Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы Страница 20

Повесть-свиток Синдзэй преподнес в подарок экс-императору пятнадцатого ноября 1159 г. Тому понравилась выделка ладно скроенного подношения, однако он не оценил по достоинству его содержания. Подтекст повести выделялся своей очевидностью. Без малейшего труда можно было догадаться, что под Сюань-цзуном подразумевается Госиракава, Ань Лу-шанем – Нобуёри, Ян Го-чжуном – Синдзэй. Откровенные намеки автора экс-император воспринял как необоснованные нападки на Нобуёри, могущие осложнить и без того натянутые отношения Госиракавы с императором Нидзё. Однако больше всего Синдзэя опечалило то, что экс-император обошел вниманием, пожалуй, квинтэссенцию всей повести: фаворит, по сути, взбунтовался против самого императора, а первого министра убили так, мимоходом.

Когда при случае Госиракава рассказал о повести Нобуёри, тот, естественно, поклялся богами и буддами, что не способен на подобное злодейство. «Пусть демоны Ахо и Расэцу истерзают мое тело раскаленными железными вилами, если я обманываю вас, государь», заверял экс-императора в своей верности Нобуёри. И тут же намекнул, что в императорском дворце с недоумением и беспокойством восприняты слухи о том, что Синдзэй ради укрепления собственной власти под предлогом усиления экс-императорского правления готов на все, даже на убийство императора и преподобной Бифукумонъин.

Всемогущий Синдзэй оказался фактически беззащитным. Повесть вызвала противоположный эффект и экс-император начал косо поглядывать на своего советника и наставника. На его покровительство надеяться нельзя. Киёмори вряд ли без высочайшего волеизъявления выступит против заговорщиков, или же, в крайнем случае, потребует неопровержимых доказательств умысла против экс-императора. А таковых не имелось, одни лишь домыслы заинтересованного лица. Потянулись томительные дни ожидания.

Узнав о повести в картинках, Нобуёри моментально смекнул, что решающий момент близок. Надо спешить, а не то Синдзэй придет в себя и выкинет такое… В целом – все готово и обговорено. Осталось только расшевелить угли гнева, постоянно тлевшие в душе Минамото Ёситомо.

«Разве я не доказал преданность императору, лишив жизни отца и младших братьев?! И что получил взамен?», бормотал порядком захмелевший Ёситомо. «Вся власть досталась подхалиму Синдзэю. Теперь лебезит перед Киёмори. И монахом посоветовал тому стать. И придворный ранг присвоил выше моего. Куда это годится? Подсунул достопочтенному государю Госиракаве какие-то картинки, по которым вроде бы выходит, что мы замыслили страшное злодейство. Одна мерзость и только. А вас этот мудрец и любитель китаизированных аллегорий и вовсе оскорбил. Надо что-то делать, Ёситомо-доно. При ваших заслугах как-то не к лицу молча сносить все это», нашептывал, подливая сакэ в казалось бы бездонную чашу Ёситомо, Нобуёри. Он не случайно, а с умыслом оговорился, привязав к подозрениям, а точнее, обвинениям в измене не только себя, но и своего гостя, о котором в повести не было и капли намека. Так будет вернее, рассчитывал Нобуёри. Благодаря этой «ошибке» Ёситомо станет, несомненно, позговорчееве, иначе его голова полетит вслед за головой Нобуёри. «Ну, что же, значит снова в бой…», словно про себя пробормотал внезапно протрезвевший Ёситомо. «Да, кстати», как бы невзначай напомнил Нобуёри. «Четвертого декабря Киёмори, сынок его, Сигэмори, в общем, вся семейка Тайра, это бельмо на глазу из Исэ, отправляются в паломничество. В Кумано». Ёситомо промолчал. Что-то мешало принять ему окончательное решение.

В Кумано на полуострове Кии отправлялись для спасения души путем телесного очищения и искупления грехов всевозможным подвижничеством. Люди безгранично верили в действенность молений в трех храмах Кумано, поэтому поток паломников всех рангов и сословий не иссякал практически круглый год. Экс-император Сиракава совершал паломничество по храмам Кумано десять раз, император-инок Тоба – двадцать один раз, а экс-император Госиракава – тридцать четыре раза. Отъезд Киёмори с домочадцами выглядел вполне естественным и никаких подозрений не вызывал. Столицу окутали тишина и благостность.

