Саттри - Кормак Маккарти Страница 53

Что с ним такое? спросил Саттри.

Считает себя гадом. Закидывается «красными дьяволятами». А вот старый Бунгало тут, он эту срань не жрет. Правда же, Бунганал?

Бунгало робко глядел в пол. Не-е, ответил он.

Тебя будто какой хренью огорошило, Бунганал.

Бунгало не ответил. Он шагнул назад, чтобы освободить место старухе, которая опять подошла к печке, и тянула за корзину, и подтыкала себе юбки, чтоб сесть. Саттри опустил на нее взгляд, когда она перескладывала свой платок, на редко седеющую маковку ее черепушки. В протухшую шерсть спряталось несколько вошек.

У тебя нигде сегодня индейки не припрятано, а, Бунгало?

Если б.

Спорить могу, у старины Саттри есть.

Не, пока что нету.

Бля, сказал Бунгало. Наверняка ж есть.

Сдается мне, если приспичит, поесть можем у Бунгало, сказал Саттри.

Бля. У меня в доме нечего.

Мореход развернулся задом, чтобы согреть спину. Саттри услышал придавленный всхлип и, посмотрев вниз, увидел, что старуха сама себе плачет, вытирая нос худосочной костяшкой пальца.

Ох уж этот старина Саттри, сказал Мореход. За ним глаз да глаз. Артист-крысятник он. Вон попроси его куртку расстегнуть, Бунгало, погляди, не прячется ли там у него индейка. Он глянул на Саттри, затем опустил взгляд на ворох тростинок, похожий на куклу, у своих ног. Нагнулся. Эй, сказал он. Что с вами такое, мамуля?

Та бормотала, и болтала, и всхлипывала сама себе, и, похоже, вообще не заметила, что к ней обращаются.

Эй, Хауард, сказал Мореход. Кто эта старушка?

Почем я знаю.

Почем Хауард знает? повторил Мореход. Он подошел к ящику, и поднял крышку, и порылся внутри, и вернулся с полупинтой молока, и открыл ее, и вложил старушке в руки. Когда Саттри уходил, она все еще за нее держалась и по-прежнему что-то говорила, но больше уже не плакала.

Он поднялся выше по улице. Ему попались двое маленьких мальчишек. Эй, ребятки, сказал он.

Тебя как звать? спросил один.

Саттри. А тебя?

Никакого ответа. Другой произнес: Рэнди его звать. Он мой брат.

Саттри посмотрел на них. Их окутывал пар, а под носами висели мешочки соплей. Кто у вас старший?

Брат Рэнди с минуту глядел в землю. Аллен, сказал он.

Саттри ухмыльнулся. Сколько вас там?

Фиг знает.

Нам бы дальше, сказал Рэнди.

Еще увидимся, сказал Саттри.

Он за ними понаблюдал. Скачут по улице, один обернулся. Детвора пепельной масти ковыляет в сумраке. Придет зима, серая пора тут в сумбуре закопченного тумана, висящего над городом, словно библейское проклятье, безрадостная среда, в которой пейзаж расплывается, как Атлантида на бессветном своем дне морском, смутно в глазах угря. Колокольный перезвон в башне суда, будто предупрежденье о тумане на неком укрытом пеленою побережье. В воздухе гарь, состоящая из угольной сажи и жареного кофе. Сквозь остекленевшую атмосферу с трудом движутся птички.

Он перешел через дорогу на вершине горки и двинулся через обындевелую траву к почте. Вдоль по длинному мраморному коридору и наружу на дальней стороне. Вверх по этому вот переулку. Отвесные кирпичные стены цвета мерзлого йода. Медленно зашевелилось уличное движение, шум и лязг трамваев. На своих перекрестках топчутся газетчики, пальцы размешивают мелочь в замызганных фартуках с карманами. На Рыночной улице расставляют нищих, как покоробленные торговые автоматики. Целые легионы увечных и немых, и скрюченных размещаются по улицам в чистилищном пару дыма и тумана. Лучи фар, казалось, буровят тоннели в марле. Со своих подоконников рынка курлычут и пялятся голуби, крылатые очерки хлопают крыльями вперед сквозь серую дымку. Дрожа, он пробирался к росистому неоновому свету в окне, несущем на себе нарисованный окорок.

