Саттри - Кормак Маккарти Страница 65

Чокнутый он, сказал Мореход. Подошел к двери и позвал его.

Человек обернулся. Одежда на нем драная, а лоскутья рубашки спереди трепетали вокруг него, как серпантин на ветерке, и он был весь в крови.

Ты что творишь? окликнул Мореход.

Человек заорал. Высоким пересохшим бульканьем, как кошка в течке. Затем повернулся и побежал опять, вдоль изгороди, прочь с пустыря, проломившись сквозь грубые жерди ворот и через дорогу, и исчез в полях у реки.

На улицах появилось несколько мертвых летучих мышей, или умиравших. В газовую камеру загоняли бродячие стаи ничейных собак. Хэррогейт держал ухо востро, отчего-то опасаясь, что может оказаться следующим. Однажды, зайдя к Саттри, сказал, что видел летучую мышь.

Дохлую?

Да прям вон там.

Сходи лучше подбери, сказал Саттри. Стоит доллар.

Сколько стоит?

Доллар. Ее надо отнести в Комиссию по здравоохранению. Так в газете писали.

Ты меня дуришь.

Нет, она стоит доллар.

Зачем кому-то давать доллар за старую дохлую мышь?

Они думают, у нее бешенство. Там говорится их не трогать, просто сгрести и положить в пакет.

Хэррогейт уже был в дверях.

Эй, Джин.

Ага.

Знаешь, куда нести?

Нет, куда идти?

В Общую больницу. На Центральной.

Ага. Я знаю, где она. Меня туда отвозили.

Оказалось, правда. Законное платежное средство для всех обязательств, государственных и частных. Купюру он обменял в «Комере», небрежным жестом выронив ее на стеклянный прилавок. Мелочь отнес вниз в «Хелму» и получил за нее доллар, а доллар разменял в «Гигиеничном обеде», только никто, похоже не заметил. В голову ему уже карабкались замыслы. Он купил шоколадное молоко, и сел, втиснувшись в ряд театральных сидений у «Комера» перед двухдолларовой партией, и размышлял, и потягивал молоко.

Ебаный крысиный яд, сказал он, вдруг через дым и гам поднявши взгляд на дальнюю стену и широко раскрыв глаза.

К нему повернулись люди. Нахал помедлил с ударом у стола, кий дрожал в его старых трясущихся руках. Хэррогейт встал и допил молоко из картонки, и бросил ее в плевательницу, и вышел вон.

Сам как крыса, тихонько в проходах грошовок. Коробочка пулек скользнула между самыми нижними пуговицами рубашки и пристроилась к коже. Есть дела. Капот от «форда», который он доволок на своих плечах по речной тропе, раньше укрывал кур. Он часто останавливался отдохнуть. Ночью прошел дождь, и одежда у него промокла от кустов.

Над домиком нависали алые трубы турецких бобов, и сквозь искореженные очертания стали расцветали полевые цветы, тем чудом, какое делало тавот и гарь плодородными, и пустырь старьевщика превратился в сад еще прелестнее из-за того фантазма, из какого произрос. Хэррогейт остановился у забора и прислонил к нему капот. Толкнул утяжеленную калитку, вспугнув колибри из цветов у дорожки. С рубероидных свесов еще капала дождевая вода и лежала яркими лужицами и взрезами на серых и парящих спинах машин там, где те вздымались над травой и вайями, словно кормящиеся быки. Он стукнул в незакрытую дверь. Тростник возле угла хижины мягко потрескивал на ветру. В этом причудливом садике у реки все лежало спокойно и испятнано солнцем.

Чем могу служить? спросил старьевщик.

Хэррогейт шагнул назад и поглядел. Старьевщик свешивался полупьяный из оконца.

Вы меня помните, правда? спросил Хэррогейт.

Нет.

Ну, послушайте. Мне нужен капот.

Минуточку.

Он возник в двери. Распяленными пальцами набрасываясь на материю, что окутывала паутиной его глаза.

Какого рода? спросил он.

От «форда».

Какого-то конкретного года?

Не знаю. У меня тут с собой есть, если б такой же подобрали.

Старьевщик сплюнул и посмотрел на него, и двинулся с порожка мимо.

Где? Он стоял во дворе, сложив ладони на копчике, щурясь вокруг.

Вон там, к забору прислонил.

Старьевщик проследил за указующим перстом. Надеюсь, не слишком сильно опирается, сказал он. Подошел к забору и поглядел сверху вниз. Пихнул капот, и тот повалился в пыль с печальным бомом. Старьевщик осмотрел его и глянул на Хэррогейта. Черт, сынок, произнес он. А с этим что не так?

Надеюсь, что с ним все так. Мне просто еще один нужен.

Старьевщик смотрел на него несколько минут, а потом двинулся обратно по своему дворику и снова зашел в хижину.

Когда Хэррогейт туда заглянул, он лежал на койке, накрыв одной рукой глаза.

Эй, сказал Хэррогейт.

Нет у меня времени с тобой возиться, проворчал старьевщик.

Послушайте, сказал Хэррогейт. Мне нужно два одинаковых, чтоб сделать из них лодку.

Старьевщик убрал руку от лица и уставился в потолок.

Я хотел, чтоб мне их сварили вместе и законопатили дырки, чтоб у меня своя лодка была.

Лодка?

Так точно.

Как только вы, сучьи дети, меня находите?

Тут больше никого, только я.

Все вы чокнутые сучьи дети. Поймать бы того, кто их сюда вечно подсылает.

Я просто сам пришел.

Ага. Ага.

У вас что, нету капота этому в пару?

Есть у меня сорок шестого, он такой же, только с хромом, можешь забирать за шесть долларов, если надо.

Ну, я как раз хотел об этом с вами поговорить.

Смахивал он на громадную черепаху, шедшую к реке, шатаясь под грузом сваренных вместе автомобильных капотов, кормовой тащился за ним, оставляя след в летней пыли. Он не отыскал способа прихватить с собой еще и банку дегтя, а потому привязал ее к одной лодыжке, и та скакала теперь следом за ним.

Вышел к воде он над упаковочным цехом, протащил лодку свою по траве и в береговой грязи. Втекавшая ручейком вода выглядела чернилами, сочившимися по просмоленному днищу. Он наклонился, и отвязал банку с дегтем, и поставил ее в лодку, а потом и сам осторожно шагнул. С тихим звуком мертвого прогиба сталь кое-где напряглась. Он схватился за борта, переползая на коленях. Задний конец поднялся из грязи, и он поплыл по реке.

Срать кирпичами, сказал Хэррогейт с осторожным воодушевлением. Стянул с себя рубашку и промокнул воду, чтоб лучше видеть, где течи. Проплывая мимо упаковочного цеха, мимо лесного склада.

Что это? крикнул сторож с берега.

Лодка, отозвался Хэррогейт.

Подплывая к мосту, он уже сидел посередине, вытянув ноги, впитывая солнце и наслаждаясь речным ветерком. Вошел в Гусиный ручей, загребая пальцами. Вверх по устьицу, под низким железнодорожным мостом, лежа на спине, над головой гнезда роющих ос, а мимо лица скользят ящерки в ботиночках-присосках, от стены он отталкивался одной рукой.