Четвертого декабря 1159 г. рано утром из ворот Рокухары выехали Киёмори, его сыновья, Мотомори, Сигэмори, Мунэмори, и сопровождавшие их лица. Они направлялись в Кумано помолиться о благополучии императора и семьи Тайра, поэтому двор не возражал против этой поедки. В Рокухаре на всякий случай остались Цунэмори и другие младшие братья Киёмори, хотя причин для беспокойства не было ни у последнего, ни у его спутников. Отъезд из столицы на целый месяц главы клана Хэйси являлся символом мира и спокойствия. Дела Тайра после смуты Хогэн шли отлично и они никого не опасались.

Паломники хотели отъехать незаметно, но это им не удалось. Вдоль дороги стояли сотни зевак, пытавшихся получше разглядеть в предрассветном тумане непроницаемые лица Киёмори и его сыновей. Среди зевак толпились и люди Нобуёри, который немедленно узнал о том, что Киёмори покинул столицу. Долгожданный час настал и Нобуёри срочно пригласил к себе в усадьбу Ёситомо. «Лучший шанс вряд ли еще представится. Надо действовать именно сейчас», взялся он за свое, но его гость все еще колебался. Следует ли выступать, когда в Киото отсутствует Киёмори? Не будет ли это проявлением слабости? Будь на месте Киёмори-доно, эти людишки и косо посмотреть не посмели в его сторону, не то, что бряцать оружием. Да и в Рокухаре братья Киёмори сидят не с пустыми руками. Нельзя забывать и его жену, Токико, способную на многое. Может лучше дождаться подкрепления из Канто… Однако последние сомнения Ёситомо развеяли слова Нобуёри: «Если ударим сейчас, то победим, и победа оправдает все». Эти слова отпечатались в душе Ёситомо. Возвращаясь домой верхом на лошади, он твердил, словно заклинание, одно и тоже: Все будет оправдано, все будет оправдано…».

Глубокая ночь девятого декабря 1159 г. По улицам опять несутся вооруженные всадники. Три года назад они направлялись в Сиракаву, предместье Киото, теперь же их путь лежал в резиденцию экс-императора Госиракавы – усадьбу Хигаси сандзёдоно, расположенную в центральной части столицы. В свое время ее построили для императора-инока Сиракавы. После его смерти усадьбу унаследовала мать Госиракавы, Тайкэнмонъин, а затем ее передали Дзёсаймонъин, старшей сестре экс-императора. В 1151 г. усадьба почти-что полностью выгорела и только совсем недавно ее отстроили заново. Здесь постоянно находился Синдзэй с сыновьями, поэтому именно сюда и подступили пятьсот самураев Ёситомо – им требовался прежде всего Синдзэй. Топот копыт и ржание возбужденных лошадей едва не заглушают громкий крик Ёситомо: «Все поджечь! Не жалеть никого. И смотрите, не упустите изменника Синдзэя». Сумрачная мгла озаряется светом пожарища. Охрана резиденции, застигнутая врасплох, пытается сопротивляться. Впервые за многолетнюю историю Киото сражение вспыхнуло в центре города. Начиналась решающая стадия реализации заговора по уничтожению Синдзэя, самого влиятельного в окружении экс-императора человека.

Перед напуганным Госиракавой предстал Нобуёри и сразу приступил к делу: «Всегда покорный вам Нобуёри, которому вы покровительствуете вот уже долгое время. Раскрыт заговор Синдзэя, замыслившего покушение на вашу драгоценную особу. Мы вынуждены выполнить свой долг и взять под защиту вашу милость». Экс-император ничего не понимал. Это какой-то гром среди ясного неба. О чем он говорит? Какой заговор? Но вокруг уже все полыхало и Госиракаве ничего не оставалось, как сесть в приготовленную карету. Под личной охраной Нобуёри и Ёситомо экс-императора вместе со старшей сестрой, Дзёсаймонъин, доставляют в дворцовый императорский комплекс и заключают в павильон, где хранились и переписывались редкие книги. Нобуёри не забыл, как в июле прошлого года тогда еще император Госиракава рассматривал имеющиеся там фолианты. При виде таких ценностей император не мог сдержать эмоций: «Великолепно! Сколько же здесь необыкновенно интересного. Запереться бы тут и читать, читать…». «А вы сделайте так, чтобы меня никто не тревожил», добавил он, обращаясь к сопровождавшим его придворным, и беззаботно рассмеялся. Нобуёри выполнил наказ государя и выбрал для его изоляции именно этот павильон. Император Нидзё также находился во дворце. Его под надуманным предлогом, якобы его жизни угрожают убийцы, подосланные Синдзэем, удалось перевезти в архивный павильон императорского комплекса вместе с тремя священными регалиями. Таким образом, и император и экс-император оказались под «охраной» Нобуёри. Из этого следовало, что он и его единомышленники уже не мятежники, а защитники императорской династии и могли объявить личным врагом императора практически любого человека, положение которого становилось безнадежным.