Анри Коломон - Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх

Из романа «Франсуа и Мальвази»

Анри Коломон

© Анри Коломон, 2016

ISBN 978-5-4483-4076-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

(Из романа «Франсуа и Мальвази»)

Действия романа разворачиваются на фоне общеевропейской войны за Испанское наследство в начале 18-го века по Рождеству Христову. Несмотря на затронутые многие места Европы и даже Магриба, основное повествование происходит в диковатом разбойничем углу острова Сицилия, куда волей случая занесло наших героев

Как жили мы борясьИ смерти не боясьТак впредь отныне жить:– Тебе и мне!

В бессмертной вышинеИ в знойной низинеВ живой волнеИ в яростном огне!

И в яростном – огне!

Дама Сердца

Глава XXXV. Альбертик Тарифа

Родился графский сыночек Альберто де Тарифа семнадцать лет тому назад в Испании… Эстремадуре. Но три года тому назад или более, был отправлен недовольным своим чадом отцом, бывшим к тому же очень занятым по военной службе, к тетке Диане на ее виллу в Эриче под Трапани.

Крайне напряженное положение, которое сложилось вокруг Испании вскоре оправдалось войной, внутри ее самой, надолго затянувшейся, и поэтому и в будущем у знатного отпрыска не намечалось никаких существенных перемен, чего не было и за предыдущие года. Единственное, и пожалуй самое главное изменение произошло с ним самим самым естественным образом: с неостановимым течением времени; и как не хотела тетка Диана видеть своего воспитанника все тем же мальчиком, оно неумолимо сделало из него молодого парубка, как будто нисколько не добавив в нем ума, или хоть сколько-нибудь взрослости. Раздавшись несколько более в ширь, чем в рост, он оставался все тем же чудаковатым и бедовым малым, за что и получил в округе свое имя Альбертик – лишь несколько отличное уменьшительное от настоящего, но в своей измененности играющее свою роль.

Его тетка, при которой Альбертик жил – Диана, не смотря на все неприятности, которые он ей доставлял, любила своего родственничка, и души в нем не чаяла, находя в нем черты своей вздорной натуры, отчего баловень судьбы только и сделавший в жизни что хорошо родиться, смотрел на белый свет неунывающими бесстрашными в своей балованности глазами и рос чересчур разбалованным, пестуемый черезчур тетушкиным умом.

Видя в своем воспитаннике такой большой изъян, как балованность, связанная лишь с особенностью его несерьезной натуры, охотно наняла ему в учителя представившегося в один удобный момент испанского бакалавра Ласаро. Неизвестно поумнел ли от этого Альбертик, но известно достоверно, что его подглуповатое имечко за ним осталось.

Это бы не так и заботило старую Диану, если б он постоянно оставался таким же и жил с ней. Однако ж ребенок вырос и с ним выросли проблемы: последняя из них, свалившаяся как град на голову – сватанье с княжной Мальвази. Много она в этом деле на него не ставила, зная что он из себя представляет, но отнеслась к лестному для себя предложению с большим рвением: Альбертик загодя и задолго стал готовиться к поездке.

Прежде всего учителем Ласаро были достаны книги с серенадами и выбраны для разучивания наиболее подходящие по мнению Дианы. К исполнению их под аккомпанемент, уговоренный все же Альбертик только приступал, а ему уже был выбран подходящий конь и пошит справный костюм, как и полагается в аристократической традиции перед чем-нибудь значительным.

Зная что ни ему одному предстояло сражаться за руку прекраснейшей выданницы, тетка Диана прибегла к нехитрому трюку, отправила Альбертика за день до назначенного срока, заблаговременно оповестив об этом дворцового библиотекаря Педро Квадратуру, к которому, но ни в коем случае не на продолжавшееся празднество, это в напутствиях в дорогу и всяческих наставлениях было строжайше указано, следовало Альбертику прямиком обратиться, сразу же по приезду во дворец Сан-Вито.

Итак, этим вечером, по научению тетки, Альбертик пошел вместе с Педро, прихватившим с собой гитару, петь серенады к балкону княжны Мальвази. Но по пути из тихого затемненного коридора, ведущего от библиотеки между собой, они порешили сначало все же заглянуть на кухню. Первым ощутил голод конечно же Альбертик, но Педро не стал тянуть к скорому, давая сначало освоиться в новом месте, восполнив тем самым голод души.

