Саттри - Кормак Маккарти Страница 64

Саттри различал во мраке громадные жилистые руки, руки черного манекена, колодка черного дерева для громадной рекламы перчаточника. Они двигались, словно бы чтоб вылепить из темноты что-то полезное.

Я раньше на реке работал. На «Чероки». Потом был на «Хью Мартине». У Эйч-Си Мёрри. Там лавка была получше, чем в верхнем городе. После первой войны никакой торговли на пакетботах уже не было. Я-то в тыща девятьсотом родился. По ночам слыхать было, как пароходы воют на реке, что тебе души. У старины «Мартина» паровая сирена была такая, что у людей стекло из рам вылетало. Я на реку пошел в двенадцать. Весил тогда сто восемьсят фунтов. Этот белый меня подстрелил, потому что я ему прописал по первое число. Не соображал, что к чему. Тогда я был постарше, должно быть, лет четырнадцати. Тупой, как навоз. Пошел домой и поправился, и не успел повидать его снова, чтобы грохнуть, как кто-то другой это сделал. Башку ему отрезал. Не друг он мне был. Мою черную жопу в каталажку заправили. Прошлись по моей голове сбоку своими дубинками и прочей сранью. Я там лежал в темноте, а они мне и пожрать еще ничего не дали. Таким было мое первое знакомство с гневом пути. Уж сорок лет тому, а все равно ни черта не значит. Эти горячие головы тут считают, будто такое можно состряпать и на какую-нибудь полицию вывалить. Думают, это что-то с чем-то. Жопа. Ты себе за такое ничего не оторвешь, если не считать отбитой головы. С этими муднями ничего-то нельзя сделать. Я б с ними вообще драться не стал, если б мог удержаться.

Саттри нагнулся рассмотреть его лицо. Джоунз моргнул, глазные яблоки – что яйца в исполинском черном черепе. Должно быть, он прочел взгляд своего бледнокожего друга, потому что произнес чуть ли не самому себе: Так оно и есть.

А как ты вышел?

Голову его нашли. У мужика она в обувной коробке лежала.

Он снова отвинчивал колпачок, чтобы выпить. В сумраке глаза у него закрывались и открывались. Тот мужик был игрок и шмаровоз. Не пил, не курил. Заправлял борделем на Передней улице, об ту пору тот очень известный был. Суда приходят, вся команда туда намыливается. На улицах блядей полно, пидарков любого окраса. Ворья. Выползают же, как тараканы, когда у тебя швартовка. А этот крендель отрезал ему голову и таскал с собой повсюду в обувной коробке. Однажды вечером на Центральном проспекте напился и давай эту самую голову всем показывать. Народ с воплями по улицам побежал. А назавтра я и вышел.

Он чокнутый был?

Кто?

Убийца.

Не знаю. Убил он его, не чтоб ограбить. Наверно, чуточку полоумный был.

А ты б его убил?

Поди знай. Кажись, убил бы, ежли ему такого было подавай.

Саттри отхлебнул пива. Снова стало слышно Коптильню в соседней комнате – тот возился, звякало стекло. Он посмотрел на Джоунза. Ты вообще кого-нибудь убивал? спросил он.

Намеренно – нет, ответил Джоунз.

Уже стемнело, когда он вернулся с проверки переметов. Нос ялика таранил плоты нанесенного мусора и мотки береговых огней в черной реке. Из хижины где-то на Передней улице над ночными водами ясно разносилась музыка радио. Хлопнула дверь. Он видел огоньки у Ава Джоунза, а ниже по реке различал костер в лагере козопаса, и, очерком, его фургон, и темные козьи тени, смещавшиеся в переднем пределе света. Он потабанил и сбросил ход у шин вдоль плавучего дома, встал в ялике и пришвартовался.

В реке на веревке у него висел садок из железного уголка и проволочной сетки, и он его вытянул, и открыл верхушку, и переложил рыбу из лодки в этот ящик, и снова опустил в реку. После этого со дна ялика поднял небольшого сомика, держа его за жабры, и перелез через поручни, и по дорожке дошел до речной тропы, и по ней к лагерю козопаса.

У костра собралось несколько человек. Когда подошел Саттри, козопас оборотился, как будто его почувствовал, и улыбнулся, и кивнул.

Я думал, вы про меня забыли.

Я принес вам рыбу.

Это я вижу.

Вы же еще не ужинали, правда?

Нет-нет. А вы?

Саттри пожал плечами.

Разделите его со мной, если хотите, будьте любезны.

Я не очень люблю рыбу.

Вот эта славная.

Саттри отдал ему рыбину, и козопас взял ее и поднес к огню разглядеть.

Что я вам должен?

Не знаю, сказал Саттри. Можем поменяться на что-нибудь, если хотите.

Поменяться, произнес козопас. Даже не знаю, что я бы сменял. У меня нет ничего, разве только открытки с видами на продажу.

Сгодится.

Открытки?

Ну да. А чего б нет?

Козопас посмотрел на Саттри, затем встал и повернулся к фургону. Взгляды гостей у его костра последовали за ним. Он порылся в вещмешке и окликнул Саттри. Сколько хотите?

Не знаю. Сколько вы за них выручаете?

Десять центов.

Ну, как насчет полудюжины?

Он вернулся от фургона с открытками. Рыба кланялась и дрожала в свете костра.

Берите эти, сказал он.

Саттри взял открытки. Открытки были старые, но козопас у костра не поменялся по сравнению с тем, который на них позировал.

Ладно, сказал Саттри.

Ни к чему вам отсюда спешить.

С чего вы решили, будто я спешу?

Не знаю. Но можете остаться, если угодно.

Я лучше пойду.

Козопас смотрел на него. Он трюхал через поле, опустив голову, так что, удаляясь в свете костра, походил на безголового выходца с того света, отвернувшегося от тепла человечьих сборищ.

Слышьте, позвал козопас.

Саттри повернулся.

Знаете, будь у вас тут козочка-другая, они б вам составили хорошую компанию. Вы б никогда не были одиноки.

С чего вы взяли, что я одинок? сказал Саттри.

Козопас улыбнулся. Не знаю, ответил он. Я не ошибся.

* * *

Сначала лоботрясам в лавке рассказывает Лягух-Мореход Фрейзер. Как из городка явился псих и прошел по крутым и заброшенным пустошам над рекой. Фрейзер видел, как несся мимо пьяным бегом, ломился через шиповник, себя не помня, и мчал по каменистому двору, пока его не свалила бельевая веревка.

Он кого-то убил, сказал Мореход.

Падшего человека сшибло наземь, как ребенка, он даже руку не поднес к горлу, где проволока его едва