Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский Страница 39

А вот тут Волков засомневался.

— Знаешь что, Кляйбер…

— Чего? — поинтересовался тот.

— Ты по деревням-то не шастай особо.

— Не шастать? — на самом деле солдат был неглуп. — Думаете, что мужичьё обо мне доложит? Думаете, сволочной народец тут проживает в долине?

— Доложит…? — Волков усмехнулся. — Схватят тебя. Ты же видел, какое мужичьё тут зажиточное, сразу видно, что колдуны их лишней барщиной не притесняют. А значит, мужик здешний господину предан.

— Нешто они не знают, кто у них господа? — удивлялся кавалерист.

— Не могут не знать, — Волков был в этом уверен. — Ладно, осторожнее будь, на глаза старайся не попадаться. Я думаю, Брюнхвальд уже рядом, думаю, ты ещё до рассвета его лагерь найдёшь.

— И мне так кажется, — согласился с ним кавалерист. — Ждёт, наверное, внизу, у дороги на замок, пока земля после дождя подсохнет, чтобы пушки наверх тащить. Главное, чтобы обо мне колдуны не прознали сразу. Чтоб не кинулись следом, — тут он сделал паузу и поглядел на своего командира. Кавалерист явно хотел слышать от него главное.

И Волков сказал ему те самые слова, что тот хотел услышать:

— Когда ты спустишься со стены, им поначалу будет не до тебя. Мы потрепали их неплохо за утро, троих убили и четверых поранили…

— Четверых убили и четверых поранили, — поправил его кавалерист. — да и то больше будет, господин Хенрик ещё стрелял… И попадал.

— А ты всё, я вижу, замечал, всё подсчитывал, — говорит генерал.

— И я, и госпожа за вами отсюда следили, как вы дрались у огня, — заверил генерала кавалерист.

— И госпожа за тем следила?

— Ещё как. Я ей говорю: не стойте так, арбалетчик-сволочь болт кинуть может, а она не слушает меня, к стене лезет, вниз заглядывает. За вас переживает… Я уж её павезой прикрывал, как мог. Она же настырная: дай погляжу, и всё тут. Не слушалась меня, одно слова — госпожа. Смотрела, переживала…

— Думаешь, что переживала? — Волкову, признаться, было приятно слышать подобное. То, что лезла маркграфиня к стене, несмотря на опасность, — это, конечно, плохо, но факт говорил сам за себя.

— А как же, переживала, переживала, — уверяет его кавалерист. — Глаз не отводила, кулачки сжимала, молилась тихохонько, и говорила: зачем же он один пошёл? Да, точно… Так и говорила: зачем же он один туда пошёл?

— Ладно, — наконец произносит барон и продолжает: — Знаешь, что сказать полковнику?

— Знаю, — кивает кавалерист. — Сказать, что вы тут в замке и ждёте его в юго-западной башне.

— Да, что ещё?

— Скажу, чтобы пушки не тащил, а взял отряд в пятьдесят человек и шёл к вам на выручку.

— Со всей возможной поспешностью.

— Да, господин, да, — кивал кавалерист. — Со всей возможной поспешностью.

— Про что забыл? — спрашивает у него генерал.

— Про что забыл? — Кляйбер начинает вспоминать и почти сразу вспоминает: — А, про лестницы.

— Пусть срубит пару лестниц в четыре копья длиной; как подойдёт и будет готов, пусть играет «атаку», я буду ждать, а как только он пойдёт на приступ, так я выйду из башни и помогу ему, смахну мерзавцев со стены.

— Понял, понял, — продолжал кивать Кляйбер.

— Ладно, пошли ужинать, да будем готовиться, — и генерал, в знак большого своего расположения к кавалеристу, даже положил руку тому на плечо.

Глава 19

За ужином воды Кляйберу дали мало, одну чашку на дорожку, а больше ему и не надо, как спустится со стены да пройдёт немного — и напьётся из ручья. Зато Волков отдал ему половину отличного солёного сыра, силы кавалеристу этой ночью понадобятся. Так они и поужинали в последних лучах заходящего солнца.

А как поужинали, так стало темно. Не было у генерала и его товарищей ламп, не было свечей. А в темноте даже доспех на генерала надеть было непросто, пришлось вынести латы наверх и облачать его наощупь. Правда, Кляйбер принёс снизу немного ломаной мебели и прямо наверху башни развёл небольшой костёр, не в темноте же сидеть… Но луны, кажется, не предвиделось, так как звёзды на небе потихонечку начало заволакивать тучами. Костерок был небольшой, горел он у восточных зубцов башни, чтобы не сильно освещать площадку, не давать света для арбалетчиков. Уж если те хороши, им и тени у огня будет довольно, чтобы прицелиться.

Волков, уже облачённый в доспех, прикрывая на всякий случай перчаткой открытое забрало, смотрел с башни вниз на стену.

«Всего два копья высоты-то, а всё одно ничего не видно. Дьявол!».

А тут ещё подходит к нему фон Готт и говорит:

— Чувствуете, генерал, сырость пошла?

— Нет, не чувствую, — отвечал Волков.

— Да, да, — заговорила маркграфиня, услыхав их разговор, — потянуло сырым снизу.

— Туман поднимается из ущелья, — пояснил оруженосец. И добавил: — То нам на руку, при тучах да тумане Кляйбер легко уйдёт от замка вниз незамеченным.

— Да, — сразу согласился генерал, хотя и прекрасно знал, что ведьмам ни туман, ни тучи, ни ночь не помеха, чтобы видеть всё вокруг. Но ему было нужно, чтобы все, и особенно кавалерист, верили в успех дела. — Темнота нам кстати.

И тут снова заговорила принцесса:

— Господа, слышите? Прислушайтесь… Там, внизу, во дворе что-то… Они что-то затевают.

Что может слышать человек через подшлемник и шлем?

Волков лишь повернулся к фон Готту.

— Что там?

А тот, сняв шлем, стал прислушиваться, а потом сказал:

— Возле конюшен что-то… Может, коней впрягают в телеги?

Тогда генерал стал вглядываться в противоположный конец двора, и глаза его, с молодости зоркие глаза, различили полоску света под дверьми конюшен в уже изрядно сгустившейся темноте.

— Вряд ли они впрягают коней в телеги, — невесело заметил генерал. — Скорее они их седлают.

— Собираются куда-то? — к ним подошёл и Кляйбер. Конечно же, этот вопрос его заинтересовал. Оно и понятно. Не хотелось бы ему встретиться с теми, кто сейчас седлал лошадей, там, в темноте за пределами замка.

— Да ты не бойся, Кляйбер, — ободрял его