Саттри - Кормак Маккарти Страница 66

Ночь он провел под лодкой, перевернув ее, как каноэ, и подперев колышками, перед ним костерок. Навестить его и позавидовать пришли мальчики-весталки. Одного из младших отрядили за курицей с материного двора, и они ее ощипали, и зажарили на проволоке, и передавали по кругу теплую «РК-колу»[20], и врали напропалую.

Наутро он вышел из ручья в реку, гребя доской и расколотым веслом в уключинах, смастыренных из собачьей цепи. Зловещее грохотливое привидение, гребущее сквозь туман. Уплыл недалеко, когда его чуть не протаранила драга гравийной компании, только что вышедшая ниже по реке. Высоко в гряде тумана миновало лицо, даже не взглянувшее вниз из плавучей рубки. Хэррогейт встал в лодке и вздел кулак, но первая же носовая волна чуть не скинула его в реку, и он быстро снова сел на днище и выкрикнул несколько крепких ругательств.

Он греб вверх по реке, спиной к восходящему солнцу, представляя себе особняк средь арок и пролетов моста, под которым проплывал, убираемый веревочный трап, лодка его на якоре у опоры, испуг восхищавшихся граждан. У Саттри он причалил и постучал костяшками пальцев в палубу из-под низу. Эй, Сат, позвал он.

Саттри поднялся со шконки и выглянул. Увидел руку из реки, держащуюся за палубу плавучего дома. Скатился, и подошел к двери, и обогнул, и встал в одних трусах, глядя сверху вниз на городскую крысу.

Целко, а? сказал Хэррогейт.

А ты плавать умеешь?

Завтра в это время ты будешь говорить с зажиточным человеком.

Или с утопленником. Ты где, к черту, эту штуку раздобыл?

Сам сделал. Мы со старой пьянью Харви.

Боже праведный, вымолвил Саттри.

Что думаешь?

Думаю, что ты, блядь, чокнутый.

Хочешь, прокачу?

Нет.

Да ладно, покатаю.

Джин, я б в эту штуковину не сел даже на суше.

Ну, мне пора дальше.

Хэррогейт оттолкнулся и подобрал тащившиеся по воде весла. У меня дел много, сказал он.

Саттри проводил его взглядом вверх по реке, маленькая приблуда без киля рыскала и дергалась себе по воде. Плыла она довольно ходко.

Хэррогейт свернул в Первый ручей, и прогреб под железнодорожной эстакадой, и плыл дальше, пока не добрался до теснины, состоявшей из брошенной техники и высоких многоярусных отвалов мусора. Лодку он привязал к деревцу и прошел спиной вверх по берегу, любуясь ею.

Попробовал вздремнуть, но в жаре под виадуком, когда над головой ездили машины, у него возникали такие фантазии об изобилии, что он непроизвольно сучил ногами, будто рысил куда-то. К исходу дня он уже встал и занялся делами, натянул на рогатку новые красные резинки и пульнул несколькими плоскими камешками сквозь осветительные провода, где они отскакивали и пели громкие лирные ноты в набухавшем спокойствии вечера. С черного склона прокукарекал попутавший петух. Он оглядел свои принадлежности и двинул в путь.

Из устья ручья он вынырнул мимо любопытных темных рыболовов, гребя медленно и присматриваясь к небу. Размашисто поплыл вверх по реке, мимо последних хижин, аж до мраморной компании. Сменив курс в безмятежном вечернем спокойствии и отпустив весла вдоль бортов, взялся за рогатку. Пальцами сощипнул кожу рогатки. Высыпал пульки. Одна улетела. И еще. Закружил и каркнул козодой. Он оттянул резинки рогатки чуть ли не до самого днища и отпустил. И еще раз. Вдоль южного берега в случайном порядке среди деревьев зажигались огни домов. Расцветали неоновые ночноочерки города, их копии в воде – словно обесцвеченные язвы. Поперек разбавленного неба крест-накрест летали мыши, замирали и взмывали. Пала темь, но и только. Его несло под мостом. Он отложил рогатку, и взялся за весла, и вернулся.

Жаркая ночь, тяжко и не подумаешь. Он валялся, упокоив руки на груди. За арочным лбом моста против ночи трепетали и гасли несомые светляки, а в ветре чуялся пьянящий аромат жимолости.

Со своей высокой кафедры отнюдь не недобро склонялся седовласый покровительственный аптекарь. Над головой шевелились громадные вентиляторы, колыхая вонь патентованных панацей и слабительных. За прилавком выстроились оплетенные бутыли, и аптечные банки, и сосуды из закаленного стекла с хлористым кальцием, и пузырьки, заткнутые ватой, холодные и набитые под горла своими разноцветными пилюлями. Подбородок Хэррогейта покоился прямо на прохладной каменной опоре, а глаза его впитывали всю эту алхимию с искрой старого знакомства, объяснить кое он не мог.

Чем могу служить? произнес ученый, ладони его держали друг дружку.

Мне нужно немного стрихнину, сказал Хэррогейт

Вам нужно немного чего?

Стрихнину. Вы же знаете, что это такое, верно?

Да, ответил провизор.

Надо мне добрую чашку его, прикидываю.

Вы намерены пить его здесь или заберете с собой?

Срань пламенная, не намерен я его пить вообще. Это ж адская отрава.

Он вашей бабушке.

Нет, ответил Хэррогейт, изогнув шею, как подозреваемый. Бабуля давно померла.

Провизор вырвал из блокнота листок и занес над ним ручку. Просто продиктуйте мне фамилию или фамилии тех, кого вы намерены отравить, проговорил он. От нас требуют вести учет.

Подозревая розыгрыш, Хэррогейт натужно ухмыльнулся. Слушайте, сказал он. Вы про этих тут летучих мышей знаете?

О, ну еще бы.

Ну так вот, это для них. Не хочу вам рассказывать, потому что никто другой до всего остального не допер, только я.

Уверен, что оно так и есть, сказал провизор.

Я ничего с собой не принес, чтоб его положить. У вас есть какая-нибудь банка?

Вам сколько лет? спросил провизор.

Мне двадцать один.

Нет, не двадцать один.

Зачем тогда спыршивали?

Провизор снял очки и прикрыл глаза, и ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами. Снова нацепил очки и посмотрел на Хэррогейта сверху вниз. Тот все еще стоял. Я не могу продавать стрихнин несовершеннолетним, сказал он. Да и публике в ином уме, нежели здравый. Это противозаконно.

Что ж, сказал Хэррогейт. Дело ваше.

Да, ответил провизор.

Хэррогейт отступил бочком вдоль по бледному медицинскому коридору, мимо выровненных рядов канистр и банок. Роторы под потолком медленно и непрестанно вспарывали антисептический воздух. Одной рукою он толкнул дверь. Звякнул колокольчик. Из поршенька чвакнул тонкий стержень. Провизор не шелохнулся.

Ты просто старый пердун, крикнул Хэррогейт и побежал.

Саттри лишь покачал головой. Он сидел, закатав штанины, босые ноги свисали в реку.

Ладно тебе, Сат.

Джин.

Ага.

Не пойду я ни в какую проклятущую аптеку покупать стрихнин. Ни тебе. Ни кому другому.

Черт, Сат,