Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса Страница 16

Это был компромисс, своего рода мирный договор: его мать хотела, чтобы сын стал часовщиком, а отец стремился сделать из него ученого, при этом дон Себастьян, писарь, хотел, чтобы сын получил образование не под эгидой Церкви, что, как известно, в те времена было совершенно невозможно. И если верно, что мать все-таки настояла на своем и отдала сына в руки монастырских монахов, то не менее верно и то, что в Виланове-де-Оскос был один весьма просвещенный монах, который в свое время слушал в Овьедо лекции галисийца отца Фейхоо; а позже в этом самом монастыре у него появится одаренный ученик по фамилии Ибаньес, и он станет его наставником, едва только маленький Антонио попадет в путы монастырской школы.

Проводя вторую ночь подряд в одиночестве перед своим портретом, Антонио Раймундо Ибаньес Гастон де Исаба Льяно-и-Вальдес тщетно будет искать себя во взгляде; но зато он хорошо знает, что с детства его разрывали на части противоположные силы, которые в конце концов и определили его судьбу: повелитель всего, не владеющий ничем, не повелевающий ничем владелец всего, в зависимости от того, с какой стороны дуют могучие ветры, куда несут они его чувства, кружа в своем вихре, заставляя играть ту противоречивую роль, которую уготовил рок столь выдающемуся персонажу.

В Оскосе он часто будет убегать с занятий, которые наскучат ему дальше некуда. Ребенок, который мог обучать других детей, сидя взаперти в школе в самый разгар весны, не способен оставаться в классе зимой, в тепле пылающих в очаге поленьев, и предпочитает бежать наверх, в горы Бобиа, к высокой вершине, откуда в ясные дни можно разглядеть Ферроль[33]. Он часто убегает туда, но далеко не всегда созерцает море в одиночестве. Оттуда, сверху, можно услышать пушечные залпы, которыми в морской столице приветствуют прибытие кораблей; они приходят издалека, иногда прямо из Америки, тогда это военные суда, на которых плавает немало парней, которых в окрестных селениях ждут матери. Остальные корабли сначала заходят в Кадис, откуда потом товары, доставленные в их трюмах, разойдутся по всей стране.

Из-за этих пушечных залпов и тех чувств, что пробуждают они в глубине души, на вершине Бобиа нередко оказывается много женщин. Движимый противоречивыми мотивами, Антонио карабкается туда. Его влекут пушечные залпы или возможность разглядеть корабли — корабли, что проходят через крепость Святого Фелипе, привозя сыновей матерям, которые всегда прекрасно знают, ушли ли они в плавание на шхуне или на бригантине, на фрегате или баркентине[34], дабы верно служить королю в его Америке.

Антонио взбирается на пик Бобиа, на этот раз в воспоминаниях, и туда непременно придет за ним его новый друг, молоденький монах, что приставлен к нему с самого приезда в монастырь и помогает во всем, что ему требуется, и даже в том, что вдруг приходит ему в голову без каких-либо посторонних указаний. Старый монах велел ему опекать Антонио, и теперь молодой наставник восхищается способностями своего ученика, а также его волей и решительностью, равно как и характером. Но ему также известно, что тот никогда не посвятит себя религии. И это внушает ему еще большее восхищение и заставляет еще более старательно направлять его.

Уже опять пора спать, а они так и не поужинали. Пока Ибаньес роется в сундуке памяти в поисках воспоминаний, Шосеф вышел из комнаты и принялся бродить по дому, заглядывая во все углы, то есть делая то же, что бы делал в своем собственном доме. Он еще не осмелился всерьез поговорить с братом о его внезапном приезде и полагает, что теперь настал удобный момент. Вопрос только, как это сделать, когда и где. Единственное, что ему ясно, так это что он боится гневной реакции владельца литейного завода и что лучшее, что он может сделать, — это попытаться, чтобы взрыв произошел в каком-то подходящем месте.

Устав от бесконечного созерцания портрета, Антонио наконец покидает комнату и ищет своего брата по всему дому. Не найдя его, он выходит через кухню на маленькую лужайку с кузней, поворачивает направо, спускается по короткому, но довольно крутому склону и подходит к соседнему дому, сделав таким образом небольшой и ненужный крюк, сам не понимая толком зачем. Ведь он мог бы пройти через левую дверь дома. Но так ему захотелось. Люди, прибывшие с ним из Серво, были на несколько часов освобождены от своих обязанностей, чтобы сходить в Санталью поиграть в кегли и выпить вина в таверне; ведь все уверены, что никто не сможет появиться здесь в поисках беглеца, не будучи замеченным, и намерения, которые могут таить в себе опасность для Антонио, будут тут же пресечены. Все погружено в тишину. Уже наступил час заката, и Антонио чувствует голод. Ведь кроме того, что им удалось вкусить между ответами и комментариями священника в Каса-Нова, он сегодня почти ничего не ел.

