Саттри - Кормак Маккарти Страница 51

Сент-Луис, повторил Саттри. Я там проезжал.

Адское же местечко тут застрять, скажите.

Ну. Удачи.

Слышьте. А далеко тут следующий городок?

Не знаю.

Саттри двинулся прочь.

Слышьте, снова позвал его пацан.

Чего?

А квортера у вас для меня не найдется?

Саттри покачал головой.

Пацан надвигался на него. Да ладно, дядя, сказал он. Я два клятых дня не ел. Черт, да хоть пятнадцать центов. Что-нить.

У меня ни дайма нет, сказал Саттри.

Поглядим.

Саттри не сводил с него глаз. Покачивался он на пятках и выглядел голодным. Что? спросил он.

Я сказал, поглядим. Поглядим, как ты вывернешь карманы.

Я ж тебе сказал, у меня ничего при себе нет.

Пацан сдвинулся чуть левее него. Это ты так сказал, произнес он. Мне б хотелось убедиться.

Твоя беда, сказал Саттри. Он сделал шаг назад и повернулся отойти. При этом пацан на него бросился. Саттри увернулся. Наземь они рухнули вместе. На Саттри от него повеяло застойным потом. Пацан пытался его ударить, короткие тычки кулачищами. Саттри прижал его лицом к своей груди. Страх и тошнота. Пацан перестал драться и попробовал вцепиться ему в горло. Саттри перекатился. Оба поднялись. Пацан цеплялся за его куртку. Саттри замахнулся на него. Они столкнулись, ноги скребли по гравию в той почти полной темноте перед заброшенной лавкой. Пацан отпустил Саттри, чтоб его стукнуть, а тот упал на одно колено и схватил пацана сзади за икры и дернул вниз, жестко на крестец. И после этого побежал по шоссе. Башмаки пацана захлопали за ним следом. Привкус крови во рту. Но шаги стихли, и, когда Саттри оглянулся, в еще больше сгустившихся сумерках увидел пацана у обочины, тот согнулся, пытаясь отдышаться.

Ссыкливый хуесос ты, доплыл до него вдоль шоссе голос.

Саттри приложил руку к сердцу, где громыхало оно в иначе полной тиши этой глухомани. Пошел по дороге в темноте.

* * *

Уже чуть больше, чем рассвет, когда генерал проезжает по Передней улице, ссутулясь на облучке своей угольной повозки, кобыла по кличке Голгофа подвешена между оглоблями и спотыкается по холоду со своими двусуставными коленями, а ноги ее цокают, и яркие истертые кольца подков слабо подмигивают среди дребезжащих спиц. В стойке для кнута едет гнутая трость. В железе одного обода зазор, и, перекрывая бессмысленное ворчанье повозки, он щелкает, щелкает с настойчивостью часов, что отбивают продвижение, предназначение, прохождение времени. Когда останавливаются они, происходит свирепое содроганье, как будто что-то не выдержало. Генерал все слезает и слезает со своего сиденья, и огибает повозку, и берет почернелую корзину, и ставит ее на улице. Рычагом поддевает он ламповое стекло и задувает крохотное пламя. Уголь, кусок за куском, снимает руками вниз, покуда корзина не наполняется, и с болью взваливает он ее и несет к тусклому дому, сквозь промозглый туман, согбенно и бормоча, возвращается облегченный, но с не лучшей скоростью или расположеньем, туда, где кобыла спит, стоя в своей упряжи.

Катят они, медленно трюхая, грохоча по пустой улице, проезжают под мостом и выбираются в замерзлые поля к реке. В заре инеевого оттенка мстится, что плывут они, отъединенные в холодном дыму, пока лишь генеральские плечи да его согбенная спина со шляпой, умостившейся на плечах его одежи, да шляпа на кобыле не проплывают над холодной серой пустотой, словно бродячие предметы из полярного сна.

У-у-уголь, растопка

Мог бы хоть столька

Продать бы сполна

Угля.

Было шесть градусов над нулем. Саттри выполз из постели, натянул на себя куртку и достал брюки, взобрался обратно на кровать, чтобы влезть в них, до того холодной была палуба. Присел на корточки, и из-под шконки выудил носки, и вытряс из них пыль, и надел их, и вступил в башмаки, и пошел к двери. Вокруг него вихрилась дымка. На повозке сидел старый черный углеторговец, кобыла его стояла боком и притопывала.

А ты б не мог просто корзину оставить и ехать дальше?

Вижу, не замерз, ответил генерал, слезая.

Саттри взял у двери корзину и спустился на дорожку. Между плавучим домом и берегом река замерзла, тоненькая пленка морщинистого ледка, сквозь которую падали комки мерзлой грязи из-под прогибавшихся сходен. Пустую корзину он закинул в повозку и взял у старика полную.

Мне надо б сегодня денег получить, сказал генерал.

Сколько?

Ты мне должон восемьдесят пять центов.

Откуда знаешь?

Старик похлопал руками в перчатках. Голова его была обернута тряпьем. Я себе все счета веду, сказал он. Веди свой, если тебе мой не нравится.

Где ты все их держишь?

Ничего так себе я их держу.

Сколько возьмешь?

Все, что смогу, вроде как.

Саттри поставил корзину на мерзлую землю и сунул руку в брючный карман. У него было тридцать пять центов. Их он отдал старику, и тот с минуту поразглядывал их, и кивнул, и дернул за бечевку, уходившую куда-то ему под одежду. Возник длинный серый носок. К верхушке его была пришита старая латунная застежка от кошелька, и он ее отщелкнул, и вбросил туда монеты, и опустил носок туда, откуда тот возник, и вновь забрался на облучок повозки.

Но, соня, сказал он.

Кобыла рванулась вперед. Саттри проводил их взглядом через поле, они переходили вброд белые пары, мертвый фонарь свисал своей дужкой с откидного заднего борта, повозка встала торчком, переваливая пути, и снова накренилась вперед и спустилась с насыпи с глаз долой. Выше по реке он видел смутную прядь холодного голубого света, где сквозь речной туман вставало солнце, но света было там немного, а тепла и вовсе никакого. Он взял корзину с углем и втащил обратно по сходням, и вошел внутрь. Даже не обеспокоился захлопнуть дверь. Корзину поставил у печки, и взял совок для угля, и встряхнул его. Поддев дверцу печки носком и распахнув ее, накренил туда совок, уголь, падая, застучал, встрепенулась сухая зола. Саттри заглянул в железное чрево, тыча кочергой в шлак в печкином нутре. Смял газету и выронил ее, поджегши, и протянул руки к мимолетному теплу. Газета скрутилась измученным пеплом и поднялась в устье печки, обугленная гравюра, на которой выложены серые новости, серые лица. Саттри обхватил себя руками и выругался. В щелях пел ледяной ветер. Он принес лампу со стола, снял стекло, открутил держалку фитиля и вылил керосин в печку. Повалил белый дым. Он чиркнул спичкой и выронил ее туда, но ничего не произошло. Схватил клок газеты, и поджег его, и