Альбертик боялся предстоящего. Начисто все поперезабывал, того чему учила тетка и решил как можно на более темное время оттянуть самое страшное. Они с Педро долго паслись по кастрюлям и прочим столовым приборам, содержащим различные яства, прямо с праздничного стола, перебиваясь от сладкого на пахучее, пока музыкант видя к чему идет дело не погнал жениха к месту.

Они вышли в левую оранжерею, если смотреть со стороны фасада, и вместо того чтобы зайти за угол, как следовало бы, они вышли на белую дорогу и пошли по ней, свернув затем влево, по плиточному настилу, ведущему в «поля». Так называлась та часть придворцовой парковой территории, огражденной в краях, что была скрыта за густой оградой высоких дерев от центрального ареала пред фасадом, и лежала напротив правой стороны, с некоторым понижением и виделась ровной и газонной с некоторым преобладанием лесной незатронутой дичи, затеняющей ее по краям.

Территория, по которой шли сейчас Педро с инструментом и Альбертик, благоухала сильным запахом стерни, и может быть потому и называлась полями за то, что газоны постоянно приходилось подкашивать. Педро повел его именно этим окружным путем, чтобы дать подопечному набраться больше духу.

Смеркалось, воздух наполнился стрекотанием цикад. По краям так же тянулись ровные подстриженные ряды кустов. Идти им до стороны дворца оставалось недолго, но предстояло еще идти вдоль нее в дальний край, где скрытый за деревьями находился балкон и окна покоев княжны.

Немного не доходя под них, остановив Альбертика у этого прохода акаций, Педро стал натаскивать его к предстоящему.

– Ну что, дружище, ты не робей. Установку знаешь?…Ну и все, чего там. Раньше ее видел?… Нет. Тем более нечего бояться. Что перво-наперво нужно сделать?

– Спеть песню, потом когда она выйдет на балкон…

– Какой ты самонадеянный!

– А-а! значит сначало нужно нарвать цветы.

– Цветы уже приготовлены и букетиками лежат на клумбе. Тебе первое-наперво нужно плюнуть на все и сказать себе: вас женщин у меня было… как бы это так сказать до чего у тебя их было?…Только невздумай в самом деле сказать! А-то засмеют. А это для тебя самое последнее дело. – тяжело посмеиваясь из мясистой широкой груди пошутил сеньор Педро подхриповатым голосом с одышкой-придыханьем, но повеселел от нее только сам один.

Граф Альбертик вообще скис, ему предстояло петь, в то время как кому-то было сильно смешно, и смешок действовал на него уничтожающе. Когда Педро немного просмеялся и почувствовал что делает не то, посерьезнел и поправив на себе гитару предложил идти.

– Погоди же ты!

– Скоро вечер пройдет, она вызовет гвардейцев за то что ты не даешь ей спать. По первому ж ее недовольному слову я, не знаю как ты, смываюсь. На сегодня вообще никаких концертов не положено. Все что я делаю все ради тебя и твоей незабвенной тетушки. Давай, долго еще ждать?!

По прошествии около десятка минут, они все же пошли, да и то лишь потому что подталкиваемый вспомнил, что прежде ему предстоит закидывать балкон цветами. А это хоть как-то, но оживило Альбертика и первое время двигало им. Чтобы совсем заставить жениха обрести свойственный данной обстановке дух, Педро выходя вместе с ним на более-менее свободное место под балконом стал тихо тренькать на струнах гитары, сильнее он сказал не будет, потому что еще много осталось неразъехавшихся гостей.

Альбертик стал набирать в руки аккуратные пучки цветов – букетиков и зашвыривать, другое слово отличное слову закидывать тому не подобралось бы. Делал он это естественно неумело, как и вообще все то, за что принимался. Педро оценил закидывание пахабным и захихикал, дополняя пиликанье гитары.

В зашторенных окнах покоев горел свет, но наружу доносился он слабо, так что, что там внутри понять было невозможно; но перенесемся же именно туда, где за шелком и синим атласом штор, при свете подсвечника у туалетного столика с наставленными на нем баночками и скляночками парфюмерии пред зеркалом сидели Мальвази и ее фрейлина, и давняя подружка Клементина, державшая в руках портрет, на который не могла наглядеться. Нарисовано там было лицо полного молодого человека, несомненно рукой искусного изобразителя. Масляные краски и наружно хорошо выдавали всю пухлость его нарумяненных щек и смешное приветливое лицо.