Саттри - Кормак Маккарти Страница 45

Ух-хух.

Вы имели в виду, что он ваш?

Если не ошибаюсь.

Ну пятка ж ты паленая, если он ваш, чего ж тогда вы его не возьмете и не заберете.

Владелец впервые обозрел маленькую стоянку. Вы тут живете? спросил он.

Так точно, сэр.

Я тут ввечеру огни вижу.

У меня обычно фонарь горит.

Прикидываю, тут под низом холодно. Зимой.

Ну, зимой меня тут еще не было.

Ясно.

Говорите, вы на той вон горке живете?

Да. Отсюда как раз мое жилье видать.

Ух как же мне тут нравится, а? В смысле, от городка близко и прочее. И никто из них тут к тебе не лезет.

Владелец поглядел на Хэррогейта и поглядел на поросенка. Парнишка, сказал он, и что же ты себе думаешь, я буду делать с этой пакостью?

Не знаю, ответил Хэррогейт быстрым нервным голосом.

Ну, давай-ка ты лучше что-нибудь придумаешь.

Я б себе взял, если вам не надо.

Взял?

Так точно, сэр.

И ты готов компенсировать мне этого кабанчика?

Что сделать?

Заплатить мне.

Заплатить вам.

Вот теперь соображаешь.

Хэррогейт все еще воздвигался, расставив ноги над усопшим животным, а теперь низдвинулся, и вытер кровавые руки о боковины штанов, и посмотрел снизу вверх на владельца. Сколько? спросил он.

Десять долларей.

Десять долларей?

Я б за него до цента аккурат столько выручил.

Нет у меня десяти долларов.

Тогда, кажись, тебе придется отрабатывать.

Отрабатывать?

Работать. Так большинство народу на прокорм себе добывает. Того народу, что по чужим свинарникам не шныряет.

А если не стану?

Тогда закон на тебя спущу.

Ой.

Начать можешь с утра.

А что вы хотите, чтоб я с этим сделал?

Владелец уже пошел прочь через бурьян. Он обернулся и поглядел назад на Хэррогейта и на кабанчика. Делай с ним что хочешь, сказал он. Твой теперь.

А как я там наверху вас найду?

Спырсишь Руфуса Уайли. Так и найдешь.

А сколько в час я буду получать? Чтоб отработать? Хэррогейт уже чуть ли не кричал через разделившее их пространство под виадуком, хотя Руфус и еще на тридцать шагов не отошел.

Пятьдесят центов в час.

Возьму семьдесят пять, крикнул Хэррогейт.

Но на это Руфус даже не ответил.

Всю ту ночь кошки стонали в темноте, как кошки в течке, и кружили, и шипели. Из бурьяна, щетинясь и поджав хвосты, выбредали собаки, губы загнуты, зубы ярко-красные при свете дорожных фонарей. Позади в темноте, где валялись кишки, они кружили, и щелкали, и скользили, как акулы.

Он лежал у умиравшего костерка в подползавшей сырости и слушал рычанье и раздиранье, покуда в какой-то час ближе к заре, когда эти кишки, подаренные судьбой, не оказались разделены и потреблены, и даже самый наглый щенок решил не рисковать в красном аду фонарей, окружавших Хэррогейтова кабанчика там, где тот висел. Один за другим все мародеры молча укрались, и лишь тонкий кошачий вопль долетел обратно, издали, еще дальше теперь, с горки за ручьем.

Когда Хэррогейт спустился по тропке к свинскому участку, таща перед собой обеими руками ведро помоев, все поросята уже вернулись в загон и встретили его визгом и фырчками, толкаясь у ограды, их бледные рыльца, очертаньями как молотки, принюхивались в ячеях. Он оглянулся через плечо на дом, а затем заправил ближайшему хороший пинок в голову.

Свернувшуюся вонючую пакость он вылил в широкий дощатый желоб и отступил назад. Поросята хрюкали, и пихались, и хлебали помои, а Хэррогейт качал головой. В соседнем загончике в грязи дрыхла свиноматка. Он прошел вдоль ограды и наклонился ее рассмотреть. Полосатые вши величиной с ящериц пересекали розовую, почти без щетины, шкуру свиньи. Он подобрал кусок угля и швырнул его, и тот тупо стукнул в жирную бочку ее туши. Уши у нее дернулись, и она приподнялась и принюхалась. Кусок угля лежал у нее сразу за передней ногой, и она его нашла и взялась его жрать, перемалывая с громким хрупаньем, а из пасти ее текли черные слюни. Когда уголь закончился, она посмотрела на Хэррогейта, есть ли еще. Хэррогейт напучил губы и харкнул ей между глаз, но она, кажется, не заметила. Чокнутая ж ты срань, сказал он. Свинья проверила рылом воздух, а Хэррогейт повернулся и двинул обратно к дому.

Не ставь сюда это ведерко, сказала она. Тут не свинарник.

Хэррогейт злобно зыркнул на нее и снова вышел.

Когда обед? спросил он, приблизив лицо к сетчатой двери.

Когда готов будет.

Жопа, сказал он.

Что ты сказал?

Ничё.

Я слыхала, он тебе велел дров наколоть.

Хэррогейт сплюнул и перебрался через расцарапанный граблями участочек к поленнице. Перед ним рысили молодки, пестрая шайка линяющих кур, мелкая прокаженная птица, рыскавшая в грязи лысыми дюбелями гузок. Он взял ручной топор, которым кололи растопку, и взялся разрубать пополам муравьев, когда те выбегали на сосновое полено. Черномазые, сказал он. Жопа.

Вместе с тем питался он тут неплохо. Еще долго после того, как отработал стоимость кабанчика, он по-прежнему оставался тут, подавал-приносил, или же просто валялся в эти последние теплые деньки в берлоге среди жимолости и читал книжки комиксов, которые крал, смехотворные рассказы в картинках о ходячих зеленых трупах и слюнявых упырях.

Через дом оттуда жила парочка черных девушек в соку, и он вечерами, бывало, висел на древесной ветке за их окном в надеждах увидеть, как они раздеваются. В основном же они просто сбрасывали свои хлопковые платья и ложились в постель в нижних сорочках. Он пытался завлечь ту, что помоложе, к себе в беседку под жимолостью обещаньями комиксов. Она ответила: Мы с Марфой придем, как только она вернется.

Пришли бочком обе, хихикая, после ужина и унесли весь его запас. Виденья пухлых юных титек в полночь, длинных смуглых ног. Уже стоял сентябрь, пора дождей. Серое небо над городом омывалось шквалами потемней, как чернила, клубящиеся вслед за каракатицей. Черные видят костер паренька в ночи, и мелькает его веерный силуэт, прорезанный в высоком нефе, слишком крупный средь арок. Всю ночь рубиновое тленье от крикливых его лампад пропитывает подмостье. Все городские мосты сейчас обсижены троллями, всеми этими старыми чревовещателями да юными арбузолюбителями. Дым от их костров идет вверх, незримый среди копоти и пыли праведной городской коммерции.

Иногда вечерком Саттри приносил пива, и они сидели под виадуком и пили его. Хэррогейт с вопросами о городской жизни.

Ты когда-нибудь напивался до того, чтоб целоваться с черномазой?

Саттри посмотрел на него. У Хэррогейта один глаз сощурен на