Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский Страница 30

— О, конечно, двести талеров под седлом, — заметил фон Готт довольно легкомысленно, — кто бы не гордился?

— И вот этого коня я и увидала внизу, — продолжала маркграфиня, — я поняла, что из тех людей, которых я оставила у моста, уже никого нет, ни моих кавалеров, ни слуг. И тогда я очень испугалась, стала требовать, чтобы моих дам, что прибыли в замок со мной, привели ко мне, но эти животные… Они стали толкать меня в комнату, и, как я ни просила их отвести меня снова к их хозяевам… Я хотела поговорить о женщинах из моей свиты, чтобы их поселили со мной, они лишь грубо отвечали: не велено, не велено… — маркграфиня уже не собиралась плакать, теперь её лицо снова стало жестким. И она снова начала вдыхать воздух, словно принюхивалась.

Тут и Хенрик последовал её примеру, и вдруг сказал:

— Кажется, снизу мертвечиной тянет.

— Давно уже, — неожиданно заметил Кляйбер, — как солнце после дождя вышло, так мертвяками засмердело, — он снова налил воды из кувшина протянувшей ему чашку принцессе. — Удивляюсь, что вы сразу не чувствовали.

Волков аккуратно, чтобы не стать мишенью для арбалетчиков, перебрался к западной стороне башни… Да, тут даже его ломаный нос распознал до рвоты знакомый запах разлагающихся на солнце тел. Он взглянул на маркграфиню.

— Когда мы сюда ехали, граф сказал, что мертвечиной пахнет, так как орлы живут в скалах над замком, они в ущелье сбрасывают остатки своей трапезы, вот отсюда и запах.

— И вы ему поверили? — удивилась принцесса.

— Тогда мы верили всему, — за барона ответил Хенрик. — Когда нам представили в зале приёмов вас, принцессу Винцлау, она была так красива, что я сразу подумал, что так и должно быть. Принцессы и должны быть такими.

— Фаркаши выдавали кого-то за меня? — кажется, это вовсе не удивило Её Высочество.

— Да, — продолжал старший оруженосец, — она преподнесла барону гостевую чашу, но когда барон попросил её отпить из чаши первой, она отказалась, тут мы всё и поняли. И стали бить их, хотел я поймать ту женщину, что выдавала себя за вас, да руки не дошли. Сбежала…

— И что же, эта тварь была красива? — поинтересовалась принцесса.

— Красивее я в жизни не видал, — за всех ответил фон Готт. — Она была ангелу подобна, — после этого взял у Кляйбера кувшин и стал пить прямо из него, ничуть не боясь порезаться острым краем отбитого горлышка.

Волков взглянул на оруженосца, и так как тот не останавливался и всё пил и пил, сразу понял, что просто так сидеть тут в башне им ну никак нельзя. Ему было ясно, что пять человек в такую жару собранную в дождь воду и оставшееся вино выпьют уже к ночи. И какую-то еду, что взяла с собой маркграфиня, съедят сегодня. А что будет, если колдунам удастся замедлить ход отряда Брюнхвальда на пару дней? Или вообще остановить его? Уже ночью ему придётся пробиваться к колодцу, ибо жажда хуже голода. И отнимает силы быстрее, чем голод. Намного быстрее.

Барон опять чувствует запах мертвечины; теперь, когда солнце испаряет выпавшую недавно воду, он становится особенно отчётливым. А до Волкова доходит вся сложность его ситуации. Генерал прекрасно понимает, что не он один знает, что им потребуется вода. Колдуны тоже об этом знают. А значит, сержант соберет к ночи людей и будет его ждать. И как ему достать из колодца воды? Одной рукой доставать воду, другой отбиваться от копий и алебард? Придётся идти с фон Готтом, оставив Хенрика и Кляйбера сторожить вход в башню. А пока они будут сторожить нижнюю дверь, через которую барон собирался возвращаться, пять, к примеру, расторопных людей с лестницей просто пробегут по стене, приставят лестницу к башне, вскарабкаются сюда, прямо наверх, закроют люк, что ведёт вниз, и запрут генерала и его людей в башне, в темноте. Вместе с маркграфиней.

Или закроют колодец, да просто заберут ведро с верёвкой. И даже драться за колодец не станут. И что тогда? И придётся тогда ему без воды вернуться в башню, в темноту, закрыться там и ждать подхода Брюнхвальда. Надеяться, что он подойдёт в течение пары дней. Волков оборачивается и видит, как оба его оруженосца, да и кавалерист, так и торчат рядом с принцессой, слушают её, рты разинув. Генерал ещё раз оглядывается, аккуратно, ни на секунду не забывая об арбалетчиках, осматривает южную стену с воротами, западную, ту, что нависает над ущельем, из которого поднимается запах мертвечины. Западная стена — нет, там просто под нею начинается пропасть, а вот юг… Если выйти из башни на стену, то с неё можно спуститься вниз, там всего высоты-то четыре копья. Правда, под стеною ров, но он давно осыпался. Осыпался, шесть аршин высота стены… Казалось бы, не так уж и высоко, но попробуй спрыгнуть.

«Обязательно поломаешь ноги. И останешься валяться под стеной, в замусоренном осыпавшемся рве, на радость нечестивым. Нет, тут нужна верёвка. Ну и где же её взять?».

Он возвращается к своим людям и маркграфине и, чтобы не напрягать больную ногу, присаживается к зубцу стены спиной. Маркграфиня замолкает, как будто понимает, что пришло время и послушать.

— Ждать нельзя, — сразу начинает генерал. Он специально не говорит про воду, что её не хватит и на день, и продолжает объяснять всё иначе: — Мало ли, в замок подойдут ещё люди графа. А когда придёт Брюнхвальд — неизвестно. Пушки по мокрой дороге втащить сюда будет очень непросто. Сами же видели подъём. А дело в том, что пушки тут нам сейчас и не нужны.

— Ишь ты! Не нужны? — удивляется Кляйбер.

— Нужно тридцать человек солдат и три, или даже две лестницы в четыре копья выстой. Подойти с лестницами нужно будет сюда, к юго-западной башне. А уже тут я сам выйду из башни, и коли враг задумает сопротивляться, защищать стену, так я его со стены скину и нашим людям дам спокойно и без потерь подняться на неё. А дальше… — тут он замолчал, и за него договорил фон Готт:

— А дальше будет отродью сатанинскому несладко, устроим им примерную резню.

— Резню? — уточнил Хенрик.

— Примерную резню, — настоял фон Готт. И добавил весьма мрачно: — Не сойдёт