Услышь нас, Боже - Малькольм Лаури Страница 8

Теплое синее атласное море и мягкое солнце.

15 ноября. Разумеется, мы отправляемся. Кто бы сомневался.

У нас еще один пассажир. Его имя? Харон. Честное слово.

…Уходящий в дальний рейс курсом на Роттердам пароход «Дидро» покидает Лос-Анджелес вечером 15 ноября.

(Кстати вспомнилось: постановка «В дальнем рейсе»[10], которую мы с родителями смотрели в Королевском театре в Эксетере в 1923-м. Под каждый занавес – восемь склянок. Замечательная игра Глэдис Фоллиот.)

Пароход «Прибрежный», черный лоснящийся нефтяной танкер, очень близко, почти вплотную; абсолютно пустой, как корабль-призрак, красное леерное ограждение: «Мария Целеста»?

Описание заката: плывем в кипящих чернилах. Пурпурные вспышки по правому борту, с камбуза – запахи свежего хлеба и багровой свиной грудинки, за кормой – что-то вроде лиловой овсяной каши.

Frère Jacques

Frère Jacques

Силуэты снующих чаек. Еще несколько буревестников.

Идем вблизи горных облачных берегов черноты, под звездным небом.

Мистер Харон тоже здесь.

16 ноября. Пересекаем границу – прямиком в ночь.

…На закате свинцовые облака, черное небо, длинная линия полыхающей киновари, как лесной пожар протяженностью в 3000 миль, вдали между черным морем и небом.

Странные острова, голые, словно айсберги, и почти такие же белые.

Скалы! – Побережье Нижней Калифорнии, высокие остроконечные утесы, картины бесплодия и запустения, вечно пронзающие истомленное сердце…

Frère Jacques, Frère Жак Ляруэль[11].

Нижняя Калифорния. Мы уже в Мексике. Впереди еще тысячи и тысячи ее миль.

…Но ничто не сравнится с непостижимым одиночеством и пустынной красотой бесконечного мексиканского побережья (вдоль которого медленно идет наше судно), когда пароходная топка поет Frère Jacques: Frère Jacques, dormez-vous, dormez-vous – и одинокая digarilla парит над багряным пугающим берегом, и тоскливый закат…

dormez-vous

dormez-vous

sonnez lamentina

sonnez lamentina

dong dong dong

мрак – мрак – мрак

Digarilla – птица-фрегат с раздвоенным, как у ласточки, хвостом; птица – предвестница беды в «Тьме, как в могиле, где лежит мой друг». Птица, ставшая дурным знамением для нас с Примроуз в Акапулько три года назад. И все же через неделю «Долину смертной тени»[12] приняли к публикации. Книга будет составлена из трех частей, трех романов. «Тьма, как в могиле, где лежит мой друг», «Эридан», «La mordida». «Эридан»[13] выступит в роли типичного интермеццо, в нем говорится о лесном домике в Канаде. «Тьма, как в могиле» – о смерти Фернандо, доктора Вихиля из «Долины смертной тени». Реальной смерти, как стало известно. Действие «La mor-dida»[14] происходит в Акапулько. «Долина смертной тени» сработала как адская машина. Доктор Вихиль мертв, как и консул[15] – на самом деле. Неудивительно, что мои письма вернулись обратно.

Кто-то написал оперу о другом консуле[16]. Даже как-то обидно. Подобные вещи – тоже тема для книги.

17 ноября. Мистер Харон глядит на Мексику.

Демон на вахте: 24 часа в сутки.

Все шумы машин свелись к мелодии «Frère Jacques» (думал Мартин), но иногда вместо «Frère Jacques» слышалось «Куэрнавака, Куэрнавака»; и был еще один трюк, когда двигатель выпевал

Живи-живи!

Не умирай!

Sonnez les matines…

и песню подхватывали вентиляционные шахты; клянусь, я сам явственно слышал инфернальный воздушный хор, певший в гармонии и временами вздымавшийся до пугающей высоты… А затем все начиналось сначала и вместо «динь-дон» получалось совсем уж нелепое:

Sans maison

Sans maison[17]

и, если напев заедало, как испорченную пластинку, он уже не умолкал.

…От жары невозможно дышать – рот превращается в рыхлые тиски, лицо распухает, губы не разлепить, можно лишь пробормотать нечто бессмысленное вроде «Я думал, тут будет… или… да ладно, уже…»

Battement de tambours

«Тьма, как в могиле, где лежит мой друг». Фернандо похоронен в Вилья-Эрмосе. Убит. Он пил слишком много мескаля. То бишь мексиканской водки. Альфред Гордон Пим[18].

Длинноватое название: может быть, просто «Где лежит мой друг»? (Предложила Примроуз.)

Далекий пустопорожний треск электрического вентилятора, чей ветерок до тебя не дотягивается, сидишь внизу, наблюдаешь, как пот покалывает тебе руки и течет по груди.

Матросы сбивают ржавчину – молотки бьют по мозгам.

Ближе к вечеру – белые кожистые пеликаны.

Клювы, будто мачете, острием книзу. Как перевернутая рыба-меч. Голые скалы с острыми гранями или вершинами в форме конусов («Видение» Йейтса?[19]).

Проснувшись ночью с болью в глазах и дерганым зрением, пытаюсь понять (за Мартина Трамбо, за консула, которого тоже звали Фермин), куда я задевал вторую туфлю, у меня вообще была вторая туфля? Разумеется, была, и пропажа находится сразу, в положенном месте, но где сигареты, где я сам? И т. д. Наверняка где-то в тамбуре поезда, в пустоте; и этот мотор с его непрестанным Frère Jacques, Frère Jacques, dormez-vous, dormez-vous – как, черт возьми, тут dormez?

Грешу на последствия от скверного американского виски, купленного в Лос-Анджелесе лишь потому, что мне понравилось его название, «Зеленая речка». Но его все равно будет мало на это плавание. Впрочем, возможно, капитан пригласит Сигбьёрна Уилдернесса с супругой подняться на мостик и угоститься аперитивом.

18 ноября …давным-давно мертвое жестокое печальное необитаемое побережье Мексики.

Frère Jacques.

Просыпаюсь в три часа ночи, брожу, спотыкаясь, по темной каюте. Где я?

В пять утра Примроуз выходит на палубу встречать рассвет. Море цвета индиго, черные обглоданные очертания гор, остроконечные острова, прекрасный кошмар на фоне золоченого неба. Два часа мы ходим туда-сюда, из каюты на палубу и обратно. Пытаемся снова заснуть и не можем. Слишком близко к Мексике?

День становится смрадно жарким и неподвижным. Берег скрылся из виду. Мы пересекаем Калифорнийский залив. Матросы в деревянных башмаках красят вентиляционные выходы.

Шкипер говорит, что они «украсивливают» корабль.

И в своем одиночестве, и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость[20].

…на закате, острова Лас-Трес-Мариас, Три Марии, два корабля, три птицы-фрегата, словно черные брызги в янтарном небе, облака, как разваренная цветная капуста кисти Микеланджело; чуть позже – звезды, но теперь Мартин разглядел неподвижность их замкнутой упорядоченной