо, кафе через две улицы отсюда, по левой стороне. Там очень мило. И можно спокойно… – она делает паузу, – поесть в одиночестве.

– Благодарю. – Нелл, пунцовая от смущения, хватает карту, кладет в сумку и быстрым шагом покидает отель.

Кафе переполнено, но Нелл удается найти столик и стул в углу возле запотевшего от духоты окна. Все люди вокруг болтают по-французски. Она чувствует себя неуютно, словно у нее на груди табличка, которая гласит: «ПОЖАЛЕЙТЕ МЕНЯ. МНЕ НЕ С КЕМ ПОУЖИНАТЬ». Она смотрит на доску с меню, мысленно проговаривая слова несколько раз, прежде чем произнести их вслух.

– Bonsoir. – Официант, с бритой головой, в длинном белом переднике, ставит перед ней кувшин с водой. – Qu’est ce…

– Je voudrais le steak frites s’il vous plaît, – поспешно говорит Нелл. Заказанное ею блюдо – бифштекс с картофелем фри – очень дорогое, но это единственное название, которое она может произнести, не чувствуя себя идиоткой.

Официант коротко кивает и рассеянно оглядывается, словно его что-то отвлекло.

– Бифштекс? А что мадмуазель будет пить? – спрашивает он на безупречном английском. – Немного вина?

Она собиралась заказать кока-колу. Однако едва слышно произносит:

– Да.

– Bon, – говорит официант.

Через минуту он приносит корзиночку с хлебом и кувшинчик вина и ставит перед ней так, словно это совершенно нормально, что женщина в пятницу вечером ужинает в гордом одиночестве.

Нелл, пожалуй, не может припомнить, чтобы она когда-либо встречала одинокую женщину в ресторане, если, конечно, не считать того раза, когда ездила за покупками в Корби и действительно видела в кафе возле дамской комнаты какую-то женщину с книгой в руках, которая вместо основного блюда заказала два десерта. Там, где живет Нелл, девушки идут ужинать целой компанией и едят в основном карри, но прежде целый вечер пьют. Дамы постарше ходят одни поиграть в бинго или на семейное торжество. Но женщины никогда не ужинают одни в ресторане.

Она кладет в рот кусочек хрустящего французского хлеба и, оглядевшись по сторонам, обнаруживает, что тут есть одиночки и кроме нее. За столиком с другой стороны окна сидит какая-то женщина, перед ней кувшин с красным вином; лениво покуривая, она смотрит на проходящих мимо парижан. В углу одинокий мужчина читает газету и одновременно набивает рот чем-то, что лежит у него на тарелке. Еще одна женщина, длинные волосы, явная нехватка зубов, высокий воротник-стойка, болтает с официантом. И никто не обращает на них никакого внимания. Нелл чуть-чуть расслабляется и развязывает шарф.

Вино хорошее. Она делает глоток и чувствует, как напряжение трудного дня начинает понемногу исчезать. Тогда она делает еще один глоток. А вот и бифштекс – дымящийся, с поджаристой коричневой корочкой. Но когда она его разрезает, оказывается, что мясо с кровью. Она подумывает о том, чтобы отослать бифштекс назад, но ей неохота поднимать шум, тем более с ее знанием французского.

Да и вообще, на вкус очень даже неплохо. Картофель – хрустящий, золотистый, горячий, а зеленый салат – просто восхитительный. Она съедает все до последней крошки, удивляясь своему аппетиту. Подошедший к ней официант улыбается при виде ее довольной физиономии:

– Ну как, вкусно?

– Изумительно! – отвечает она. – Спасибо… хм… merci.

Он кивает и доливает ее бокал. Она тянется за бокалом, каким-то образом умудряясь опрокинуть красное вино на белый передник и туфли официанта, на которых тут же начинают расплываться багровые пятна.

– Ой, ради бога, простите! – Она в ужасе прикрывает руками рот.

Он устало вздыхает и вытирает вино.

– Бывает. Пустяки. – Он награждает ее рассеянной улыбкой и исчезает.

С пылающим лицом Нелл достает из сумки записную книжку, чтобы хоть чем-то заняться. Поспешно перелистывает страницы со списком парижских достопримечательностей и сидит, уставившись на белую бумагу до тех пор, пока не убеждается, что на нее никто не смотрит.

Живи секундой, пишет она на чистой странице и дважды подчеркивает написанное. Когда-то она видела такое в журнале. И старайся ничего не разливать.