Завтрак Саттри изучил через стекло, поглаживая лавандовую лунку сбоку своей челюсти. Там никого из знакомых, кроме одного – Слепой Ричард пил кофе. Он передернул плечами, поудобнее устраиваясь в куртке, и вошел.

Повернулось несколько голов. Старые хрычи склонялись над своими кашами. Щелк фарфоровых зубов. В саване холода постоял он в дверях, затем пробрался к стойке.

Ричард, сказал он.

Серая голова, птичье пялящаяся на перепончатой шее, повернулась. Замыленные глазницы.

Эй, Саттри. Как поживаешь?

Нормально. Сам как.

Если не считать того, что замерз, не могу пожаловаться. Слепец ощерился акульей улыбой, полной зубной черноты и ошметков завтрака.

Чё есть с собой?

Улыбка ссочилась. Ага, раззявились эти бесплодные светолишенные глазницы.

Чего нужно, Сат?

Подкинь дайм.

Ричард пошарил в сером кармане. Вот, держи.

Спасибо, Ричард. Он передвинулся вдоль стойки к пустому табурету и заказал кофе. Парящая чашка утреннего слабительного. Увесистая белая чашка со сколами и песочком по ободу. Спектры мигают, капельки масла поверх непригодных для питья гудронных выщелачиваний. Долил чашку сливками до краев. За помраченными паром оконными стеклами мимо шатались искореженные фигуры, окутанные саванами пальто. Он прихлебывал кофе. Вошел Улисс. Аккуратно повесил шляпу и устроился на табурете возле Саттри, рядом положил газету и взял меню. Ты все еще перенасыщаешь рынок труда, я погляжу, сказал он.

Утро, Улисс.

Сегодня утром тут кто-нибудь уже нанимал?

Пока нет. Дай-ка поглядеть кусок газеты.

Улисс разделил страницы и передал ему одну тетрадку. Сложил меню и сунул его на место в стойку, и поднял голову. Омлет из двух с ветчиной и кофе, сказал он. Грек кивнул. Саттри стукнул чашкой, двигая ее вперед за добавкой.

Прохладненько вышло, а? сказал Улисс.

Они развернули газеты. К ним стукнули две чашки кофе. Они занялись передачей сливок и сахара друг другу, лениво помешивая.

Джо-Джо говорит, спустилось до шести выше, сказал Саттри.

Мм-гм, отозвался Улисс.

На продолговатой тарелке из сероватого фаянса прибыл омлет с ветчиной.

Саттри свернул газету и уложил ее на стойку под локоть Улиссу.

Хочешь этот кусок посмотреть? спросил Улисс.

Нет, спасибо. Мне идти пора.

Не спеши так.

Саттри допил кофе и встал. Грек оторвал взгляд от переворачивания ломтиков мозгов на рашпере. Саттри двинул по стойке дайм и застегнул куртку.

Как Джейбон нынче, сказал Улисс.

Примерно так же.

Больше особо не появляется.

Он теперь работает.

Улисс улыбнулся. Еще одна жертва найма, э?

Столько хороших мужиков, сказал Саттри.

Он прошел по Веселой улице до нижнего края городка, вниз по Холмистому проспекту мимо «Эндрю Джонсона» и «Особняка Блаунта» к виадуку. С улицы спускалась каменная лесенка. В холодном глиняном садке внизу никаких признаков жизни.

Джин.

Голос в пещере крупозный. Он огляделся. Немного погодя позвал еще раз. Из бетонного склепика, в котором скрывались трубы в оболочках и странные серые чаны электричества, донесся приглушенный ответ.

Это я, сказал Саттри.

В двери сморщенное лицо. Хэррогейт выполз и присел на земле