Мария Корелли - Варавва. Повесть времен Христа Страница 15

Каиафа сказал с заметной нежностью в голосе:

— Да, твой крик звучал как серебристый колокольчик… А Иуда мне всегда был симпатичен. Это галилейский Пророк увлек его и заставил бежать из города… Ты не знаешь, куда?

Тоска отразилась на красивом лице Юдифь.

— Не знаю, — ответила она грустно. — Вчера ночью брат приходил ко мне после того, как навел стражу на Назарянина… Он был как помешанный и проклинал и себя, и меня. Я пыталась его успокоить, называла всеми ласковыми именами, какие приходили на ум, но он не замечал моей любви. Пришел отец и стал умолять его вспомнить свой долг перед семьей и отечеством, но он еще громче кричал и бил себя в грудь: «Согрешил, согрешил! Невинная кровь жжет мне руки!» Вырвавшись затем их наших объятий, Иуда убежал в глухую ночь. С тех пор я его не видела…

Две слезинки задрожали на ресницах Юдифи Искариот и упали на драгоценные украшения ее накидки.

— Да, юноша повел себя очень странно, — говорил первосвященник. — Он исполнил свой долг, и надо бы радоваться, а не горевать. Надеюсь, это его настроение временное и все будет хорошо. Утешься этой мыслью, Юдифь, и удовлетвори свою жажду мести — Назарянина уже пригвождают к кресту.

Центурион Петроний поднял руку, давая сигнал к началу пытки, и, к своему ужасу, опять встретил терпеливый взгляд Божественных очей — они, словно две звезды, были полны далекой, неразгаданной тайны.

Петроний не выдержал этого взгляда. Дрожа всем телом, он быстро отвернулся.

Получив приказ, палачи встали на колени и взялись за свою страшную работу. Их сильные, грубые руки, забрызганные кровью двух других распятых задержались на мгновение. А вдруг этот Человек станет сопротивляться? Не лучше ли и Его привязать веревками, как тех? Но глаза, устремленные ввысь, были спокойны. Нет, здесь можно обойтись без пут… Галилеянин поразительно мужествен…

Не колеблясь больше, они стали вбивать огромные гвозди в Его ладони. Потрясенная земля глухим эхом ответила на гулкие удары молотков, звучащих как набат, извещающий о жертве Бога и о спасении мира! А к светлому Престолу Всевышнего полетела мольба распинаемого Сына Божия:

— Прости им, Отец: они сами не знают, что творят.

Глава XIV

Невыносимая жара давила, как груда раскаленного железа. Силы природы были парализованы. Земля словно остановилась в своем вечном путешествии вокруг Солнца. Люди ощущали невольный страх, причину которого никто не смог бы назвать, но страх великий, потрясающий!

Закончив с руками, палачи принялись за ноги Страдальца. Из пробеленного тела лилась кровь. Но Тот, Кого так жестоко истязали, по-прежнему стойко переносил мучения. Его тело молча протестовало против человеческой несправедливости, но Дух, который жил в этом теле, был непобедим.

Многие из стоящих на Лобном месте слышали бесстрашное, святое учение Того, чью пытку они так хладнокровно пришли смотреть. Они слушали Его в поле, на горе или у моря, когда Он говорил им неслыханные вещи — что Бог это Дух и нужно поклоняться Ему духом и истиной. По Его словам, не грозный, мстительный Иегова был Всевышний Творец, а любящий Отец, обещающий Своим детям рай.

Этот распятый по их повелению Человек однажды собрал вокруг Себя толпу бедных, больных и грустивших и, озаряя всех нежной как весеннее солнце улыбкой, сказал: «Придите ко Мне, все страждущие и обремененные, и Я успокою вас».

И они пришли к Нему, эти несчастные люди, они стояли перед Ним на коленях и плакали у Его ног; они целовали Его одежду и землю, которой касались Его ноги; они подносили к Нему детей и доверяли Ему свои горести. И Он, благословляя, возлагал на их головы Свои руки. Эти руки, обладающие таинственной целебной силой и творившие одно только добро, теперь были пригвождены к бревну.

Вся вселенная, казалось, ждала мгновения — водружения креста.

И вот палачи подозвали сотника, чтобы тот мог удостовериться в добротности их работы — гвозди плотно вонзились в тело Страдальца.

Петроний подошел с замирающим сердцем, глаза его затуманились. На этот раз Божественные очи не взглянули на него, они смотрели вверх, на небеса, как бы вбирая в Себя всю огненную силу сияющего солнца.