Она смотрит на часы. Без четверти десять. Еще примерно 39 600 секунд – и она сможет сесть в поезд, постаравшись навсегда забыть об этом уик-энде.

Когда Нелл возвращается в отель, за стойкой все та же администраторша. Ну конечно, а как же иначе. Она кладет перед Нелл ключ от номера.

– Другая дама еще не пришла, – говорит она, произнося слово «другая» как «дгугая». – Если она вернется до конца моей смены, я передам ей, что вы в номере.

Нелл бормочет невнятное «спасибо» и поднимается наверх.

Она включает воду и встает по душ, стараясь смыть с себя разочарования сегодняшнего дня. В половине одиннадцатого она ложится в постель и берет с прикроватного столика какой-то французский журнал. Слов она не понимает, но она не захватила с собой книги. Поскольку отнюдь не рассчитывала проводить время за чтением.

Наконец в одиннадцать она гасит свет и лежит в темноте, прислушиваясь к рычанью мчащихся по узеньким улочкам мопедов и к беспечной болтовне счастливых французов, возвращающихся домой. Она чувствует себя чужой на этом празднике жизни.

На глаза наворачиваются слезы, и ей ужасно хочется позвонить девчонкам и рассказать им о том, что случилось. Но она пока не готова выслушивать слова сочувствия. Она не позволяет себе думать о Пите и о том, что ее продинамили. И старается не представлять себе мамино лицо, когда та узнает правду о романтическом уик-энде в Париже.

А затем дверь открывается. И загорается свет.

– Поверить не могу. – Посреди номера стоит американка, лицо раскраснелось от алкоголя, на плечи накинут большой фиолетовый шарф. – Я надеялась, что вы уедете.

– Я тоже, – отвечает Нелл, натягивая одеяло на голову. – Потушите, пожалуйста, свет, если вас, конечно, не затруднит.

– Меня никто не предупредил, что вы все еще здесь.

– И тем не менее это так.

Нелл слышит, как на стол плюхается сумка, как дребезжат вешалки в шкафу.

– Мне как-то некомфортно ночевать в одном номере вместе с посторонним человеком.

– Уж можете мне поверить, если бы у меня был выбор, я тоже никогда не стала бы ночевать вместе с вами.

Нелл лежит, накрывшись с головой, а женщина тем временем продолжает суетиться и непрерывно хлопает дверью ванной. Через тонкую стенку Нелл слышит, как та чистит зубы, полощет рот, спускает воду в унитазе. И пытается представить, что она, Нелл, находится совсем в другом месте. Быть может, в Брайтоне, с одной из подруг, и прямо сейчас, пьяно пошатываясь, ложится в постель.

– Должна вам сказать, что я страшно недовольна, – говорит американка.

– Тогда отправляйтесь спать в другое место, – парирует Нелл. – Потому что у меня не меньше прав на этот номер, чем у вас. А может, и больше, если сравнить даты бронирования.

– Не вижу причин, чтобы так раздражаться, – обижается американка.

– Ну а я не вижу причин, чтобы заставлять меня чувствовать себя еще хуже, чем есть, черт побери!

– Милочка, я не виновата, что ваш дружок не приехал.

– А я не виновата, что в отеле нам зарезервировали один номер на двоих.

В комнате повисает напряженная тишина. Нелл втайне надеется, что американка скажет что-нибудь более дружелюбное. Глупо воевать между собой в столь тесном пространстве, тем более двум женщинам. Ведь мы в одной лодке, думает Нелл. И пытается найти хоть какие-то слова примирения.

И тут громкий голос американки разрезает темноту:

– К вашему сведению, я положила все ценные вещи в сейф. И я обучалась приемам самообороны.

– А меня зовут королева Елизавета Вторая, – бормочет Нелл.

Она возводит глаза к небесам и ждет, когда щелчок выключателя подскажет ей, что соседка наконец погасила свет.

Несмотря на усталость и подавленное состояние духа, Нелл не может уснуть. Она пытается расслабиться и навести порядок в голове, но около полуночи внутренний голос ей говорит: Нет. Спокойный сон – это не про вас, девушка.

Ее мозг безостановочно работает, напоминая стиральную машину, извлекающую черные мысли на поверхность, совсем как грязное белье. Может, она проявила излишнюю горячность? Может, ей не хватило хладнокровия? Может, дело в слишком длинном списке парижских музеев, со всеми «за» и «против» (продолжительность их пребывания в Париже по отношению ко времени стояния в очередях)?