Саттри - Кормак Маккарти Страница 52

Вдоль берега лежал лед, ломкие тарелки, покореженные и разбитые на грязи, и мелкие ледовые огородики по всем водосборным и мерзлым равнинам, где из трясины побегами торчали хрупкие хрустальные колонны. Он вытянул своего съежившегося гусика и ссал в реку долго, дымя, потом сплюнул, и застегнулся, и вернулся внутрь. Дверь пинком захлопнул и встал перед печкой с жестом великого увещевания. Замерзший отшельник. Нижнюю челюсть ему свело. Огляделся, и взял свою чашку, и посмотрел в нее. Опрокинул и пристукнул по ней, и оттуда выскользнула янтарная линза замерзшего кофе и, покачиваясь и перестукивая, закружила по раковине. Он снял сковороду и поставил ее на печку, и ложкой зачерпнул застывшего серого жира. В кладовке своей, собранной из упаковочных ящиков, выбрал два яйца и ловко тюкнул одно о край сковородки. Оно зазвенело, как каменное. Саттри швырнул его в стену, и яйцо упало на пол и, продолговатое и одеревеневшее, закатилось под кровать. Он снова повесил сковороду на стенку и уставился в окно. Из углов скользящей рамы по стеклу дугами росли папоротники инея, а река сутулилась себе мимо, словно какой-то унылый сток из земного кишечника. Саттри застегнул куртку и вышел наружу.

Весь бурьян померз маленькими ледовыми пипетками, сухие кожуры стручков, оболочки репьев, все окутано стеклом, и лопастями, и чехлами льда, что паутиной связывал старую листву и держал в себе вмерзшие взвешенные пылинки песка, или сажи, или ваксы. Хилые листы льда перекрывали канавы, а железноцветные деревья вдоль ветреного заброшенного и пронизывающего побережья держала в своей хватке изморозь. Саттри прошел через хрупкие поля к дороге и поднялся по Передней улице. Из лавки навстречу ему попалась кучка черных детишек, они тащили детскую коляску угля, щепок и пыли, собранных с бокового пути железной дороги, шли они тихо, едва одетые и, похоже, нечувствительные к стихии. Нижняя челюсть у Саттри стучала, пока он не подумал о своих пломбах. Пересек дорогу и, проходя по крыльцу лавки, глянул на жестяной градусник на стенке, ноль или около. Он вошел и сразу направился вглубь, даже не ответив на учтивое утреннее приветствие Хауарда Клевинджера. У печки бакалейщика на перевернутой корзине сгорбилась старая черная вдова, наблюдая за пламенем в зазубренную щель в горячем железе. Казалось, она в слезах, так густо с красных нижних губ ее глазниц капала слизь. Была она косолапа и носила чуни, сшитые из старого ковра, синий облезлый ворс с беспородными цветами, на вид какая-то восточная, безмолвная и в платке. Руки в солдатских перчатках с обрезанными пальцами мяла она себе и бормотала нескончаемый монолог. Стоя рядом, Саттри склонил голову расслышать: ему стало интересно, что обсуждают обездоленные, но говорила она на каком-то другом языке, и он разобрал только слово «Господь».

С мороза в лавку вошли Джаббо и Бунгало, в немытой вони холодной шерсти и самогонного виски. Встали у печки, и кивнули, и развели руки в стороны.

Тебе нормально так холодно?

Да я замерз.

Тебе выпить хорошенько надо, Саттри.

Валяй, дай ему разок, по-крупному.

Бунгало глянул на Джаббо с вопросом.

Давай-давай. Саттри не слишком заносится, после черномазого пьет. Верно ж, Саттри?

Старуха освободила свою корзину и передвинулась к стенке.

Я пас.

Где бутылка.

Бунгало, приподняв перед фуфайки, вытащил из-за пояса пинту, отчасти наполненную прозрачной жидкостью. Черные опасливо глянули на лавочника, Джаббо принял бутылку, и отвинтил колпачок, и протянул ее Саттри.

Валяй, дядя.

Не могу.

Давай же.

Не.

Я думал, ты сказал, что старине Саттри не загордяк пить после черного человека.

Давай хорош уже с этой сранью.

Джаббо очень слегка покачивался, как едва-едва потревоженный крайт. Угрюмая нижняя губа у него отвисала. Он медленно встряхнул бутылку. Это хороший виски, дядя. Нам с Бунгало годится.

Я же сказал, что не хочу.

Джаббо прижал бутылку к его груди.

Саттри поднял руку и мягко отнял от себя бутылку. В лавке раздавался единственный звук, ржавый скрип заслонки, качавшейся на жестяном дымоходе от тяги.

Благодаренье сегодня, дядя. Выпей чутка.

Бутылка вновь оказалась у его груди.

Прибрал бы эту бутылку от меня подальше, сказал Саттри.

Ты просишь или говоришь.

Я сказал, убери ее у меня из-под носа.

Это тебе не Веселая улица, мудень.

Я знаю, на какой я улице. Может, это тебе лучше от «красных дьяволят»[16] избавиться. Предложил бы Хауарду выпить?

Он не пьет, сказал Бунгало.

Заткнись, Бунгало. Ладно вам, мистер Саттри, прошу вас, сэр, вы уж выпейте чутка с нами, бедными старыми черномазыми.

В лавку вошел Лягух-Мореход Фрейзер. Члены у печки ощутили его присутствие, а может, им подуло холодным сквозняком снаружи, или заслонка так затрепетала. Старуха сдвинулась в угол, где бормотала среди консервов. Мореход прошел с холода сразу к печке, ладони демонстрируют благословение, непринужденная улыбка. Посмотрел на черных и посмотрел на Саттри. Джаббо неуверенно держал бутылку.

Друзья и соседи, произнес Мореход.

Старина Саттри вот пить не хочет, сказал Бунгало.

Заткнись, Бунгало.

Зато Мореход выпьет, сказал Мореход.

Джаббо глянул на бутылку. Мореход бережно взял ее у него и подержал против света, невзирая на Хауарда Клевинджера, который теперь поглядывал вглубь. Бутылка пересохла почти на две трети. Мореход ее наклонил. Сквозь жидкость вверх рванулись пузырьки, и за стеклом случилось великое кипенье и взбиванье, жидкость текла по горлышку бутылки. Черные щеки Фрейзера надулись шарами. Он нагнулся и харкнул долгой прозрачной струей, что как моча, в стоячую дверцу печки, и там вспрыгнул шар голубоватого пламени. Бунгало отшатнулся. Мореход печально оглядел бутылку, ему немножко опалило совиные пучки бровей над холодными глазами.

Это ужасный виски, Джаббо, сказал он.

Вы что там все, виски распиваете?

Ни у кого тут никакого виски нет, Хауард.

Мне б лучше не слышать о том, что у меня в магазине распивают какой-то виски.

Вам всем не стоит эту старую дрянь пить, Джаббо. Вот.

На что оно мне, мудень?

Пожав плечами, Мореход выронил бутылку в печь, а Бунгало опять отошел назад. В недрах печки случилось пыхнувшее беспокойство. Что скажешь, Саттри, произнес Мореход.

Да ничего особого. Сам как?

Да крадусь как-то.

Любитель беломазых, блядь, сказал Джаббо.

Кажись, придется настучать кой-кому по старой костлявой башке и посадить на нее черную шишку, сказал Мореход. На Джаббо он даже не посмотрел.

Бля, произнес тот. Вздернул куртку себе на плечи и качнулся к двери. Бунгало поглядел ему вслед. Уйти или остаться? Он расставил ноги и повернул руки к теплу, пока