Он входит в дом Шосефа и обнаруживает его сидящим на скамье возле очага, тот режет хлеб ножом, который также использует для того, чтобы отрезать несколько ломтей от висящего на крюке копченого окорока.

— Я шел спросить у тебя, будем ли мы ужинать, но уже и так все вижу.

— Я был голоден, — отвечает ему Шосеф, отрезая еще один ломоть ветчины, который Антонио берет и тут же подносит ко рту.

— Поужинаем здесь или у меня? — спрашивает Антонио, не переставая жевать ветчину.

— Мы уже здесь. К тому же у тебя в доме ничего нет.

— Лучше скажи, не ничего, а никого нет, поскольку парни ушли. Но кое-что осталось еще от вчерашней дичи.

— Мы уже здесь, — настаивает Шосеф, давая понять, что решение уже принято.

Антонио садится на скамью и просит Шосефа опустить доску, которая послужит им столом, в надежде, что им будут прислуживать девушки. Обе они только что появились из соседней комнаты, как будто прислушивались к беседе мужчин, и, когда одна из них уже подходит обслужить их, Шосефу кажется, будто он угадывает огонек желания в глазах своего родственника, и с этого мига он будет внимательно следить за каждым его движением и взглядом, чтобы понять, куда он направлен в каждое мгновение.

Ужин закончен, и Шосеф уже прекрасно знает, какая из двух девушек является предметом вожделения Антонио Ибаньеса; он делает ей жест, который та незамедлительно понимает. Прощаясь с братом на ночь, Шосеф уверен, что он никоим образом не толкает его к разврату, но в то же время не сомневается, что назавтра тот встанет с постели в гораздо меньшем напряжении, чем накануне.

Поднявшись в комнату, Антонио видит девушку, уже поджидающую его в постели. Свет свечи позволяет ей в изумлении созерцать величественный портрет того, кто, как она предполагает, сейчас накроет ее своим телом, которое окажется вовсе не властным, а, напротив, исполненным нежности, ибо мужские сердца — это бездонная пропасть, где подчас все залито светом, а иногда погружено во тьму, и она умеет или думает, что умеет читать в них, а уж в сердце Антонио Раймундо Ибаньеса наверняка.

Что это был за свет? Увидав девушку, согревающую ему ложе, Антонио пришел в ярость. Кто такой этот Шосеф, чтобы вмешиваться в его жизнь таким вот образом? В эти страшные мгновения, когда он, потерпев крах, вернулся в свой родной дом, чувствуя себя униженным после народного мятежа, первого в истории зарождающейся испанской сталелитейной промышленности, мятежа рабочих, в тот самый момент, когда он чувствует себя неудачником, когда он подавлен, как никогда, и даже то, что он чудом спасся, не утешает его, — так вот именно в эти мгновения Шосеф Ломбардеро хватает его за яйца, не проявляя никакого уважения к его положению в обществе. Шосеф делает это как ни в чем не бывало, прямо на глазах у людей, которые поклоняются ему, Антонио Ибаньесу, как богу; да и пред лицом самого Бога, в храме Божием, он тоже щупал их у него, у Антонио Ибаньеса, хозяина Саргаделоса. В присутствии его собственных слуг и слуг Божиих этот образец неудачливого летуна позволил себе выкручивать ему яйца или грозиться, что сделает это; позволил себе встать перед ним и зловредно ухмыляться, предупреждая, что непременно наступит ему на ногу, если он будет настаивать на своем; мало того, теперь, даже не удосужившись поинтересоваться его мнением, решил одолжить ему одну из своих служанок, чтобы та согрела его ложе и провела с ним ночь.

— Что возомнил о себе этот человек! — рычит он так, что девушка пугается, не зная, бежать ли ей или остаться, считать ли себя оскорбленной или полагать, что к ней относятся с уважением, чего она доселе не ожидала, особенно со стороны господ.

Разгневанный Антонио хватает простыню за край, который девушка слегка придерживает руками, и срывает ее. Этим он полностью обнажает тело девушки. Девушка раздета, она лежит на постели обнаженная и такая испуганная, что даже не пытается прикрыть наиболее притягательные для мужского взора части тела. Она маленькая, но изящная и светловолосая; и она очень напугана. Лицо господина Саргаделоса выражает бешенство, которое страшит ее пуще грозы: она так много слышала о его свирепости, что хочет убежать, но не решается встать.