Сотнику вдруг показалось, что внезапно потемневшее светило отбрасывает какую-то загадочную тень. Он протер глаза, но таинственная тень — как от расправленных крыльев — все лежала на земле. Остальные, по-видимому, ничего этого не видели, их внимание было поглощено поднятием креста.

Озадаченный, Петроний отошел в сторону, и шестеро сильных, мускулистых людей нагнулись, чтобы довести свое дело до конца. Но напрасно они прилагали все усилия и пот градом лил с них — крест с Божественным Страдальцем не поднялся с земли ни на пядь.

— Я же сказал, что Он геркулес, — сказал один из них. — Видно, нам не обойтись без Симона. Эй, Киринеянин, где ты?

Толпа раздвинулась и вытолкнула угрюмого силача.

Он покорно подошел к подножию креста и сказал палачам:

— Поднимайте верхние бревна.

Те не возражали — Киринеянин добровольно избрал самую большую тяжесть, которая придется на его долю, когда будут устанавливать крест.

Все — и палачи, и зрители — были так увлечены тем, удастся ли водрузить крест непомерной тяжести, что не заметили, как с невероятной быстротой распространились непонятные сумерки.

Толпа следила за Симоном Киринеянином. С умиленным видом грубый великан обеими руками взялся за крест и медленно, но уверенно стал приподнимать его от земли, пока кровоточащие ноги Христа не оказались на груди силача. Шестеро у других концов креста еле поспевали за ним.

Лицо Симона потемнело от напряжения, но он выдержал, и скоро крест с Распятым Милосердием был вдвинут в яму на самой вершине горы.

Он упал с глухим звуком, словно ударил в самый центр земли, и несколько мгновений раскачивался как дерево во время бури, но его быстро укрепили, и он стоял, значительно возвышаясь над двумя другими, где висели разбойники.

Сделав все, что от него требовали, Симон отошел от Символа спасения, обагренный кровью Невинной Жертвы, которая жгла его как огонь. Он запахнул свою одежду, чтобы скрыть кровавое пятно, как прячут чудесный талисман от посторонних глаз. Оно причиняло страдание, как если бы сам Симон был ранен, но это переживание наполняло его душу восторгом. Земля вокруг него кружилась, как водоворот, и он шел пошатываясь, тихо повторяя слова надписи над Божественным Мучеником:

— Иисус Назорей — Царь Иудейский…

Толпа торжествовала: для Безвинной Жертвы начались медленные предсмертные муки.

Бешеные, восторженные, оглушающие крики неслись все дальше и дальше с Лобного места и долетали до светлого храма Соломона, над которым предвестниками бури клубились тучи пыли.

Вопль кровожадных варваров неожиданно продолжился другим звуком — глухим ударом отдаленного грома. Он перекатывался в небесах сурово и гневно, и потрясенный народ оторвался от зрелища жестокой пытки и вдруг увидел, что небо потемнело и солнце почти полностью закрыто черной тучей. Распятый на кресте Сын Божий казался в этом сумраке белее снега.

Вдруг толпа замерла, прикованная к месту сверхъестественной силой. Не смея шевельнуться, люди пристально смотрели на высокий крест с распятым на нем Божественным Страдальцем. Животный страх леденящим ветром проник в их души.

А небеса все темнели, и не умолкали грозные удары грома.

Глава XV

Серый, непроглядный, как темная завеса, туман опускался на землю. Природа приняла какой-то призрачный вид. Линия римской охраны растворилась во мгле, и на том месте, где стояли солдаты, лишь иногда мелькал стальной блеск оружия. Стиснутые толпы слились в огромное темное пятно. Хорошо виден был только высокий крест с белеющим телом Божественного Распятого.

Очерченный резко и отчетливо, крест принял гигантские размеры, простираясь с востока на запад, от земли до самого неба.

Вдруг молния разорвала пространство, осветив его ярко-синим оттенком; грянул оглушительный, перекатистый гром. Мужчины побледнели, женщины закричали, даже невозмутимых римских воинов охватил суеверный страх: наверное, это колесница сурового Юпитера катится по небесам, значит, ярость его перешла все границы. Но неужели он гневался потому, что распяли какого-то Назорея?

Чутким к настроению толпы, Каиафа забеспокоился. Эта буря, начавшаяся в момент распятия, могла повлиять на невежественную чернь — как бы толпа не подумала, что небесные силы хотят отомстить за смерть галилейского Пророка.

Ему хотелось поделиться своими опасениями со стоящей рядом Юдифью. Когда Каиафа наклонился над ее ухом, внезапно яркий свет озарил всю Голгофу. Солнце вырвалось из-за туч, и его огненные лучи залили землю.

Люди повеселели, ободрились, а Каиафа торжественно подошел к кресту смиренного Страдальца и крикнул: